Мелкие детали - Генри Каттнер

Мелкие детали очень важны. Они создали собственные даты, собственные названия часов. Зачем? Возможно, чтобы посеять в людях чувство неуверенности. А может, потому, что определение времени было своего рода общим знаменателем и, подставляя другой, людей постепенно направляли на иной путь развития.

Внезапные большие перемены просто нереальны. Города, полные небоскребов, не вырастают за одну ночь, космические корабли не полетят ни с того ни с сего к другим планетам. И все потому, что люди изменяются медленнее, чем предметы. После возрождения приходят хаос и революция. Если у людей достаточно сил.

Тогда, в 1945 году, сил было с избытком.

Возникали сотни планов строительства нового мира, и у каждого были свои сторонники, зачастую фанатичные.

Тогда выбрали Гардинга, потому что он обещал нормальность. Люди устали после войны и хотели вновь заползти в лоно 1912 года. Они не желали новых экспериментов, которые могли бы еще более усложнить жизнь.

Еще перед поражением Японии дорога в будущее была четко очерчена -сотни планов и сотни фанатиков. И мощное оружие. Выбор какого-то одного плана повлек бы за собой сопротивление и смертельную опасность для цивилизации, потому что к 1945 году развитие науки и техники позволило изобрести оружие слишком большой разрушительной силы, чтобы его осмелился употребить кто-либо, кроме фанатиков.

Все сходились на одном -- на платформе Гардинга. Довоенная безопасность, добрый старый образ жизни. Пропаганда в этом направлении была очень легкой -- люди жаждали отдыха.

Вот они и отдыхали, а Утопия все не наступала. Однако появлялись определенные изменения.

Плавные линии не были обязательны для наземных машин, и от них отказались.

Спиртные опьяняли, однако не вызывали отравления.

Децем фиш 7.

Села плюс.

Но официально -- никаких перемен. Люди были довольны и чувствовали себя в безопасности, обретя, как казалось, старый, проверенный образ жизни. Кроме того, возможно, они бессознательно приспосабливались, и теперь им казалось естественным, что сегодня децем фиш 7.

Горстка же неприспособившихся, которые не могли принять психофоны...

Дейв был репортером и по профессиональной привычке разговорил Мэри. Для этого пришлось немного выпить и при этом так направлять разговор, чтобы не коснуться Энди, который умер, но много чего делал во времена, когда еще использовались телефоны.

-- Люди теперь другие, -- сказала Мэри. -- Это так, словно... не знаю даже, как сказать. Чего-то они добиваются, но я не знаю, чего. Помню когда-то в школе всем очень хотелось выиграть у команды Тех Хай. Мне это было безразлично, но всем другим -- нет. Началось что-то вроде массовой истерии. Где-то глубоко в себе все работали на эту победу, а я никак не могла этого понять. Ну и что, если не выиграем? Что тогда?

-- Ты -- антиобщественный тип, -- заметил Теннинг.

-- Теперь тоже что-то висит в воздухе. Все опять работают для победы над Тех Хай. Вот только не я и не... -- Она махнула рукой. -- Людей вроде нас это даже не волнует.

-- Когда-то я работал в редакции "Стара", -- сказал он.-- Теперь они переехали, правда?

-- Конечно, как и все газеты. Их где-то издают, только никто не знает, где.

-- А ты... читала "Стар"?

-- Я не хочу ничего читать.

-- Я имел в виду этого фельетониста... Теннинга.

Она пожала плечами.

-- Я знаю, о ком ты говоришь. Он теперь не работает в "Старе". Перешел на местную радиостанцию.

-- Это... радио...

-- Уже нет. Теннинг сейчас популярен, Дейв. Все его слушают.

-- О чем он говорит?

-- Сплетни. Политика. Люди это слушают...

"Итак, люди слушают этого чертового двойника, а он формирует общественное мнение. Формирует так, как того хотят важные персоны. Именно поэтому меня схватили в тысяча девятьсот сорок пятом. Я не занимал тогда высокого положения, но меня слушали. Я пользовался популярностью. Посадить на ключевые места нужных людей, которые будут проводить их план...

Дублеры, двойники на определенных местах. Безболезненная психологическая процедура, политая лакрицей пропаганда. И мир покатился вперед, оставляя позади настоящего Дейва Теннинга -- огромный шар, толкаемый тысячами двойников, менял курс и набирал скорость.

Ну ладно, может, сам план и был хорош, но Дейв Теннинг слишком долго был узником".

-- У меня есть друзья... точнее, были, -- сказал он. -- Мэри, как мне связаться с человеком по имени Пелхэм?

-- Не знаю.

-- Ройс Пелхэм. Он издавал "Стар".

-- Закажи еще выпить.

-- Это очень важно.

Она встала.

-- Хорошо, Дейв, я устрою это.

И она вошла в кабину психофона. Теннинг сидел и ждал.

Ночь была теплой, стакан, охлаждаемый по принципу индукции, приятен на ощупь. Пивная в трущобах, вонючая и не очень чистая, с засыхающими деревцами в кадках, казалось, растворяется в лунном сиянии.

"Добро пожаловать домой, Дейв Теннинг. Добро пожаловать снова в число живых. Нет духового оркестра, но и что с того? Духовой оркестр играет Дейву Теннингу Второму. Псевдочеловеку, творящему добро". Откуда-то доносились безумные, прыгающие ритмы мелодии, вызывающей ностальгическую грусть.

Вернулась Мэри, она была бледна.

-- Я все думаю об Энди, -- сказала она. -- Какой он был, когда жил. Ему нравились эти психофоны, а я никак не могу привыкнуть.

А вправду ли после 1945 года люди хотели жить по-старому? А может, вступили в действие законы развития общества, назрели эволюционные перемены? Внешне все осталось по-прежнему, но ведь люди всегда любили окружать себя новыми предметами -- если только они не были слишком новыми и не слишком назойливо указывали путь к Изменению. Прежде чем ребенок начнет бегать, он должен научиться ходить, пересиливать страх.

-- Ну и что с Пелхэмом? -- спросят Теннинг.

-- Кариб-стрит вела ти.

-- Как... как туда добраться?

Она объяснила ему, но он так толком и не понял. Мэри осушила свой стакан.

-- Ладно, я провожу тебя. Покончим с этим и снова вернемся сюда.

Они сели в автобус -- никто не требовал платы за проезд -- и в конце концов добрались до уютного старомодного домика на окраине. Мэри заявила, что подождет в баре на углу и выпьет чанга. Нажимая кнопку звонка, Теннинг гадал, какого цвета этот чанг.

Дверь открыл сам Пелхэм. Он был теперь ниже, совершенно лысый и какой-то пыльный. Красное, обвислое лицо вопросительно поднялось к Теннингу.

-- Слушаю?

-- Ройс? Ты узнаешь меня, да?

-- Нет, -- возразил Ройс Пелхэм. -- А что, должен бы?

-- Не знаю, как давно это было, но... Теннинг, Дейв Теннинг. "Стар". Тысяча девятьсот сорок пятый.

-- Вы друг Теннинга? -- спросил Пелхэм.

-- Мне нужно с тобой поговорить. Я постараюсь объяснить...

-- Пожалуйста, входите. Сегодня вечером я один в доме, дети ушли.