Соль земли - Евгений Васильевич Акуленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По накатанной санями дороге шагалось легко. Синица взял хороший темп, стремясь покрыть засветло большую часть пути. Ночного леса он не боялся. Ни зверья, ни мороза, заставляющего сухо постреливать стволы. От холода рецепт простой – не останавливаться, замерз – бежать. Пока не начнешь дохать, пока жар не прошибет. На десять часов хода у него сил хватит, главное с пути не сбиться. А что касается хищников… Он выжил среди таких зверей, по сравнению с которыми матерые волки покажутся слюнявыми щенками. Прорвется, не впервой.
Вот, помянул к ночи… Боковым зрением Синица уловил смутное движение, и тот час слабый лунный свет вернула пара желтых глаз. Одна, другая, третья. Волков Синица опасался не очень, меньше, скажем, внезапно падающей на плечи рыси. Отчего и в нависающие ветви вглядывался напряженно и старался такие места перебегать не задерживаясь. Волк, он по своей природе осторожен, не будучи уверенным в превосходстве, не нападет. Особенно осторожен он с человеком. Долго будет провожать параллельным курсом, приглядываться, пробовать воздух на вкус. Не потянет ли запахом страха, не замечется, не засуетится ли жертва. Начнет стая сокращать расстояние, поджимать с боков. Покажешь слабину – набросятся сворой и порвут, дашь отпор – отвалят несолоно хлебавши.
Впереди на дорогу вышел поджарый пес, остановился. Синица знал, отступать нельзя ни в коем случае. Пер прямо на волка, не сбавляя шаг. Даже стало весело на минуту, как его пытается взять на понт облезлая серая собака. Дернулась верхняя губа, обнажая клык в коронке: он тоже зверь, попробуй возьми. Волк убрался. Нехотя потрусил в лес, виляя тощей задницей.
Долгое время преследователей не было видно, Синица уж подумал грешным делом, что те отстали. Но нет, объявились разом по обе стороны дороги. Минимум полдесятка псов бежали размашистой рысью, отбрасывая длинные тени. Голод, он как известно, не тетка. За кусок теплого, подрагивающего в конвульсиях мяса, можно и шкурой рискнуть. Внешне Синица на серую кампанию никак не реагировал, держался сколько мог, тиская ладонью рукоять заточки, до тех самых пор, пока самый смелый не приблизился вплотную и не попытался прихватить зубами штанину. Синица встал спиной к дереву, скинул заплечный мешок и перехватил заточку поудобнее: по одному, суки! Волки обступили кругом, крысили пасти, но напасть не решались, медлили. Первым прыгнул самый крупный, молча взвился с места, метя в горло. Синица закрылся рукой, стараясь просунуть локоть в телогрейке как можно дальше в оскаленную пасть, и всадил заостренный напильник в мохнатый бок. Скинул тушу в сторону и отмахнул второго, прикусившего ногу выше колена. Тот заскулил жалобно и отбежал на полусогнутых прочь. Больше пытать счастья никто не отваживался. Выставив перед собой окровавленную заточку, Синица рванул вперед. Едва сделал несколько шагов, как рык и возня на месте схватки ознаменовали начало трапезы стаи ранеными своими собратьями.
– …Стоять! Руки в гору! – в лицо Синице глядели два автоматных дула. – Кто такой?
Бегут, вертухаи. Радостные. Думают, беглого словили, и теперь в награду им полагается отпуск. Синица мстительно улыбнулся и извлек из-за пазухи справку об освобождении, с удовольствием наблюдая, как вдохновение оставляет озаренные надеждой лица.
– А че пешком? – прищурился патрульный.
– Гулял, – Синица взглянул вызывающе и прямо.
Твое какое дело?
– Ясно. Борзый… Вещи к досмотру!
– Че встал? – толкнул в плечо второй. – Вещи к досмотру, быстро!
Содержимое вещмешка вывалили под ноги. Там смотреть не на что: пара белья, кусок темно-коричневого мыла, несколько писем. Мелкая месть. Паскуды.
– Че мусолишь в рукаве? Сюда бросай!
В лагере Синица оружие свое прятал в подошве валенка, там и выемка под размер имелась. Сейчас не видел смысла.
– Это что? – патрульный покатал носком сапога окровавленную в налипшей шерсти заточку.
– Напильник, – Синица пожал плечами.
– Кровь чья?
– Ежика, – Синица оскалился. – Вон, там иголки остались…
Патрульный поскреб щетину – в исполнении вертухая сей жест обычно предшествовал пинку под ребра. Но ударить не посмел. Народу вокруг много, да и не лагерь тут… Неизвестно, как еще сложится…
– Вали!..
В поселковой конторе было накурено и шумно. В полутемном коридоре толпились рабочие, кто-то спал на стуле, привалившись к стене, кто-то орал, охрипнув, в телефонный аппарат:
– Подпорки! Говорю: под-пор-ки!.. Нет! Под-пор-ки!..
– Слышь, – Синица тронул за плечо бородатого мужика, смолившего ядреную цигарку, – главного где найти? Коменданта или начальника, кто тут у вас…
– Председателя, что ль?.. Наверху…
Синица поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, толкнул первую попавшуюся дверь. За письменным столом сидела старушка, бойко царапала что-то в листке. Седые волосы забраны в клубок размером с полголовы, на плечи наброшена пуховая шаль, на носу очки: ни дать, ни взять – школьная учительница.
– Председателя… – начал Синица.
– Я председатель, – перо поклевало в чернильницу. – Надо чего?
– Вот, – Синица выложил на стол справку.
И остался стоять, переминаясь с ноги на ногу, потому как старушка будто бы забыла о его существовании. С валенок отваливались снежные струпья, растекались лужицей на полу. Убористые буквы строка за строкой покрывали бумагу. Когда первый листок заполнился, на смену ему лег второй. Синица изобразил деликатное покашливание.
– Ты мне тут не кашляй! – пригрозила старушка. – Мне тоже не больно-то охота лагерным ароматом твоим дышать. Дойдет и до тебя очередь, – голосом она говорила писклявым и тихим.
– Так я могу в коридоре подождать…
– Неужто? – изумилась старушка. – Глядишь, мы так дойдем и до того чтобы стучаться при входе. И здороваться… Ладно, – председательша пробежала документ и обдала посетителя цепким старушечьим прищуром поверх очков, – Как, говоришь, фамилия?
– Синица.
– Имя? Отчество?
– Нет.
– Угу, – председательша поскребла верхнюю губу. – Стало быть, сам ты враг и отец твой враг. М-да… Значит, поступишь у меня, пожалуй, во второй забой. Справишься – переведу в первый, – председальша задумчиво полистала пухлую тетрадку. – Жить станешь в пятом бараке, там свободных коек нет, но я записку старшему напишу – пристрошься как-нибудь. Паек отоваришь в продторге. На работу завтра в восемь. Сразу предупреждаю, дисциплина здесь железная. У тебя, я гляжу, условно-досрочное… Имей ввиду, если хоть один залет, прямая тебе дорога обратно за колючку. И свое дотрубишь и новенького подболтаем. Понятно, да? Опять же, зарекомендуешься с положительной стороны – светят тебе иные перспективы. Перед комиссией походатайствую об окроплении, новое имя у тебя будет. Отчество сможешь Илларионович взять… Человеком станешь! Отец-то жив у тебя?
Синица покачал головой.
– Вот и хорошо. Зовут меня Вера Алексеевна. Будут вопросы – обращайся. Да, и возьми, пожалуйста, за
