Цирк - Алистер Маклин

На фоне серовато-коричневого песка трех арен ослепительная радуга цветов привлекала глаз не меньше, чем музыка — ухо. Вот на арены вышли и пошли по кругу слоны в нарядных чепраках. На слонах сидели прекрасные девушки в ярких нарядах. Казалось, в одежде артисток и в убранстве животных были использованы все мыслимые цвета. А в центре арены клоуны соревновались друг с другом в нелепости костюмов и гримас. К ним присоединились акробаты и целая процессия артистов на ходулях.

Зрители завороженно следили за происходящим, с нетерпением ожидая, что же последует дальше. Они знали, что это великолепное зрелище — только прелюдия к предстоящему празднику на арене. Ничто не может сравниться с атмосферой напряженного ожидания, которая предваряет цирковое представление.

Фосетт и Пилгрим сидели рядом. У них были прекрасные места — почти напротив центра основной арены.

— Который здесь Ринфилд? — спросил Фосетт.

Пилгрим незаметно указал на сидевшего в том же ряду через два места от них мужчину, одетого в безупречный темно-синий костюм и белую рубашку с галстуком в тон костюму. У него было худое задумчивое лицо ученого, седые волосы, разделенные аккуратным пробором, и очки с толстыми линзами.

— Неужели это Ринфилд? По-моему, этот человек больше похож на университетского профессора.

— Если не ошибаюсь, он когда-то им был. Преподавал экономику. Но в наше время управление большим цирком — вовсе не синекура. Это крупный бизнес, и, чтобы им руководить, требуется немалый интеллект. Теско Ринфилд — очень умный человек.

— Может быть, даже слишком умный. С таким именем, как у него, заниматься подобной работой, это…

— Он американец в пятом поколении, — прервал коллегу Пилгрим.

Последние слоны покинули арену, и на смену им под рев труб и неожиданно усилившийся грохот оркестра ворвалась золотая колесница, запряженная двумя черными жеребцами с роскошной упряжью. За колесницей следовала дюжина всадников, на полном скаку выполнявших умопомрачительные трюки. Публика восторженно зааплодировала. Представление началось.

Один великолепный номер сменялся другим, в очередной раз подтверждая, что лишь немногие зрелища могут сравниться с цирком. Все было превосходно подготовлено и представлено, а некоторые из включенных в программу номеров считались лучшими в мире.

Здесь были замечательный дрессировщик Генрих Нойбауэр с дюжиной свирепых нубийских львов, и единственный равный ему по мастерству дрессировщик Мальтиус с дюжиной еще более свирепых бенгальских тигров, управлявшийся со своими животными с такой легкостью, словно они были обыкновенными котятами. Дрессированных хищников сменили шимпанзе знаменитого Караччиолы, который без труда продемонстрировал публике, что его обезьяны гораздо умнее, чем их дрессировщик. Кан Дан, объявленный в афише как самый сильный человек на свете, совершал необыкновенные подвиги, с помощью лишь, одной руки удерживаясь на канате и трапеции, по-видимому, совершенно не обремененный присутствием нескольких очаровательных юных дам, которые крепко цеплялись за него, демонстрируя трогательную привязанность. Ленни Лоран, комик-канатоходец, способен был довести до безумия любого страхового агента в стране. Рон Робак выполнял такие трюки с лассо, что ему позавидовал бы любой искушенный в родео ковбой. Метатель ножей Мануэло мог с завязанными глазами погасить ножом зажженную сигарету на расстоянии семи метров. Выступление Дурианов — болгарской группы гимнастов на качелях — заставило зрителей удивленно крутить головами.

В представлении были и другие номера — от воздушного балета на батуте до группы циркачей, взбиравшихся по высоченным лестницам и балансировавших наверху, умудряясь одновременно перебрасываться деревянными булавами.

Понаблюдав за представлением около часа, Пилгрим заметил:

— Неплохо! Совсем неплохо! А теперь, я полагаю, наступил черед нашей суперзвезды.

Свет померк, оркестр заиграл мрачную, чуть ли не похоронную мелодию. Потом огни засияли снова. Высоко под куполом, на платформе, поддерживаемой двумя трапециями, в лучах дюжины прожекторов стояли трое мужчин в облегающих трико с блестками. Посредине был Бруно. Без просторного наряда китайского мандарина, широкоплечий, с тугими рельефными мускулами, он выглядел очень внушительно, подтверждая свою репутацию феноменального силача. По сравнению с ним братья казались совсем хрупкими. У всех троих были завязаны глаза. Музыка смолкла, и в наступившей тишине публика зачарованно следила за тем, как артисты надевают на себя светонепроницаемые капюшоны.

