Иронические мемуары - Григорий Горин

– Валя, но вчера была тоже моя пьеса!

– Ну да… Я и говорю. Пьеса гениальная! Мы играем не то. И я стал плохо играть. Вот в кино сейчас сыграл здорово. По-моему, гениально. Видел мой последний фильм?

– Видел.

– Плохо я там играю… Потому что сценарий – дерьмо. Не твой, случайно?

– Нет.

– Вот поэтому и – дерьмо. А пьеса твоя гениальная. И та, что вчера играл… Ты только напиши ее, старик. Я сыграю. Я смогу.

Тут он прав. Он сможет, сможет свести с ума и сделать счастливым.

Я готов писать для него. Я болен «Гафтом» неизлечимо…

Слава Зайцев

Не мне писать о Зайцеве-художнике. Есть специалисты-искусствоведы, есть коллеги, есть женщины, в конце концов…

Я скажу о Славе как о художнике слова.

Зайцев у микрофона – это тоже явление незаурядное. Особенно когда приходит вдохновение. А судя по его многочисленным выступлениям и интервью – ораторское вдохновение его посещает часто.

Он и не говорит. Он как бы пенится словами. Он как бы поет… Он как бы менестрель и акын одновременно…

Знаменитый мольеровский герой не знал, что говорит прозой. Когда ему объяснили, он был крайне удивлен. Слава, возможно, не знает, что говорит стихами. К поэзии он обращается интуитивно, как бы отыскивая дополнительный материал для своих идей в условиях полного дефицита. Нет тканей, нет ниток, нет пуговиц… Что остается в таких условиях художнику моды? Только слова…

Чудные, напевные слова: «батист», «крепжоржет», «шифон»… И Слава сыплет ими, как знаменитый портной в сказке про голого короля в нищей стране, пытаясь хотя бы из слов сшить хоть что-то в воображении людей, и довершает свой ансамбль кружевами эпитетов и метафор…

От его фантазий кружится голова. Особенно у женщин. Когда он вдохновенно живописует какой-то новый наряд, женщины пьянеют, безумеют и готовы либо тут же иметь такое платье, либо, по крайней мере, немедленно скинуть свое…

Впереди у Зайцева трудные времена. Впрочем, как и у всех нас. Если процесс одичания общества пойдет с такой же скоростью, как сегодня, то впереди у нас – мода на шкуры, перья и набедренные повязки… Но и тут, я уверен, он что-то придумает и попробует сделать всех нас хоть чуть-чуть привлекательней. Может, сплетет какие-нибудь особые лапти, может, сочинит разноцветные портянки, может, повесит кольцо в нос и – пожалуйста: русская мода вновь покорит мир. И опять все будут им восторгаться. Тем более что это так несложно: надо лишь многократно повторять его имя: «Слава! Слава! Слава!»

Михаил Козаков

Миша Козаков – самый юный Гамлет России. Помню его еще молодым красавцем с пышной прической, всегда окруженным восторженными поклонницами, славой и сплетнями. Сплетни для актеров всегда были важней рецензий, выдумки – предпочтительней «правды», я имею в виду одноименную газету…

О Мише Козакове сплетничали всегда.

После грандиозного успеха фильма «Убийство на улице Данте» прошел слух, что Миша – обрусевший француз, любовник Брижит Бардо, побочный сын Шарля де Голля… Потом почему-то стали говорить, что он – итальянец, отсюда, мол, и «улица Данте», и вообще его подлинная фамилия – не Козаков, а «Казанов…»

После многосерийного фильма, где он снялся в роли Феликса Дзержинского, пошел слух, что Козаков – поляк, тайный агент нескольких разведок, и на своих вечерах, читая стихи, передает шифром секретные сведения тем, кто понимает…

Говорят, были даже случаи, когда тех слушателей, которые понимали Бродского в исполнении Козакова, вызывали «куда следует» для дачи объяснений…

Известие о том, что Козаков – еврей и уезжает в Израиль, потрясло всю общественность… Казаки насмерть обиделись… По Дону прокатились волнения… В синагогах ликовали!

Потом поползли слухи о его необыкновенных успехах на Земле Обетованной… Рассказывали, что он выучил иврит за неделю, играет на нем много ролей (в том числе и женских под фамилией «Селезнева»). А в свободное время выступает с речами и чтением стихов в кнессете.

И еще говорили, что он сказочно богат, – купил огромную квартиру и теперь выгодно сдает ее же по двойной цене самому себе.

