Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе) - Рустам Гусейнов

Склонившись в табачном дыму над столом, правой рукой Харитон перелистывал листы протоколов, а большим и указательным пальцами левой одновременно вертел с ребра на ребро коробку "Казбека". За очередным листом в деле открылась череда страниц чуть меньшего формата - с текстом, отпечатанным на машинке.

Да, вот только этот его рассказ. Затянувшись папиросой, Харитон откинулся на спинку стула. Включать или не включать его в заключение? С одной стороны, рассказ этот вполне можно было расценить, как враждебный, и логичным выглядело бы намерение обвиняемого заодно напечатать и его на Западе; с другой стороны, ничего сверх прочих выдвигаемых обвинений такое намерение не прибавило бы уже. А как профессионалу Харитону было видно, что в законченную, строгую и по-своему изящную архитектонику дела рассказ этот не очень вписывается. Какой-нибудь аляповатый балкончик модерн над классическим римским порталом.

В училище НКВД Харитон направлен был студенческим комитетом комсомола со второго курса Московского архитектурного института - семь с половиной лет назад. Сейчас почти уже и странно казалось ему вспоминать то время, те планы на жизнь, которые он строил тогда над первым своим курсовым проектом. Планы эти оставались планами, а нищета и убожество общежитской студенческой жизни, которой не виделось тогда конца, в сравнении с тем, что предложила ему незамедлительно новая неожиданная карьера, оставили в душе его немного места для сомнений и колебаний. И, по правде сказать, до сих пор не приходилось ему жалеть о сделанном выборе.

Большая группа однокурсников его, со многими из которых он, уйдя из института, продолжал поддерживать отношения, едва получив дипломы, вдруг обнаружила себя в команде, проигравшей конкуренцию за право участвовать в перестройке Москвы. Кто-то успел тогда вовремя почуять запах жареного и переметнулся, а кто-то по неопытности опоздал. И, размышляя трезво, отлично понимал теперь Харитон - не было бы и у него гарантий того, что не окажется он среди этих - последних. Так что очень даже могло быть, что, не сделай он тогда, на втором курсе, своего выбора, очутился бы он в один прекрасный день по другую сторону такого же стола, за которым сидел теперь.

Затушив папиросу в стеклянной переполненной уже пепельнице, Харитон поднялся со стула, подошел к окну и распахнул единственную створку его.

Погода баловала нынче. Запахи майской погожей ночи рванули в прокуренный кабинет. Узкое зарешеченное окно кабинета - одно из немногих в здании - смотрело не в мощеный булыжником переулок, не во внутренний асфальтовый двор, а на укромное церковное кладбище - закрытое с недавних пор, примыкавшее к Вознесенской церкви Зольска. Полная луна рисовала в небе контуры облаков, отражалась в окнах храмового барабана.

Неоклассического стиля церковь с отбитым крестом, кладбище и дом, из одного из окон которого смотрел Харитон, два последних года были объединены общим глухим забором с колючей проволокой наверху. В церкви планировали поначалу оборудовать новое тюремное помещение, но слишком много требовалось переделок, поэтому затею оставили и разместили в ней склад конфискованных РО НКВД вещей. Запахи же исходили в основном от кладбищенских кустов сирени.

Харитон обернулся уже, чтобы вернуться к столу, когда в кабинете у Баева начало бить полночь. Бой часов, слышимый через потолок и из окна одновременно, получался объемным. Машинально считая удары, Харитон сел на место, достал из ящика стола и положил перед собой бланк обвинительного заключения, вынул из чернильного прибора перо, кончик его потер между пальцев, освобождая от соринок, и уже занес было руку, чтобы обмакнуть в чернильницу, когда и началась вся эта белиберда.

Началась она с того, что за окном явственно послышался вдруг треск патефона, и довольно громко заиграла музыка. Музыка была классическая, тревожная и, как будто, знакомая Харитону, но чья именно, он не знал - никогда особенно ею не интересовался.

В недоумении он встал, вернулся к окну и, стоя у раскрытой створки, попытался определить, откуда может она доноситься. Явно, что патефон играл не на улице, а где-то у раскрытого окна в этом же здании. Точно, что не у Степана Ибрагимовича - его окна были прямо над ним, а музыка слышалась откуда-то справа. Кто же это однако обзавелся патефоном у себя в кабинете? Леонидов что ли? Но размышлять на эту тему пришлось ему недолго. В следующую секунду из-за ближайших к дому кустов сирени вдруг плавно вылетело небольших размеров нечто... долженствующее изображать, по-видимому, привидение, и бесшумно поплыло по воздуху. Это нечто представляло собой белую простынку, наброшенную на округлый предмет. Летело оно неспешно, по прямой, наискось - вверх и к дому.