— Что до меня, то я бы предпочел оставаться внизу, — заметил Пилгрим.

— Не вы один. Мне даже смотреть на это не хочется.

Но они все же смотрели, как «Слепые орлы» выполняют свою невероятную воздушную работу, невероятную потому, что, кроме раздающихся время от времени раскатов барабанной дроби, у них не было других средств для определения местонахождения друг друга и для синхронизации своих движений. Однако одна пара рук всегда вовремя встречала другую, ждущую пару рук, и вытянутые руки всегда безошибочно находили беззвучно раскачивающуюся трапецию.

Номер длился бесконечных четыре минуты. Когда он закончился, опять наступила мертвая тишина, огни снова померкли, и почти все зрители вскочили на ноги, кричали, хлопали и свистели.

— Вы что-нибудь знаете о братьях Бруно? — спросил Пилгрим.

— Кажется, их зовут Владимир и Иоффе. Полагаю, что в этом номере все зависит от одного человека.

— Так и есть. Но что им движет? Что является для него стимулом?

— То же, что и для других. Не так давно я был в Восточной Европе и навел справки о Бруно. От нашего человека мне удалось узнать не очень много, но все же достаточно. В этой цирковой семье было семь человек — отец и мать уже собирались на пенсию, — но только этим троим удалось пересечь границу после столкновения с тайной полицией. Я даже не знаю, в чем там было дело. Это произошло шесть или семь лет тому назад. Жена Бруно погибла. Есть свидетели, которые это подтверждают. Точнее, есть люди, которые могли бы это подтвердить, если бы не жили в той стране, где им приходится жить. Бруно был женат всего две недели. Что случилось с отцом, матерью и младшим из братьев, никто не знает. Они просто исчезли.

— Вместе с миллионами других. Он, несомненно, именно тот человек, который нам нужен. Мистер Ринфилд готов нам помочь. Но согласится ли Бруно?

— Согласится, — уверенно заявил Фосетт и вдруг засомневался: — Должен согласиться. После стольких хлопот хочется верить, что все будет так, как нам нужно.

Снова ярко засияли огни. Теперь «Слепые орлы» стояли на платформе, подвешенной в шести метрах от земли. От их платформы к другой такой же, с противоположной стороны центральной арены, был протянут канат. Обе другие арены были пусты, и кроме братьев в поле зрения находился только один артист — он стоял внизу. Музыка оборвалась. Наступила мертвая тишина.

Бруно взобрался на велосипед. У него на плечах было привязано деревянное ярмо, а один из его братьев держал стальной шест длиной в четыре метра. Бруно направил велосипед вперед, так что переднее колесо зависло над краем платформы, и подождал, пока брат укрепит шест в специальных зажимах на ярме. Но это не прибавило безопасности. Когда Бруно двинулся по канату, поставив обе ноги на педали, братья одновременно ухватились за шест, одновременно наклонились вперед и так же одновременно спрыгнули с платформы, повиснув на вытянутых руках. Канат заметно провис, однако Бруно медленно и неуклонно продолжал вертеть педали.

В течение нескольких следующих минут, балансируя сам и с помощью Владимира и Иоффе, Бруно катался взад и вперед по канату, в то время как его братья выполняли опаснейшие акробатические трюки. Был момент, когда Бруно оставался совершенно неподвижным, а братья, двигавшиеся все с той же безупречной синхронностью, стали все сильнее раскачиваться на шесте, пока не сделали стойку на руках.

Потрясенный зал замер. Оцепенение публики было вызвано не только исполняемым трюком, но и тем, что внизу, прямо под воздушными акробатами, расположился Нойбауэр с дюжиной свирепых нубийских львов, задравших кверху свои алчущие головы.

По окончании номера тишина в зрительном зале сменилась общим глубоким вздохом облегчения, затем все снова вскочили и аплодировали долго и от всей души.

— С меня довольно, — заявил Пилгрим. — Мои нервы больше не вынесут. Ринфилд выйдет следом за мной. Если он заденет вас, когда будет возвращаться на место, значит, Бруно готов поговорить. В таком случае вы должны по окончании представления последовать за ним на некотором расстоянии. За Ринфилдом, я имею в виду.

Он тут же встал и, не подавая никаких знаков и не глядя по сторонам, вышел. Почти сразу же вышел и Ринфилд.