Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич

Ринтын с удовольствием вспоминает маленький кулечек, наполненный конфетами и сладким печеньем. Он долго их обсасывал, все время борясь с желанием вонзить зубы в сладкую мякоть.

…Ринтын и не заметил, как к дальнему углу моржовой кожи подкралась собака. Только тогда, когда подошла вторая, которая, вместо того чтобы потихоньку полакомиться, затеяла с первой драку, он очнулся и бросился к ним.

Удачно брошенные два моржовых ребра попали в цель, и собаки, жалобно повизгивая, убежали в темноту. Мальчик скова стал думать о школе. Он давно завидовал счастливцам, которые уже учились и важно ходили по стойбищу с сумками, набитыми книгами. Конечно, не всему, что они говорили, можно было верить, но все представляло интерес. Даже взрослые хитро улыбались, слушая рассказы о том, что Земля круглая, как нерпичья голова! Старик Рычып, услышав эту потрясающую новость, воскликнул: "Надо скорее запасти воды, а то она, чего доброго, вся стечет!"

К рассказам о далеких городах, о странах, жители которых не знают, что такое снег, Ринтын относился так же, как к волшебным сказкам слепого Йока: и верилось и в то же время не верилось. А все-таки где-то были же эти сказочные города с домами в несколько этажей! С грохочущими, диковинными машинами, с толпами людей, разговаривающих на чудном языке!

В душе мальчика росло желание понять, увидеть своими глазами неведомый, далекий мир. Ринтын пристально вглядывался во все новое, что было вокруг него. Рядом находилась полярная станция, в фактории работали русские люди, русские учителя преподавали в школе. Приходили пароходы. Матросы, закончив разгрузку, ходили по улице Улака, и собаки, подавленные видом незнакомых людей, поджав хвосты, забивались в чоттагынах, не смея высунуть носа на улицу. И все эти люди жили какой-то непонятной мальчику жизнью, казались существами совсем другого мира.

Почувствовав голод, Ринтын оторвался от стены, вошел в чоттагын и, сунув руку в котел, вытащил горсть холодного, мелко нарезанного моржового мяса. Вкусный сок потек между пальцами. Ринтын облизал пальцы, съел мясо и снова стал в прежнюю позу. Собаки больше не беспокоили его. Но ноги все чаще подкашивались, и, падая на землю, Ринтын уже не вскакивал так стремительно, как раньше. Хотелось как можно дольше полежать на земле. На северо-востоке, у мыса, мгла скрывала горизонт, и невозможно было отличить темное небо от темной поверхности моря.

Мелькнул огонек, будто глаз неведомого сказочного зверя. Ринтын сел на холодный влажный камень и незаметно для себя уснул.

— Проспишь кожу!

Ринтын вскочил и спросонья схватил лежащее рядом моржовое ребро. Перед ним стоял старик Рычып и тихонько смеялся. Было уже совсем светло.

— Долго мне пришлось за тебя отгонять собак, — сказал старик, указывая на уменьшившуюся кучу камней и костей.

— Я, дедушка, совсем недавно заснул. Глаза сами закрылись.

Ринтыну и вправду казалось, что он спал одно мгновение.

— Когда я был молодым, тоже любил много спать. На охоте, бывало, прямо не знаешь, что делать с глазами. Сами закрывались, хоть подпирай веки палочками. — Старик поправил висевший на груди бинокль.

— Рычып, дай разок взглянуть! — попросил Ринтын, заметив бинокль.

— Да ты что, глаза во сне оставил? — засмеялся старик. — Разве так не видишь?

Только теперь Ринтын увидел пароход. Он близко подошел к берегу, и без бинокля можно было разглядеть даже людей, которые суетливо бегали по палубе, словно мухи по куску вяленого моржового мяса.

— Вот и дождались парохода, — произнес Рычып.

Сон прошел. Разве можно спать, когда в Улак пришел пароход! Даже взрослые в эти дни не смыкают глаз. Все помогают выгружать на берег товары; теперь они все равно что их собственные, стоит только за них заплатить деньги.

Целая толпа собралась на берегу. Любопытные стояли у самой воды. Набегающие волны лизали торбаза. Разнесся слух, что на этом пароходе приехал Гэвынто, отчим Ринтына. До последней минуты никто ничего не знал. Говорили, что едут новый пекарь, директор школы, учителя, работники на полярную станцию, а о Гэвынто ничего не было известно, кроме того, что он вот теперь возвращается в Улак.

