Зачарованные камни - Родриго Рей Роса

— Какими судьбами? Рад, страшно рад тебя видеть! Ну рассказывай!

Армандо заметил, что Франко изрядно полысел с тех пор, как они виделись в последний раз, два года назад. Тогда Армандо приходил к нему с маленькой просьбой (речь шла об одном из его служащих, которого задержал лесник, когда он вез несколько срубленных без разрешения деревьев, и который после пары телефонных звонков, сделанных из кабинета Франко Вайины, был благополучно выпущен на свободу). За эту услугу Армандо расплатился сполна: в то время у него была возможность устроить своему другу ведение дел богатейшей кофейной концессии.

Армандо опять показалось, что у адвоката рыбьи глаза.

У Франко Вайины был завидный иммунитет против угрызений совести, совершенно необходимый всякому адвокату, решившему добиться чего-либо в Гватемале. Не зря таких здесь называли «зубастыми».

Франко предложил Армандо сесть в большое кожаное кресло.

— Как жаль, — сказал Армандо, провалившись глубже, чем ожидал, — что ты еще не министр!

— Раз так, то представляю, во что ты вляпался, — сказал Франко и правой рукой разгладил мексиканские усики. — Давай выкладывай.

4

Адвокат снял трубку.

— Позвоните в полицию, — велел он секретарше, — и выясните все что можно о несчастном случае на Лас-Америкас. Да, сегодня, где-то в девять тридцать. Узнайте, что им известно о машине, — номера и прочее. Да, прямо сейчас.

Он повесил трубку и провел рукой по волосам:

— Лысею.

Потом спросил:

— Хочешь мое мнение?

— За этим я и пришел.

— Самое лучшее для тебя — это ехать в Кобан. Сейчас же.

— Но… — у Армандо вдруг мелькнула мысль, что адвокат нарочно дает ему плохой совет.

— Что «но»? Оставь машину там, где она сейчас. Хочешь кофе? Или чего покрепче? А тем временем Альма все для нас выяснит. Мой тебе совет: поезжай домой. Здесь ты рискуешь, а там ты будешь в безопасности.

— А как же Хоакин?

— Он ничего не знает, и с ним ничего не случится. Как ты собирался избавиться от машины?

— Думал бросить где-нибудь.

— Поздно.

В дверь постучала Альма. Адвокат пригласил ее войти. Прямо с порога секретарша начала зачитывать из блокнота сведения, которые ей удалось получить.

У полиции было описание автомобиля и номерные знаки (тут показания свидетелей расходились).

Росалио Кух, содержавший лошадку, арестован за «преступную халатность, повлекшую за собой тяжелые последствия» («хотя ему всего пятнадцать лет», записала в блокноте секретарша), и сейчас его допрашивают в суде для несовершеннолетних.

Родственники пострадавшего мальчика наняли частного детектива для поиска машины, скрывшейся с места происшествия.

— Спасибо, — поблагодарил секретаршу адвокат, и та вышла из кабинета. — Ладно, не психуй. Поезжай в Кобан. Попроси Хоакина мне перезвонить. Или, если хочешь, я сам ему позвоню. Машину найдут быстро.

Мучаясь угрызениями совести из-за того, что втянул друга в неприятную историю, Армандо взял такси и поехал на автобусную станцию.

Такси медленно продвигалось по забитым машинами, раскаленным полуденным солнцем центральным улицам, и на каждом углу его окружали стайки детей: предлагали розы, жвачку, шнурки, вызывались помыть лобовое стекло или просто просили денег.

В любом случае адвокат прав: с Хоакином ничего не случится, думал Армандо. Он сожалел о случившемся. Он искренне сожалел, и пошли бы все к черту!

5

Сильвестре был бельгийским мальчиком, которого судьба забросила в Гватемалу. Он жил в двухэтажном доме в фешенебельном районе Ла-Конча, на юге столицы. Дом был окружен садом, в котором жил пес Бинго — немецкая овчарка. Сильвестре любил кататься верхом и плавать в бассейне клуба «Кабанья»; ненавидел он школу, десятки раз переписывать (в наказание за какой-нибудь проступок) одну и ту же фразу и посещать ортопеда. Если Сильвестре «вел себя хорошо», его приемная мать донья Илеана через день возила его (или чаще отправляла в сопровождении вооруженного человека, который служил у них шофером) на Лас-Америкас кататься на лошадках. Но после того, как на прошлое Рождество ему подарили велосипед, о котором он не просил, верховые прогулки прекратились.

В своем последнем письме волхвам Сильвестре просил, чтобы на Рождество ему подарили лошадь. Скакать на лошади по чахлому леску из молоденьких сосенок или среди старых каучуковых деревьев, воображая себя кочевником, охотником на буйволов или индейцем с Дикого Запада, было его заветной мечтой.