"Что еще за шутки," - подумал Харитон и нахмурился, провожая привидение глазами.

Оно пролетело метрах в десяти от его окна, поднимаясь все выше, и довольно скоро растворилось в ночном небе. Несколько секунд Харитон еще пытался различить его между слабо мерцающих звезд, но затем он опустил голову, потому что взгляд его был привлечен новым явлением. Из-за мраморной могильной плиты в левом купеческом углу кладбища возник вдруг еще один белый предмет - на этот раз куда как больших размеров; предмет этот направился прямиком к нему, и Харитон увидел, что это молодая девушка, одетая в белую ночную сорочку.

Через несколько секунд он разглядел, что и смотрит она именно на него, стоящего за решеткой окна. Волосы у девушки были распущены, губы накрашены ярко-красной помадой. На вид ей было что-нибудь около двадцати, и в лунном серебристом свете выглядела она, в общем, довольно привлекательно. Харитон не без любопытства ждал, пока она подойдет. Кто бы это мог разыгрывать его? И, главное, каким это образом попала она на кладбище? Лицо ее было незнакомо ему, попасть на кладбище можно было только пройдя через здание, а женщин, имеющих доступ в него, было наперечет.

Наконец, она подошла, остановилась в нескольких шагах под окном, и некоторое время они смотрели прямо в глаза друг другу. Харитон отметил про себя, что, несмотря на весь антураж, на покойницу она не слишком похожа. Под сорочкой сверху вниз различим ему был довольно пышный бюст, да и вообще фигура ее вызывала не слишком мистические ассоциации.

- Добрый вечер, - сказал он ей, улыбнувшись.

Она не ответила. Постояв еще несколько времени без движения, она дождалась, покуда музыка в патефоне достигла некой кульминационной ноты, тогда вдруг протянула к Харитону обе руки и произнесла каким-то однако действительно загробным голосом:

- Беспокойно лежится мне, Харитон. Чувствую ясно, как приближается суд. Уже трубят вокруг трубы, уже несутся по небу всадники, и апокалипсис вершится на наших глазах.

И вот тут-то Харитона, наконец, проняло.

Сказав ему то, что хотела, девушка отвернулась и пошла обратно.

- Эй! - закричал ей вслед Харитон, обеими руками схватившись за прутья решетки. - Ты кто такая? А ну-ка стой!

Но она, не оборачиваясь, шла к могиле. Харитон отскочил от окна и метнулся через кабинет к выходу. Из кобуры, висевшей на вешалке, он выхватил наган, отпер и быстро распахнул дверь. Но за дверью оказалась почему-то кромешная темнота. Кто-то потрудился выключить лампочку в коридоре. Харитон замер на пороге, снял наган с предохранителя и, нащупав на стене выключатель, зажег верхний свет у себя в кабинете. В ту же секунду показалось ему, какая-то тень метнулась в полутьме в дальнем конце коридора и скрылась направо за углом его. Харитон почувствовал с неприятностью, что страх закрался-таки в тело к нему. Он оставил открытой дверь кабинета, и, дулом кверху держа наган, шаг за шагом стал продвигаться вдоль стены к повороту. Подойдя к нему, он повременил несколько секунд, перевел дух и, пригнувшись, выскочил за угол, выбросив руку с наганом перед собой.

Но коридор был пуст. Харитон опустил наган и, пройдя к концу его, где находились выключатели, зажег свет. Быстро вернувшись затем к своему кабинету, он запер его, снова прошел через коридор, вышел на черную лестницу, сбежал по ступенькам, отпер дверь и оказался на кладбище.

Музыки больше не было. Отойдя от дома несколько шагов, Харитон обернулся и внимательно осмотрел все окна. Свет горел в двух окнах у Степана Ибрагимовича, в кабинетах у Леонидова, у Тиграняна и в его собственном. Если патефон играл в одном из этих кабинетов, то, по-видимому, у Леонидова. Оглядевшись вокруг, Харитон направился прямиком в купеческий угол кладбища, туда, где возвышались над могилами черные гранитные прямоугольники. Из-за какого именно появилась девушка в неглиже, сообразить на месте оказалось не так-то просто, но, так или иначе, ни самой ее, ни каких-либо следов у памятников не осталось.

Однако деться-то ей было некуда. Выхода на улицу у кладбища не было, перелезть через забор она не могла, церковь была закрыта, ключи от единственной двери, через которую могла бы она уйти, которую отпер сам Харитон, были во всем здании у нескольких человек.