Обычай умирать - Чингиз Абдуллаев

– Не думаю, – сразу ответил Стайнфелд. – Разведчик такого уровня не стал бы просто так прилетать в Москву, даже ради своего брата и его дочери, не говоря уже о том, что, согласно израильским законам, имена руководителей спецслужб являются государственной тайной этой страны. Получается, что я выдал вам государственную тайну, – пошутил он.

– Которая есть в Интернете, – напомнил Дронго. – Сейчас все секреты можно прочесть в Интернете. Даже как собрать и применить атомную бомбу. Ладно, будем считать, что вы меня убедили. Поеду на встречу.

– И учтите, что он очень богатый человек и может оплатить все ваши расходы, – добавил Стайнфелд.

– В этом я как раз не сомневался, – ответил Дронго.

Он еще успел посидеть перед компьютером, сделав запрос о случившемся взрыве в Петровском пассаже два года назад, и только затем поехал вместе с Эдгаром Вейдеманисом на Тверскую в отель «Ритц-Карлтон».

Сам отель был построен на месте высокой коробки гостиницы бывшего «Интуриста». В отличие от прежней высотки новое здание «Ритц-Карлтон» достаточно гармонично вписывалось в общий архитектурный ансамбль Тверской. Дронго вошел в холл отеля вместе с Вейдеманисом, и с дивана тут же поднялся мужчина лет пятидесяти пяти. Седые волосы, немного отекшее лицо, достаточно плотный, среднего роста, в очках. Он был одет в темно-синий костюм. Дронго обратил внимание, что галстук был повязан американским узлом. Это был Меир Блехерман. Он шагнул к приехавшим и крепко пожал руку Дронго, пристально вглядываясь в него, словно спрашивал у самого себя – верный ли выбор он сделал. Рядом с ним появился высокий мужчина с армейской выправкой, ростом почти с Дронго и Вейдеманиса. У него были коротко остриженные волосы, строгое обветренное лицо с резкими складками вокруг рта, темные глаза.

– Гилад Штаркман, – представил его Блехерман обоим напарникам. – Это мой помощник, который обычно прилетает со мной в Россию. Господин Штаркман хорошо владеет русским языком. Его отец из Латвии а мать из Литвы, – пояснил он. – Давайте поднимемся в мой сюит, чтобы поговорить в спокойной обстановке.

Все четверо мужчин прошли в кабину лифта. Штаркман приложил карточку-ключ, и кабина плавно поднялась на верхний этаж. В просторном номере Блехермана они уселись за стол друг против друга. От внимания прибывших не укрылся и тот факт, что перед началом разговора Штаркман достал из кармана и положил на стол скремблер, блокировавший возможные попытки прослушать их беседу.

– Спасибо, что приняли мое приглашение, – начал Блехерман. – Не скрою от вас, что я достаточно долго искал специалиста, который мог бы мне помочь. У меня были разные претенденты, но я принял решение остановиться именно на вашей кандидатуре. У вас прекрасные рекомендации, и вы достаточно известный эксперт. В том числе и в нашей стране. – Он немного помолчал, словно собираясь с мыслями, затем продолжил: – Два года назад в Москве произошла трагедия. Смертник взорвал себя в Петровском пассаже. Погибло четырнадцать человек. Среди них – шестеро граждан Германии, двое корейцев, несколько граждан России и моя дочь… – Блехерман тяжело вздохнул и поправил очки. Было понятно, что ему и теперь, спустя столько лет, тяжело говорить об этом. – Она погибла, – выдавил он, – ей было только двадцать два года. Мы с женой ждали целых восемь лет, пока Бог послал нам эту девочку. Восемь лет… А потом было двадцать два года беспрерывного счастья. И все закончилось, когда какой-то мерзавец вошел в этот пассаж и взорвал себя вместе с остальными…

Было видно, как тяжело ему даже говорить об этом. Штаркман поднялся, налил в стакан минеральной воды и протянул его Блехерману. Тот залпом выпил, кивком поблагодарил и спросил у гостей:

– Что-нибудь будете пить? Может, чай или кофе? А может, виски или вино?

– Спасибо, ничего не нужно. Если можно, продолжайте рассказывать. Я понимаю, как вам тяжело, – мягко проговорил Дронго.

