Грозная опричнина - Игорь Фроянов

Интересные соображения по вопросу о соотношении понятий Избранная Рада и Ближняя Дума привел В. Б. Кобрин. Имея в виду своих предшественников в деле изучения эпохи Ивана Грозного, он пишет: «Предполагали, что термином «Избранная рада» Курбский передал русский термин «Ближняя Дума», круг наиболее близких к царю бояр, с которыми он советуется постоянно. Однако источникам XVI века Ближняя дума еще не известна, она появляется только в XVII веке. Кроме того, Сильвестр, будучи священником, не мог входить ни в Боярскую думу, ни тем более в ее часть — Ближнюю. Отсюда порой делают вывод, что Сильвестр не входил в Избранную раду. Но ведь вопрос можно поставить и иначе: раз Сильвестр входил в Избранную раду, она не была Ближней думой. Ведь об участии Сильвестра в правительственной деятельности сохранилось немало известий, возникших самостоятельно, независимо друг от друга… Вполне вероятно, что этот правительственный кружок был неофициален и не имел твердого, прочного названия»{51}. Среди названных положений В. Б. Кобрина наибольшую ценность, по нашему мнению, представляет положение о неофициальном статусе Избранной Рада, т. е. о ее неформальном характере. Именно неформальный характер данного государственного института позволяет понять многое в его загадочной и во многом темной истории.

Возражения историков против отождествления Избранной Рады с Ближней Думой не произвели серьезного впечатления на И. Гралю. И он убежденно заявил, что точка зрения С. В. Бахрушина «решающим образом повлияла на историографию», что вывод его «не был опровергнут», и «большинство исследователей признает существование Избранной рады», отождествляя ее с Ближней Думой{52}. Предшествующий историографический обзор показывает поспешность подобных заключений. Сам же И. Граля считает бесспорным «факт образования на рубеже 50-х при царе группы советников, тесно связанной с Ближней думой или даже идентичной ей»{53}.

Следует упомянуть еще об одной концепции Избранной Рады, основанной на толковании слова избранный в значении выборный, избранный. Еще В. И. Сергеевич, отвечая на вопрос, из кого состояла Рада, замечал, что в нее «входили не все думные чины, а только некоторые из них, избранные»{54}. М. Н. Покровский, касаясь сюжета об управлении государством «в дни молодости Грозного», говорил, что во главе этого управления «стояла не вся дума, а небольшое совещание отчасти думных, а отчасти, может быть, и недумных людей, но члены этого совещания были избраны не царем, а кем-то другим. В пылу полемики Грозный даже утверждал потом, что туда нарочно подбирались люди для него неприятные, но из его же слов видно, что неприятны они были своей самостоятельностью по отношению к царской власти, и возможно, что именно этот признак и решал выбор. Если понимать слова Курбского буквально, то это совещание и называлось «советом выборных» — избранной радой, выборных, разумеется, от полного состава боярской думы, хотя и не всегда из этого состава. Повинуясь обстоятельствам, бояре должны были допустить сюда людей, не принадлежавших к их корпорации…»{55}.

Представления М. Н. Покровского об Избранной Раде получили недавно развитие в исследовании В. В. Шапошника, который, как и его предшественник, полагает, будто Курбский слово избранная применяет в значении выбранная{56}. Правда, здесь же мы узнаем от автора, что «беглый боярин» хотя и пользуется данным словом в указанном значении, но подразумевает в нем и другой смысл — лучшая{57}. Хотелось бы, конечно, большей определенности в этом принципиальном вопросе. Разумеется, вряд ли кто-нибудь решится возражать В. В. Шапошнику в том самоочевидном вопросе, что лица, входящие в Раду, не избирались «прямым, равным и тайным голосованием»{58}. Сомнение в другом: избирались ли они вообще. Подобное сомнение тем более уместно, что к мысли об избрании «радников» историк приходит довольно оригинальным способом. Он утверждает, будто лица, входящие в Раду, пользовались поддержкой «определенных социальных групп», чьи интересы отражали, и потому были «более-менее самостоятельны по отношению к царской власти»{59}. Этой поддержке В. В. Шапошник придает особое значение, поскольку «в глазах беглого боярина (Курбского. — И.Ф.) именно поддержка определенных общественных сил делала членов «Рады» «избранными», т. е. выбранными{60}. Тогда при чем, спрашивается, здесь выборы? При том, оказывается, что царь по собственному усмотрению выбирал из различных общественных групп (сословий) своих советников и вводил их в Избранную Раду, полагая, что они «будут выражать интересы различных групп — бояр, дворян и духовенства»{61}. Но царский выбор есть, собственно, назначение. В результате получается так, будто Иван IV назначил представителей от разных сословий и собрал их вокруг себя в качестве советников, «зависимых не только и не столько» от него, сколько от этих сословий{62}. Неудивительно, что для В. В. Шапошника Избранная Рада стала воплощением «некой формы представительства», схожей с Земским собором{63}. И В. В. Шапошник говорит об этом вполне определенно: «Рада являлась представительным органом, своего рода моделью Земского собора…»{64}.

