Переселение душ - Глеб Голубев

Теперь, писал профессор Рейн, наука получила неоспоримые доказательства того, что мы запоминаем практически все, попадающее в поле нашего внимания. Он ссылался на опыты известного канадского нейрохирурга профессора Пенфилда. Делая операции на мозге, Пенфилд выяснил очень интересные факты. При раздражении слабым электрическим током височных долей мозга его пациенты вдруг совершенно явственно, во всех деталях и красках, вспоминали картины давно пережитого. Одна женщина услышала голос своего маленького сына, какбудто он играл во дворе с другими детьми, доносились и их выкрики, а также гудки автомобилей, лай собак. А сын ее умер уже много лет назад… Другой пациент увидел, что весело беседует с кузинами, как это было когда-то давным-давно. Он снова слышал их шутки и смеялся вместе с девушками.

Интересно, что картины прошлого удавалось повторять снова и снова, раздражая один и тот же участок мозга. Пациенты рассказывали, что воспоминания развертывались перед ними в строгой временной последовательности, словно кинофильм. И длились они, по наблюдениям Пенфилда, столько же времени, сколько заняли бы реально совершающиеся события. Значит, все увиденное и пережитое действительно записано где-то в нашей памяти!

Дальше профессор Рейн ссылался на опыты шведского профессора Хидена, показавшие, что запись и хранение этой информации происходит, видимо, в самых сокровенных глубинах организма — на молекулярном уровне, с участием нуклеиновых кислот, определяющих наследственность. Почему же тогда не допустить, что вместе с хромосомами и генами мы получаем от наших родителей и наследственную память о том, что видели наши предки?

Только, к сожалению, природа не дала нам ключи к хранилищу этой памяти. Мы не можем пробудить ее по своему желанию. Лишь порой эти воспоминания прорываются в наше сознание, как это бывает с некоторыми избранными счастливцами вроде госпожи Симмонс.

В другой статье, написанной профессором Жаном Картье из Канады, рассказывалось об опытах, проводившихся под гипнозом. Один рабочий-каменщик припомнил в подробностях, как выглядела стена дома, которую он сложил тридцать лет назад! Дом сохранился, так что удалось проверить: каменщик запомнил, вовсе не подозревая об этом, буквально каждую щербинку на кирпичах, из которых складывал стену. Или, например, проводили такие опыты. Человека спрашивают, мимо скольких уличных фонарей он прошел сегодня по дороге от дома до кабинета. Человек, разумеется, отвечает, что не знает, — разве он считал фонари? Тогда его усыпляют и задают тот же вопрос под гипнозом. И он называет точно, сколько фонарей попалось ему на пути. Оказывается, воспоминание об этом было бессознательно зафиксировано в глубинах его мозга.

Профессор Картье приводил и другие столь же поразительные случаи в доказательство того, что мы уже сейчас можем с помощью гипноза пробуждать такие сокровенные воспоминания, записанные в нашей памяти, о каких мы даже не подозревали. Так что воскресение наследственных воспоминаний, пока удающееся изредка лишь некоторым особо одаренным людям, вскоре, возможно, станет доступно каждому.

Муж в свое время рассказывал мне об исследованиях Пенфилда, Хидена и об удивительных опытах под гипнозом. Неужели они в самом деле служат подтверждением существования наследственной памяти, а значит, действительно, и своего рода «переселения душ»?!

Доказывалось это в статьях ученых довольно убедительно. И я уже не удивлялась, просматривая заметки о самоубийствах, которые совершали в разных странах фанатики.

Оказывается, Руди был далеко не единственным, кто поверил в свое бессмертие и переселение душ, и пожелал поскорее расстаться со своим нынешним безрадостным существованием, перейти к другому, более приятному. Год назад в Испании покончила с собой восемнадцатилетняя девушка, весной нынешнего года — больной старик в Англии. Несколько самоубийств было в Америке.

Думая об этом, я с особым интересом принялась изучать свежие вырезки из различных швейцарских газет и журналов, рассказывавшие о выступлениях загадочного гостя из Индии в Базеле, Цюрихе, Берне, Женеве, Веве и других городах.

В газетах всячески подчеркивалось, что Кришнамурати Брахмачария — вовсе не простой йог, а ученый, профессор Института высших сфер в Дели, почетный член какого-то «Международного общества трансцендентальной медиации» и нескольких научных комитетов.