Тетя Рытлина стояла впереди всех. Ждали кунгаса с пассажирами.

Ринтын пошел к ребятам, стоявшим в стороне от взрослых. К нему сразу же подошел Калькерхин. На поясе из лахтачьего ремня у Калькерхина болтался настоящий охотничий нож. Рослый и сильный среди сверстников, Калькерхин был признанным заводилой, и ему одному принадлежало право придумывать игры. Любимой игрой Калькерхина была "собачья упряжка". Он садился на сани с полозьями из моржовых клыков и заставлял ребят возить себя.

Калькерхин улыбнулся, показав потемневшие от табака зубы.

— Верно, что едет твой отец?

Голос сегодня у Калькерхина был сладенький, точно горло ему намазали салом. Обычно он разговаривал с Ринтыном свысока и звал его не иначе, как ейвэлом — сиротой.

— Отец, наверное, везет тебе много подарков, — продолжал заискивающе Калькерхин.

Аккай, мальчик щупленький на вид, но упрямый, угрюмо сказал:

— Не показывай ему, отнимет.

— Молчи! — крикнул Калькерхин, хватаясь за нож.

Мальчики уже привыкли к этому жесту, и никто не испугался.

— Он взял у меня посмотреть, а сам отобрал мой новый свинцовый эплыкытэт и кусочек кожи для пращи, — пожаловался Аккай, будто он один страдал от Калькерхина.

— Теперь мы с тобой будем дружить. Верно, Ринтын?

Ринтын не успел ответить Калькерхину. Стоявшие на берегу с биноклями громко закричали:

— Гэвынто! Мы видим Гэвынто!

Кунгас еще был далеко, и прошло много времени, прежде чем можно было разглядеть простым глазом стоявшего на носу чукчу в ярко-желтом кожаном пальто. Рядом с ним стояла женщина в черном коротком одеянии.

"Наверное, он и есть мой отчим, а та — моя мать!" — подумал с волнением Ринтын и шагнул в набежавшую волну. Вода окатила его низкие торбаза, просочилась внутрь, но мальчик ничего не замечал. Не отрываясь, он всматривался в черты лица незнакомой женщины, которая была его матерью. Лицо женщины было красиво, большие черные глаза улыбались и смотрели куда-то мимо Ринтына, в толпу.

С кунгаса бросили конец. Ринтына оттолкнули, десятки рук схватились за веревку и подтянули кунгас к берегу.

Калькерхин подталкивал в спину Ринтына, но толпа, хлынувшая к кунгасу, оттеснила мальчиков. Ринтын ничего не мог увидеть за чужими спинами. Он только слышал визгливый голос тети Рытлины.

Наконец толпа расступилась, и на берег вышел отчим в негнущемся кожаном пальто, а рядом с ним мать. Сбоку, семеня, путаясь ногами в полах нарядной кухлянки, шла тетя Рытлина. Лицо ее сияло радушием и счастьем. Ринтына это удивило: ведь только вчера она грозилась, что не пустит Гэвынто к себе в ярангу, а теперь похоже, что сама их тащит к себе домой. Эти взрослые хуже маленьких детишек! Сзади всех, нагруженный чемоданами, шел дядя Кмоль.

Калькерхин смелее толкнул в бок Ринтына и, показывая на чемоданы, сказал:

— Видишь? Иди домой.

— Подожди, — отмахнулся от него Ринтын. Он загляделся на других приезжих.

По широкой доске, переброшенной с кунгаса на берег, шел высокий красивый мужчина. Он поддерживал толстую старушку, закутанную в теплый платок. Старушка осторожно ступала по доске, опираясь на палку.

Вслед за ними по доске сбежал белоголовый великан. В одной руке он нес большой узел, а другой держал за руку мальчика, такого же белоголового, как он сам.

— Смотрите, он совсем седой, как старуха Пээп, — сказал Ринтын.

— Он не седой. У него такие волосы, русский, — авторитетно сказал Калькерхин. Не соглашаться с ним было опасно: мог прибить.

Тем временем белоголовый мальчуган, оглядев кучку чукотских ребят, двинулся к ним, сковыривая носком ботинка мелкую прибрежную гальку. Ребята замолчали, уставившись на него. Калькерхин выпрямился и выступил вперед.

— Траста! — поздоровался он с мальчиком и потряс ему руку.

Русский мальчик улыбнулся и тихо сказал: