Прыжок над Рекой Времени - Баир Жамбалов

Подошёл лишь Тимур-Мелик, о храбрости которого юный Анвар был довольно таки наслышан, и поклонился принцу приветливо, с достойным видом, но и показалось, что приветствие это уважительное было предназначено не только принцу, но и тем любопытствующим, накинувшим так умело спесивую вуаль чопорного самодовольства. Джелал-ад-дин ответил тем же искренне, ибо у молодого принца пока и не проявилась изысканность хитрого этикета. Но вот в этот миг и была искренность и истинность уважения друг к другу равных доблестью, да мужеством.

Как раз мимо проходил такой же обладатель достойных эпитетов, которыми и вознаградят храброго воина, о котором также Анвар наслышан. То оказался им Кайыр-хан из кипчаков, правитель Отрара с недавних пор.

– Тебе нужен был этот караван, не твой караван? – как-то резко и спросил у него Тимур-Мелик, у того, уже было проходящего мимо, не окинувшего даже взором приветствия какого-либо.

– Уж много лазутчиков развелось тогда в этом караване. Ты бы их лишь упустил… – и отпарировал мгновенно вот этот Кайыр-хан, и удалился совсем неспешно, выказав небрежно кому какое место в пределах роскошно тронного зала.

Анвару пока и не дано было знать многих перипетий всяких, всяких закулисных игр, до того деликатно, не деликатно замысловатых, что весь тончайшей нитью и пронизан загадочный Восток. Откуда ж знать ему, что и предназначен был по замыслу самого хорезмшаха в правители Отрара этот самый Тимур-Мелик, воплощение и мужества, и преданности. Но за суровым обликом самого хорезмшаха юный Анвар не разглядит ни за что встрепенувшуюся заводь внутренней души, этакую борьбу всяческих компромиссов, что невольно и зашатались не безупречные чаши весов соразмерности, не соразмерности, волнами излишних эмоций накатывая и накатывая на трезвый берег разума, что и подеваться некуда рассудку.

«Чингисхан в 1215 году договорился с Хорезмом о добрососедских торговых отношениях. Вскоре после того, как посольство Чингисхана вернулось из Хорезма. он послал туда своих первых купцов. Это был большой и богатый купеческий караван, состоявший из 450 мусульманских купцов и несколько десятков монгольских офицеров. Они были схвачены и убиты, обвинённые в шпионаже Инальчиком Кайир-ханом, правителем Отрара». – Википедия.

Хорезмшах лишь перекинулся, успел перекинуться парой слов со старшим сыном, далеко не любимцем его матушки, то бишь бабушки для него, упрямо заносчивой Теркен-хатун. А она тут как тут, восседала рядом с ним, с сыном, который, по разумению её, как-то правил не так огромной империей, что распростёрлась от Инда на востоке до моря Каспия на западе. Чего не сидится у себя во дворце? Так нет же, и её распирает любопытство поглазеть, и без неё не обойдётся…

«…уязвимым местом в государстве было всесилие кипчакской знати, занимавшей ведущие посты в административном и военном аппарате. Мать хорезмшаха Мухаммеда Теркен-хатун происходила из кипчакского правящего рода и обладала огромным влиянием при дворе, фактически сама, назначая своих родственников на все ключевые государственные посты. Пользуясь их поддержкой, она фактически возглавила оппозицию своему сыну. Особенно обострились их отношения перед монгольским нашествием. Теркен даже организовала выступление кипчаков против хорезмшаха в 1216 году. Это восстание возглавил её племянник Кайыр хан Алып-Дерек, бывший наместником в долине Сырдарьи. (в то время – Яксарт). Кипчаки потерпели поражение, однако Теркен-хатун не только не позволила наказать Кайыр хана, но даже настоять на передаче ему Отрара. Значительные кипчакские гарнизоны стояли во всех крупных городах Хорезма, Самарканде, Бухаре, Отраре, и хорезмшах не без основания им не доверял.

После победы над Кучлуком Чингисхан устремился к границам Хорезма, но не стал завоёвывать его, а договорился о добрососедских торговых отношениях.

Вскоре после того, как посольство Чингисхана вернулось из Хорезма, он послал туда своих первых купцов. Они были схвачены и убиты, обвинённые в шпионаже Инельюком Кайыр-ханом, правителем Отрара». – Викия-сайт. Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М. Восточная литература. 2006. Д. Оссон К. От Чингисхана до Тамерлана. Париж, 1935 год.

– Я ждал тебя раньше… – лишь проговорил хорезмшах, едва кивнув на приветствие коленопреклонённого старшего сына.