«Я не должен оставлять на улице велосипед…» — в пятидесятый раз писал Сильвестре, пока донья Илеана развлекалась на чьем-то дне рождения. Фразу эту Сильвестре должен был переписать сто раз, иначе завтра, в День Вооруженных сил (а значит, выходной), мама не повезет его кататься на лошадях. Бинго пару раз тявкнул в саду. Звякнула щеколда калитки, ведущей на задний двор, туда, где стирали и гладили белье и куда выходила дверь комнаты служанки Рикарды. «Впустила кого-то», — сделал вывод Сильвестре и продолжил писать: «…велосипед, который купила мне моя добрая мама и деньги на который она зарабатывала в поте лица своего, чтобы подарить мне его на Рождество…»

Покончив с этим наказанием, на другом листе Сильвестре машинально написал некую фразу по-французски, смысла которой не понимал: «Je t’ai racheté et choisi á dessein… Sans que je ne sois souil-lé de la souillure du suspect…»

Он спустился на первый этаж и пробрался в прачечную — пошпионить за служанкой: они ненавидели друг друга.

Он решил спрятаться за гладильной доской, но споткнулся о провод. На пол с грохотом упал утюг. Через секунду в комнату вбежали Рикарда и шофер.

— Сильвестре! — громко сказал шофер, и мальчик подумал, что сейчас его убьют, ведь он слышал, как они сговаривались погубить его отца.

Фаустино Баррондо был ему приемным отцом и, хотя они даже говорили на разных языках, являлся для Сильвестре воплощением доброты и заботы. Правда, Сильвестре давно его не видел. Не случилось ли с ним чего?

— Не понимаю. Не говорю по-испански.

Шофер грубо схватил его за руку.

— И правда! — сказала Рикарда. — Он же французик. Но учится быстро.

Шофер отпустил Сильвестре и повернулся к ней:

— Это я беру на себя.

Сильвестре выбежал из комнаты и поднялся к себе. «Они меня убьют», — подумал он, засыпая.

Ему приснился страшный сон. Он снова был по ту сторону моря. Дом с островерхой крышей. Через дыру в стене комнаты за ним кто-то наблюдает. Он чувствует это и ползет к стене, чтобы его не было видно. «Хорошо бы не просыпаться», — думает Сильвестре сквозь сон. Он не хотел идти в школу, где никто не говорил на его языке и не понимал его. Над ним все смеялись. А теперь его еще и хотели убить.

Мальчика разбудил голос доньи Илеаны.

Солнце пробивалось сквозь жалюзи, и он понял, что уже поздно. А еще вспомнил, что ему не нужно идти в школу, потому что сегодня праздник, и что накануне он выполнил задание, а потому донья Илеана должна будет выполнить свое обещание и отвезти его на Лас-Америкас кататься на лошадках.

Было слышно, как в небе над столицей гудят самолеты и вертолеты.

— Что это за шум? — спросил мальчик.

— Самолеты, Сильвестре.

Раздался пушечный выстрел.

— А это что?

— Пушки, — ответила донья Илеана.

«Война», — подумал Сильвестре, подставляя спину крохотным водяным пулям, которыми стрелял душ. Он должен был отомстить за смерть своего настоящего отца, того, что остался по другую сторону моря. Отца, которого он не знал. Враги, говорившие на чужом языке, захватили его в плен. Они хотели вырвать у него тайну. Но ничего не добились. Потому что отец и сам, думал мальчик, намыливаясь с ног до головы, не знал, что это за тайна.

— Сильвестре, поторопись, — послышался голос доньи Илеаны, — я опаздываю на работу!

Шофер, его враг, завел мотор.

— Сильвестре, ради бога, идем! — крикнула донья Илеана.

В небе над Лас-Америкас истребители, оставляя белый след, выделывали петли, бочки и штопоры.

Они припарковали машину возле площади Сан-Мартин, и шофер пошел провожать Сильвестре: нужно занять очередь, желающих покататься на лошадках слишком много. Донья Илеана осталась в машине — слушала музыку и разговаривала по сотовому.

Шофер был опасным врагом. Да и все здесь на самом-то деле были врагами. Нужно уничтожить их всех, думал Сильвестре. Если останется хоть один, он не сможет чувствовать себя спокойно.

Как и всегда, Сильвестре выбрал свою любимую пегую лошадку. Взяв в руки поводья, привстав в стременах и наклонясь вперед, он хлестнул ее по крупу и пустил в галоп.

Скакавший рядом с ним мальчик, который отвечал за лошадь, вдруг закрыл лицо руками, а у Сильвестре кровь забурлила от удовольствия, когда он представил, как плетка прошлась по еще одному вражескому лицу.