Национальная проблема у первых славянофилов - Николай Устрялов

Затем, в области философии нации есть еще одна проблема, для решения которой недостаточен абстрактный принцип миссионизма. Это -- проблема качественного содержания определенных национальных идей. Ведь, очевидно, что если каждый народ является специфическим, своеобразным выразителем общечеловеческой истины, то призвание одного народа существенно отлично от призвания другого. А если так, то возможно говорить и о градациях, о различных ступенях в сфере национальных миссий, о более совершенных, высших и о менее совершенных, низших национальных идеях. В самом деле, мыслимо ли, наприм., утверждать, что историческая миссия древней Халдеи качественно равнозначительна миссии древней Греции или древнего Рима, а призвание современного Китая или даже, скажем, Португалии качественно (т. е. существенно, а не формально) адекватно призванию современной России или Германии? Ясно, что тут должны быть проведены строго определенные грани, -тут нельзя успокаиваться на принципиальном провозглашении: suum cuique!

Наконец, едва ли допустимо игнорировать возможность реального разлада между существенными признаками отдельных национальных идей. Качественное содержание одной из них в своем внешнем воплощении часто отрицает качественное содержание другой. Иллюзия "мирного сотрудничества в общем деле" исчезает, напоминая тем самым, что оно возможно лишь в царстве чистых абстракций. Приходится отказываться от оптимистической веры в своего рода предустановленную гармонию между нациями. Очевидно, здесь перед нами выдвигается новая проблема, для решения которой опять-таки недостаточны категории "миссионизма", проблема отношения "идеи" нации к ее "историческому воплощению". Если признать, что каждый народ компетентен в познании и определении своей национальной миссии, то в результате не получится ничего определенного. Перед нами возникает зрелище не дружной кооперации народов, а их глубокой взаимной несогласованности. В самом деле, возьмем для примера хотя бы область современных "внешних" отношений. В то время как Россия, ссылаясь на свою историческую (а некоторые думают, даже религиозную) миссию искренно считает для себя необходимым и справедливым владеть Константинополем, Турция не менее искренно позволяет себе держаться на этот счет совсем иных взглядов, обосновывая их также не чем иным, как ссылками на свою историческую миссию. Самосознание немецкой нации склонно видеть всемирную державу в Германии, а самосознание английской нации -- в Англии. Каждое из воюющих государств одинаково искренно убеждено, что борется за свою свободу и за свои права, попираемые противниками, и т. д., и т. д. -- примеров здесь, разумеется, нетрудно приводить до бесконечности, причем можно их углублять вплоть до анализа самых существенных, "онтологических" национальных особенностей.

Принцип "национального самоопределения", при всей своей истинности, формален и для конкретных проблем мало плодотворен. Национальное самоопределение не есть процесс, мирно протекающий в исторически сложившихся и заранее данных рамках. Бывают нации, которые во имя своего идейного или материального самоопределения вполне последовательно требуют уничтожения некоторых других наций. Весь прогресс всемирной истории осуществляется только благодаря непрерывным сменам исторических народов и непрерывным изменениям их взаимных отношений. История требует жертв и, быть может, погибающие народы своею гибелью приносят на алтарь человечества более ценностей, чем им удалось бы принести продолжением своей жизни.23) И вряд ли далеко могла бы продвинуться всемирная история, если бы человечество издавна усвоило себе "принцип неприкосновенности и свободы народов" в его буквальном смысле.

Все эти соображения необходимо иметь в виду при анализе и оценке славянофильства. Хомяков и Киреевский не остановились на разрешении "первой части" национальной проблемы и продолжали свое исследование дальше. Именно, они пытались определить конкретный состав отдельных национальных идей, а также степень соответствия между отдельными эмпирическими народами и вложенными в них идеальными задачами. Этой работе предстояло преодолеть все затруднения, связанные с национальной проблемой в ее полном объеме.

Настоящая статья не ставит себе целью излагать те многочисленные подробные характеристики различных исторических и даже доисторических народов, которые можно найти у первых славянофилов, преимущественно у Хомякова. Достаточно будет привести лишь взгляд славянофильства на место и миссию России в жизни современного человечества.

