Бизоны-малышки, идите гулять… - Урсула Ле Гуин

2.

Девочка просыпалась и снова засыпала. В спальне Бурундучихи всегда, днем и ночью, было душно, тепло и полутемно. Кто-то приходил и ложился или вставал и уходил - днем и ночью. Девочка то дремала, то спала. Вставала, чтобы зачерпнуть воды ковшом из ведра в первой комнате, возвращалась и снова спала.

Теперь она сидела на своем ложе, болтая ногами. Больше не чувствовала себя плохо, только ощущала слабость и сонливость. Обшарила карманы джинсов и обнаружила в левом маленькую расческу и обертку от жевательной резинки, а в правом - две долларовых бумажки, монетку в четверть доллара и десяти центовую. В спальню вошла Бурундучиха и с ней хорошенькая пухлая темноглазая женщина. Бурундучиха села рядом с девочкой, обняла ее за плечи и приветливо сказала:

– Вот ты и проснулась к своему танцу.

– Сойка будет танцевать для тебя, - пояснила темноглазая женщина. - Он лекарь. Мы поможем тебе подготовиться.

Наверху под скальной грядой бил родник, растекаясь в пруд с илистыми, поросшими камышом берегами. Шумная ватага ребятишек, плескавшаяся в пруду, убежала, уступая девочке и двум женщинам место для купанья. Вода на поверхности была теплая, внизу холодила ступни. Две хохотушки, совершенно голые, с круглыми животиками и грудями, широкими бедрами и мягко светившимися в летних сумерках ягодицами, окунули свою подопечную в пруд, вымыли девочке голову, не переставая ею любоваться, нежно обтерли правую щеку и бровь, намылили тело, сполоснули, вытерли, вытерлись сами, оделись, одели девочку, заплели ей косы, причесали друг друга и украсили перьями кончики кос. Затем повели ее вниз, в привольно раскинувшийся городок, к пустырю среди домов, похожему на спортивную площадку или неасфальтированную автомобильную стоянку. В городке не было улиц, только земля и тропинки, не было ни газонов, ни садов - только полынь и земля. На пустыре стояла и глазела по сторонам небольшая группа людей. Они были принаряжены - в ярких рубашках, в пестрых ситцевых платьях, бусах, сережках.

– Привет, Бурундучиха, привет, Белоножка! - крикнули они женщинам.

Человек в новых джинсах и ярко-голубом бархатном жилете поверх выцветшей голубой рабочей рубашки выступил вперед, чтобы поздороваться с ними. Он был очень красив, возбужден и важен.

– Прекрасно, Бизоненок! - сказал он так резко и громко, что все) эти люди с тихими голосами вздрогнули. - Сегодня вечером мы собираемся привести в порядок твой глаз! Сядь вот здесь и ни о чем не беспокойся.

Взял ее за руку - властно, но неожиданно мягко - и отвел к плетеному коврику, лежавшему в середине площадки на земле. Девочке пришлось сесть, она чувствовала себя довольно глупо, но ей велели сидеть спокойно. Ощущение, что все только и делают, что смотрят на нее, скоро прошло: никто не обращал на нее особого внимания, только изредка она ловила изучающий взгляд, а Барсучиха и Белоножка ободряюще ей подмигивали. Время от времени подбегал щеголеватый Сойка, что-нибудь говорил - вроде «Будет как новый!» - и снова уходил что-то устраивать, размахивая длинными руками и крича.

Девочка увидела, как с холма спускается тонкая, смуглая, неясно различимая в сумерках женщина, хотела вскочить, но вспомнила, что ей велели сидеть, и не тронулась с места. Только тихонько позвала:

– Койотиха! Койотиха!

Койотиха неспешно подошла поближе. Остановилась рядом, ухмыльнулась и сверху посмотрела на девочку. Проговорила:

– Не давай Сойке обдурить себя, Бизоненок, - и пошла дальше.

Девочка с тоской посмотрела ей вслед.

Теперь люди сидели на одной стороне площадки, на расстоянии десяти - пятнадцати шагов от девочки, образуя неровный полукруг, к концам которого все добавлялись новые, пока круг почти совсем не замкнулся. Люди были одеты в знакомую одежду: джинсы, куртки, рубашки, жилеты, ситцевые платья, но все были босиком, и она подумала, что они удивительно красивы - причем каждый по-своему, неповторимо. Но некоторые все же казались странными: тонкие, с блестящей темной кожей; они говорили шепотом; или длинноногая женщина с глазами, сверкавшими как драгоценные камни. Был здесь и Молодой Филин, величественный и сонный, похожий на судью Маккоена, владельца ранчо в шесть тысяч акров; рядом с ним сидела женщина, которую девочка приняла за его сестру: такой же крючковатый нос и большие, сильные руки. Но сестра была худощавая и смуглая, и в ее свирепом взгляде сквозило безумие. Глаза желтые, круглые - не раскосые и продолговатые, как у Койотихи. Сидела здесь и Койотиха; зевала, почесывала под мышкой и явно скучала. Наконец кто-то появился в кругу: человек, на котором было что-то вроде юбки и разрисованная или расшитая ромбами накидка. Он плясал, задавая ритм погремушкой. Тело у танцора было толстое, но гибкое, движения - плавные. Девочка не сводила с него взгляда, а он танцевал то рядом с ней, то в стороне, то снова рядом. Погремушка в его руке содрогалась так быстро, что ее нельзя было разглядеть, а в другой руке он держал что-то тонкое и острое. Люди в кругу запели; пение было тихое, без мелодии, в такт погремушке. Все это и возбуждало, и утомляло, казалось и странным, и знакомым. Временами танцор стремительным броском подскакивал к ней. В первый раз она откинулась назад, испугавшись броска и плоского, холодного лица танцора, его узких глаз, но затем вспомнила о своей роли и сидела спокойно. Танец продолжался, пение продолжалось, и скука сменилась радостным возбуждением, которое, казалось, могло длиться вечно.

Щеголь Сойка с важным видом вошел в круг и встал около нее. Он не мог петь, но выкрикивал грубым резким голосом: «Эй! Эй! Эй! Эй!», и люди, сидящие вокруг, отвечали ему, а потом отзывалось эхо от скальной гряды. В одной руке у Сойки была непонятная палка с набалдашником, а в другой - что-то похожее на стеклянный шарик. Палка оказалась трубкой: он набирал дым в рот и дул на все четыре стороны, вверх и вниз, а потом на шарик, каждый раз выпуская клуб дыма. Потом погремушка умолкла, и в тишине было слышно только чье-то дыхание. Щеголь присел на корточки, а затем, склонив голову набок, пристально посмотрел девочке в лицо. Подался вперед, бормоча что-то в такт трещотке - пение началось снова, громче, чем раньше. Сойка дотронулся до правого глаза девочки в самом центре черной боли. Она вздрогнула, но вытерпела. Прикосновение вовсе не было нежным. Она увидела в его руке шарик, тускло-желтый, похожий на восковой, закрыла здоровый глаз и стиснула зубы.

– Готово! - крикнул Сойка. - Открой глаза. Ну же! Смелее!

Сжав челюсти, она открыла оба глаза. Веко правого прилипло и медленно открылось с такой обжигающей белой болью, что она едва не подпрыгнула, но продолжала терпеть, потому что была в центре всеобщего внимания.