Хорезмшах истинно ждал сына пораньше, желая с глазу на глаз обсудить то, ради чего собрались здесь некоторые из знати империи, по большей части из кипчаков. Всем любопытно, так и распирает. Вроде бы и хорошее послание получил на закате ушедшего года от какого-то неведомого ему, как и всем, правителя неведомой земли, удумавшего даже завоевать всё тот же неведомый Китай, как знал он, оттуда караваны везут воздушные шелка, да фарфор всё тот же воздушный. Так, со слухам слышал о могуществе цзиньской империи. И вот пала она. Так была ли она могущественной. И кто поспособствовал этому? Опять же какой-то неведомый правитель, именуемый себя Чингисханом. И послал этот, окутанный тайной, послов своих с такими подарками, что разом потеряешь голову от сверкания драгоценных камней. Ладно бы он, но и матушка растеряла всяческий покой, проявившая совсем нездоровый интерес к новой политике сына, хотя часть подарков, да преподнёс ей торжественно. Но особенно распёрло её любопытство насчёт одного пункта в послании, в котором этот таинственный правитель так и говорил на бумаге, что стерпела такое: «Я отношусь к тебе как к любимому сыну». Ох, как взъерепенилась она, прознав такое. Это как её драгоценного сына (которому не раз подставляла ножку) кто-то посмел прозвать вот так. «Каков несносный негодяй!» – приговаривала она, примеривая на палец перстень с драгоценным камнем из числа подарков, каковым одарили его послы неведомо таинственного правителя. В целом же в послании предлагались добрососедство при равных интересах. Но про это не в лета её активнейшая матушка, будто и забурлила молодецкая кровь, и не желала слышать, упрекая его уж в чересчур мягком нраве: «Тебе табун кобылиц пасти, а не править Хорезмом, чьё величие вознесено на самые недосягаемые вершины, на зависть всем сопредельным государствам. А тут какой-то пастух смеет на такое послание». Как прознал он позже, один из купцов, вознамерившись на её благосклонное отношение, дабы и польстить, да и возвысить её и без того непомерно взлетевшее тщеславие, что исходило от кипчакской родословной, так и прозвал того правителя. И этот совсем непредвиденный случай, что так неожиданно сотворился за его спиной, учинённый несносным Кайыр-ханом, по большей части и есть её души и разума пожелание, как и всех этих чрезмерно знатных кипчаков, что набились в тронный зал. И потому правитель Отрара и решился на эту гнусность, которую он и должен расхлебать. Эх, дабы воля его…

Всем интересно, всех и распёрло здоровое, нездоровое любопытство. Да, очень нужен был ему совет старшего сына. Но поздно. Полно чужих ушей да глаз, от которых да исторгнется зависть, не к нему, к сыну его, скорее за доблесть и не по годам снизошедшую мудрость.

По мере нахождения Анвару становилась понятна цель ожидания. Какие-то послы какого-то правителя. Какие-то монголы. И оттого он, не смевший спрашивать о чём-либо принца, уж весьма польщённый одним лишь присутствие в его эскорте, возгордившись лишь одним тем, что и дано ему сразу с юных лет, да сопровождать самого Джелал-ад-дина, узнавал об этом посреди знати империи, в окружение которой и попал впервые. Да, уж очень молод он.

Наконец-то ожидание, как и всякое ожидание, имело свой конец. Отворялись двери, утихла знать.

3

Они шли медленно, и упругие шаги их подчёркивали уверенность и силу их. Послы. Во всём подчёркивалось значение того, что неведомо грозная сила за ними. Внешность троих была необычной для Анвара, таких не видел никогда. Раскосо узкие глаза. Но облик четвёртого был привычен. Позже узнает, что он и был из Семиречья, пошедшим служить правителю вот этих, про внешность каковых не догадывался никогда.

Вперёд выходил седоватый, рядом с ним также выступил вперёд выходец из ближних долин Семиречья, чья роль была понятна каждому. Но двое, более молодые, оставались позади.

Седоватый излагал неторопливо на интересном для Анвара, да и также для остальных, языке, что не мог напомнить ему ничего определённого, но набор звуков, перепад тонов, которые лишены были для Анвара всякого смысла, как и для остальных. Но вот этот из Семиречья уж давно проник в сути совершенно непонятных звуков, и потому, когда седоватый делал паузу, он-то и объяснял их значение. И было чему вникать, внимать, ибо в этом тронном зале, сплошь преисполненном роскоши никогда не лилась, но ниспадала, подобно грохочущему водопаду то, о чём говорил посол. То протекала всегда сладко верещивая речь, превозносящая на невообразимые выси несравненного хорезмшаха, владетеля множества достоинств высокочтимых.