И вот я сижу в квартире Миши в Тель-Авиве на улице Боруха Спинозы. Квартира, действительно, большая, но, как выясняется, слишком дорогая, и ее, очевидно, придется сменить. На иврите Миша говорит мало, в основном, употребляя слово «лехаим», понятное мне без перевода… На русском – живо интересуется новостями из Москвы, рассказывает о своем житье: с шести утра учит язык, потом учит роль, потом снова учит язык, потом репетирует роль, потом играет спектакль, потом – короткий сон, во время которого разговаривает на двух языках сразу… Он совсем не изменился с момента нашей последней встречи в Москве – разве что стал сосредоточенней и добрей: ни о ком из своих коллег не говорит плохо. Качество редкое для служителей театра в Израиле и в России…

Я смотрю на него, слушаю и думаю, какую же новую легенду привезу о нем в Москву. А расскажу я вот что: оказалось, Миша Козаков – не полуеврей, не полурусский, не четвертьфранцуз, а самый что ни на есть чистокровный АРТИСТ – со всеми достоинствами и недостатками, присущими людям этого особого, Богом избранного, народа…

Шура Ширвиндт

Начинаю писать портрет Шуры Ширвиндта… и рука останавливается. Слишком давно знакомы, слишком плотно общаемся. Тот случай, когда знание деталей только мешает. Как говорится: лицом к лицу – лица не разглядеть. Да и не с моими жалкими возможностями браться за такую модель. Здесь нужны сочные краски, рембрандтовская кисть. Фантазируя, закрываю глаза и вижу портрет Шуры – в домашнем халате, в кресле, с бокалом вина и с Саскией на коленях… Или даже с двумя Саскиями… или тремя… (Сразу оговорюсь: ревнителей домашнего очага прошу не возмущаться. Уверен, Таточка Белоусова, жена Шуры, простит мне эту фривольную композицию. Она мудрая женщина и понимает, что силуэты двух-трех Саский на полотне не затмевают ее лик мадонны и царицы семейного очага. В свое время я подтвердил это стихами в ее честь, где есть и такие строки: «Как самый счастливый билет в лотерее, так русская женщина – в доме еврея!») Впрочем, не отвлекаемся. Итак, рисуем Шуру с несколькими Саскиями… Это – стереотип, который навязал ему кинематограф: сердцеед, соблазнитель, бабник!..

Иногда, правда, давали сыграть роли меньшевиков. Особенно в застойные годы. Кто-то наверху решил, что типичный меньшевик – это Ширвиндт в пенсне… Большевика разрешили сыграть только один раз, в фильме Карасика, и то – в гробу!

А он еще наиграл бесчисленное количество иностранцев: элегантный француз, суматошный итальянец и, конечно, невозмутимый англичанин, с неизменной трубкой во рту.

О, эта несчастная судьба артиста с космополитически правильными чертами лица!

И мало кто знает, что начинал Шура свою жизнь в искусстве как простой русский мужик в спектакле Театра имени Гоголя в пьесе Салынского… Шура с нежностью вспоминает эту этапную роль, когда целый акт надо было лежать в валенках в избе на печи, а потом произнести всего одну реплику: «ПОШТО, МУЖИКИ, ЗАЗРЯ ПО СТЕПУ МЫКАЕМСЯ?!» Представляю, как замирал зал от неожиданности!..

К сожалению, позже ничего близкого по силе выражения глубины народного чувства драматургия ему не предлагала.

А зря! Ведь если приглядеться повнимательней, Александр Ширвиндт – явление в нашем искусстве удивительно российское, почвенное, сермяжное, если хотите, недаром же его так обожают и принимают простые люди: рыбаки, егеря, шофера да и просто ханыги у магазинов. Спотыкаясь о его фамилию, именуя его то «Ширлингом», то «Шилингом», они все-таки моментально признают его стопроцентно своим, надежным мужиком.

Вообще, убежден: владение Шурой так называемыми «подцензурными выражениями» – искусство неповторимое, музыкальное, если вдуматься! Не удивлюсь, если со временем меломаны и знатоки будут организовывать специальные концерты в залах филармонии, чтобы прийти и послушать, как звучит какое-нибудь низкое «бля» в Шурином исполнении…

А впрочем, может, я ошибаюсь, российского мужика ему уже не сыграть. Потому что впереди у него роли из библейских сюжетов… пастух Авраам… Или строитель ковчега Ной. А может, и Моисей, ведущий толпы людей через пески? Картина, достойная кисти Иванова: идет Шура с развевающейся бородой по барханам, дымит трубкой, подбадривает слабых, осаживает нахальных. И так он естественно вписывается в эти библейские пейзажи… И лишь печально-иронический взгляд выдает вечный вопрос, волнующий его с молодости: «Пошто, мужики, зазря по степу мыкаемся?!»

Михаил Державин

У Миши Державина нелегкая актерская судьба – о нем почему-то не сочиняют сплетен. Это вам не Гафт, не Козаков… Не Ширвиндт, наконец, хотя они появляются на экранах телевизоров почти всегда вместе. Но про Ширвиндта сплетничают, про Державина нет – вот такая загадка зрительской психологии.

Даже в зените своей славы, когда Миша был Ведущим популярнейшего «Кабачка 13 стульев», о нем не сочиняли слухов и анекдотов. Про пана Директора – да (женился на пани Монике), про пана Гималайского – пожалуйста («У Гималайского родилась тройня. Все три матери чувствуют себя хорошо…»). Про пана Ведущего ничего подобного никто не припомнит.