– Очень тяжело, – согласился Блехерман. – Я тогда приехал в Россию и только спустя месяц получил разрешение увезти тело моей девочки на родину. Моя супруга до сих пор не может прийти в себя и сейчас находится в швейцарской клинике. У нее большие проблемы с сердцем… – Он вздохнул, снова поправил очки. – Человек не может смириться с такой потерей. Тем более обидной и страшной, когда она происходит внезапно. Мы не пускали нашу Дану даже в приграничные районы, которые подвергались обстрелу со стороны ХАМАС, а оказалось, что ей суждено было погибнуть именно здесь. Она ведь приехала сюда, чтобы увидеть место, где мы познакомились с ее матерью. Это было более тридцати лет назад. Мать рассказывала потом Дане, как вышла из ЦУМа, проходя дальше по Петровке, а я двигался с другой стороны, и мы как раз там и встретились. Это было наше самое любимое место в городе, которое стало самым страшным местом для нас. Так иногда бывает в жизни. С тех пор я несколько раз прилетал в Москву. Был на судебном процессе, когда судили этих мерзавцев. Смертник взорвал себя сам, и очень надеюсь, что он сейчас в аду. Организатора и пособника арестовали. Еще одного пристрелили при задержании. Говорят, что он оказал сопротивление. Организатор получил двадцать два года, второй – четырнадцать лет. Оба сидят в колониях.

– Приговор был обжалован?

– Их адвокаты подали апелляции, но Верховный суд их отклонил. Странно, что таким нелюдям назначают государственных адвокатов. Как будто их участие в преступлении не доказано. Но, видимо, везде сначала думают об убийцах, а только потом об их жертвах. Сейчас в моде гуманизм. В том числе и к преступникам. – Блехерман непроизвольно сжал кулак, побагровел, шумно задышал, но усилием воли взял себя в руки и продолжил: – Мне важно, чтобы нашелся человек, который возьмется за проверку всех фактов, уже известных следствию и суду, и вынесет свое заключение.

– Это невозможно, – мягко возразил Дронго. – Прошло много времени, свидетели, даже если таковые найдутся, уже многое не смогут вспомнить. Никто не разрешит вторично проводить расследование. А самое главное, что суд уже осудил всех, кто был причастен к этому преступлению.

– У меня появились некоторые сомнения, – покачал головой Блехерман. – Все это время мы собирали факты, которые могли нас заинтересовать, и теперь считаем, что необходимо все проверить еще раз. Возможно, там были еще другие люди, которые сумели уйти от наказания. А самое неприятное, что в организации взрыва обвинили только одного человека, того самого, который получил двадцать два года тюрьмы. Но ведь кто-то давал ему деньги, взрывчатку, обеспечивал нужными связями, людьми, материалами. Это не тот человек, на котором может замкнуться цепь. Нужно было продолжить поиски, но их остановили.

– Кто вел дело?

– Следователь по особо важным делам Поляков. Глеб Юрьевич Поляков. Пока шло расследование, я дважды с ним встречался. После того как дело было передано в суд, он отказался со мной разговаривать, и формально был прав. Следствие закончилось, и теперь все решал суд. Но фактически это было не совсем так. Вернее, совсем не так. Поэтому я приехал сюда и нашел вас, чтобы попытаться проверить некоторые факты.

– Я меньше всего подхожу на эту роль, – пробормотал Дронго, – вам лучше поискать среди бывших сотрудников Следственного комитета, учитывая их связи и возможности.

– Прошло много времени, – неожиданно произнес Блехерман, – и я понимаю, что можно не найти никаких концов. Но мне вас рекомендовали как отличного специалиста, который буквально творит чудеса. Есть еще несколько факторов, которые не позволяют мне обращаться к сотрудникам государственных органов, даже бывшим.

– Боитесь, что бывший сотрудник может оказаться под влиянием своих руководителей, которые просто не допустят никаких утечек информации, – заметил Дронго.

– И это тоже немаловажный факт, – согласился Блехерман.

– Затем хотите найти человека который сумеет войти в контакт с возможными пособниками организаторов этого взрыва. А это должен быть мусульманин. Я прав?

– Если вы все знаете, то зачем спрашиваете? Конечно да, я искал именно такого человека. Не скрою, я бы хотел, чтобы вы нашли любую возможную зацепку. Если хотите, это моя личная месть тем, кто сотворил подобное несчастье.

– Я все понимаю. Осознаю, насколько велико ваше горе. Понимаю, как сложно сейчас вашей супруге. Но прошло два года. Многие детали просто стираются из памяти, независимо от желания или возможностей свидетелей.

– Моя супруга тяжело больна, – перебил Дронго Блехерман, – врачи делают все, что возможно. Но после случившегося… Вы знаете, что означает на иврите имя «Дана»?

– Знаю, – мрачно ответил Дронго, – от библейского – «Даниил», что означает «Бог – мой судья».

– Есть еще одно значение имени «Дана». Оно означает «дарованная» или «данная Богом». Но мы потеряли нашу девочку. Кто-то решил, что может таким образом лишить нас всего. И поэтому мы два года собирали все возможные материалы по крупицам, по деталям. Нужно было учитывать и общую обстановку, и невозможность нашего параллельного расследования. Но теперь у нас появились некоторые факты, поэтому я решил обратиться к вам. Мне нужна ваша помощь, господин эксперт. И я прошу вас начать повторное расследование.