Если названные выше исследователи, несмотря на расхождения во взглядах на Избранную Раду, все же признавали ее реальность, то в лице И. И. Смирнова, А. Гробовского и А. И. Филюшкина мы встречаемся с историками, подвергающими сомнению сам факт существования данного института.

И. И. Смирнов, рассмотрев ряд исследований, затрагивающих проблему Избранной Рады, пишет: «Обзор литературы вопроса показывает, что независимо от имеющихся у тех или иных авторов различий во взглядах на «избранную раду», общей чертой всех исследователей этого вопроса является то, что все они берут за исходный момент своих исследований понятие «избранная рада» как нечто наперед данное и подлежащее лишь истолкованию и расшифровке. Иными словами, все исследователи молчаливо признают за некую аксиому то, что «избранная рада» — это реально существовавший факт, и дело исследователя — лишь правильно понять и объяснить существо этого факта. При этом странным образом забывается о том, что, прежде чем предлагать то или иное толкование «избранной рады», следует исследовать вопрос о происхождении этого понятия. Речь в данном случае идет, конечно, не о разъяснении этимологии термина «избранная рада», а о выяснении литературной истории этого термина, т. е. о выяснении того, что за источник, откуда мы узнаем об «избранной раде», и насколько можно доверять этому источнику»{65}. Изучив под этим углом зрения соответствующие исторические данные, И. И. Смирнов пришел к выводу о том, что «рассказ Курбского об «избранной раде», содержащийся в «Истории о великом князе Московском» и являющийся основным источником по вопросу об «избранной раде», представляет собою образец применения Курбским своих теоретических воззрений к освещению событий политической истории Русского государства и не может быть правильно оценен вне общей теории Курбского о принципах управления государством»{66}. Концепцию Избранной Рады надлежит, следовательно, рассматривать как отражение этой теории, а самое Раду — как некий идеальный тип государственного учреждения, существующий в теории, а не в жизни. Вот почему, «изображая «избранную раду» как продукт творчества Сильвестра и Адашева, Курбский коренным образом искажает ту реальную обстановку, в которой сложилось правительство Русского государства в 50-х годах XVI в.»{67}. Но это не значит, что Курбский летал в заоблачной выси фантазии, будучи совершенно оторванным от исторической действительности. Преподнося Избранную Раду в качестве правительства царя Ивана, он мог «опираться на реальную практику управления государственными делами в Русском государстве XVI в. Этой реальной основой рассказа Курбского об «избранной раде» являлась та роль, которую играла в Русском государстве XVI в. Боярская дума как в полном ее составе («все бояре»), так и особенно в форме «ближней думы», представляющей собой ядро наиболее приближенных к царю бояр, своего рода правящую верхушку Боярской думы»{68}.

Отвечая на вопрос о происхождении термина «Избранная Рада», И. И. Смирнов говорит: «Можно считать весьма вероятным, что он был если не прямо взят Курбским из Степенной книги с дальнейшим полонизированием (вместо «думы» «рада»), то, во всяком случае, образован в стиле и манере макарьевской литературной школы. Таким образом, под «избранной радой» Курбский, несомненно, имел в виду «ближнюю думу»{69}.