Еще в 1830 году, вдумываясь в основы взаимных отношений западноевропейских народов, Киреевский пришел к заключению, что "каждый из них уже совершил свое назначение, каждый выразил свой характер, пережил особенность своего направления, и уже ни один не живет отдельною жизнью: жизнь целой Европы поглотила самостоятельность всех частных государств".24) Эта мысль сохранилась в славянофильстве, стала даже одной из любимых его мыслей. Правда, Хомяков давал западным народам и специальные, индивидуальные характеристики, но они всегда относились более к прошлому отдельных народов, нежели к их настоящему. Несомненно, что философско-историческая система Хомякова уделяет каждой народности особое место в развитии всемирной истории, и в этом отношении верна требованиям миссионизма. Но когда дело доходит до анализа современного положения вещей, то неизменно получается, что различие в существенных чертах своих уже сгладилось, сменившись одним печальным сходством, -- сходством духовного умирания, равенством в общем разложении. "Западная мысль совершила свой путь вследствие необходимого и логического развития своих начал. Отжили не формы, но начала духовные, не условия общества, но вера, в которой жили общества. Логика истории произносит свой приговор не над формами, но над духовной жизнью Западной Европы".25) И обстоятельно воспроизведя тот сложный путь, который прошла Европа за свою долгую жизнь, Хомяков пытается доказать, что путь этот, исторически, быть может, необходимый и обогативший мир многими великими ценностями, в конце концов был все-таки путем к духовной гибели; его смысл заключен в том, чтобы человек, признав ложью ложь, долго слывшую истиной, мог прийти в разум истины действительной.26)

"Многовековой холодный анализ, -- пишет Киреевский, -- разрушил все те основы, на которых стояло европейское просвещение от самого начала своего развития; так что собственные его коренные начала, из которых оно выросло, сделались для него посторонними, чужими, противоречащими его последним результатам; между тем, как прямою собственностью его оказался этот самый разрушивший его корни анализ, этот самодвижущий нож разума, этот отвлеченный силлогизм, не признающий ничего, кроме себя и личного опыта". Исторический процесс довел до высшего выражения сущность вложенных в европейские народы идей, но "самое торжество ума европейского обнаружило односторонность его коренных стремлений".27)

Две черты, по мнению славянофилов, характерны для западного мира: "односторонняя рассудочность и раздвоенность просветительного начала и совершенно соответствующая им раздвоенность общественной стихии, составленной из завоевателей и завоеванных".28) Развитие этих-то именно особенностей и довело до "гниения" европейские народы. Пришла пора, и болезнь, раньше подавляемая здоровыми жизненными силами, отравила весь организм.

О, грустно, грустно мне. Ложится тьма густая

На дальнем Западе, стране святых чудес:

Светила прежние бледнеют догорая,

И звезды лучшие срываются с небес, -

пишет Хомяков в 1834 году.29)

Обращаясь к России, славянофильская мысль находила в ней страну великих возможностей, еще не осуществленных, но все же вполне реальных, прежде всего и главным образом, возможностей религиозных: "этот русский быт и эта прежняя, в нем отзывающаяся, жизнь России драгоценны для нас особенно по тем следам, которые оставили на них чистые христианские начала, действовавшие беспрепятственно на добровольно покорившиеся им племена словенские".30) В результате своих занятий по богословию Хомяков пришел к заключению, что истинное христианство сохраняется только в православии, и что западные вероисповедания выражали собою лишь элементы или части всецелой истины, будучи поэтому односторонними и в односторонности своей ложными.31) В результате своего исследования отношений между западноевропейским просвещением и древнерусским Киреевский пришел к убеждению, что "раздвоение и цельность, рассудочность и разумность будут последним выражением западно-европейской и древне-русской образованности".32) А общий, окончательный вывод напрашивался сам собою: "история призывает Россию стать впереди всемирного просвещения; она дает ей на это право за всесторонность и полноту ее начал".33)