На одном из снимков бородатый йог с повязкой на голове, напоминающей чалму, стоял, скрестив на груди руки, в глубине сцены, а на первом плане пожилой и весьма солидный человек замер в какой-то странной, нелепой позе — широко раскинув руки и высоко задрав голову.

Я узнала его.

«Профессор физики Адальберт Рюкен вспоминает о том далеком времени, когда его душа парила над миром в теле журавля» — было написано под снимком.

Похоже, это не было примитивным шарлатанством, рассчитанным на простаков вроде подставной девицы-медиума, что-то болтающей, якобы в трансе, по указке Учителя.

Профессор Брахмачария устраивал, как уверяли газеты, научные лекции, и в опытах участвовали не какие-то подставные лица, а добровольцы из публики — почтенные, уважаемые люди. Некоторых из них я сама знала, как и профессора Рюкена. Мы с ним часто встречались, когда Морис читал лекции у них в Цюрихском университете. Это до щепетильности честный и порядочный человек. Разве можно было его заподозрить в каких-то махинациях или в сговоре с индусом?

Я читала восторженные заметки, рассматривала удивительные фотографии, и любопытство мое все разгоралось.

Как нарочно, вечером на выступление йога мы едва не опоздали. Конечно, из-за мужа. Он любит похвастать своей пунктуальностью и точным расчетом времени, но всегда в последний момент не может найти или запонки, или галстук, который ему сегодня, видите ли, непременно надо надеть. К тому же погода была скверная. День и ночь, не утихая, завывал на одной свирепой ноте ледяной биз. В газетах гадали, уймется ли он послезавтра или разгуляется по своему обычаю еще и на следующие три дня. Срывающийся с гор ветер набирал скорость на просторе Женевского озера и обрушивался на наш Лазурный берег, швыряя волны через парапет набережной. Бугристые стволы старых тополей и платанов покрылись сверкающей ледяной коркой. Дорога превратилась в каток. Мы не ехали, а ползли в толпе других автомашин.

При въезде в Лозанну нас обогнали, завывая сиренами, полицейская машина и карета «скорой помощи». С кем-то случилась беда.

Немало времени ушло и на то, чтобы отыскать место, где поставить наш старенький «пежо». Пришлось загнать его в переулок, все стоянки возле здания клуба были заняты.

Судя по геральдическим гербам перед номерными знаками машин, многие, несмотря на непогоду, приехали из других кантонов. Одна «симка» была даже из Граубюндена.

— Смотри-ка, фургон телевидения, — сказал Морис. — Значит, они транслируют сегодняшнее представление. Прекрасно!

— Что ты задумал? — насторожилась я.

— Ничего, — ответил он с такой наигранной невинностью, какая не могла меня обмануть.

— Ради бога, никаких скандалов, — сказала я.

— Что ты! Я профессор, а не скандалист!

В фойе было уже пусто, и у дверей в зал путь нам преградил суетливый, подвижный толстяк в пестром галстуке и с университетским значком на лацкане помятого смокинга.

— Разве можно опаздывать, господа, на такой вечер? — укоризненно сказал он. — Я не могу вас впустить. Вы же должны понимать…

— Нас задержал биз, господин Арвид, — перебил его Морис. — Мы незаметно, как странствующие души, совсем бесшумно проскользнем на свои места.

— Ах, это вы, дорогой профессор! — толстяк начал трясти его руку. — Простите, так забегался, даже не сразу вас узнал. Ведь я организатор и устроитель этого вечера, — гордо заявил он. — Еле упросил почтенного профессора Брахмачария выступить у нас. И столько хлопот! Все жаждут увидеть эти чудеса, а в зале всего сто десять мест. Значит, и вас заинтересовали его поразительные опыты? Я очень рад, очень. Ведь вы такой скептик, профессор. Но это потрясающе, вы убедитесь сами. Конечно, я пропущу вас с вашей очаровательной супругой, — поклонился он мне. — Только ради бога потерпите несколько минут, пока доктор Ленард закончит вступительное слово. А я сбегаю проверить, готов ли столик для магнитофона.

— А зачем магнитофон? — спросил Морис.

— Ну как же! — всплеснул руками устроитель вечера. — У нас все организовано строго научно. Все записывается на магнитофон и одновременно стенографируется, потом специальная комиссия тут же опечатает пленку и заверит стенографический отчет после расшифровки.

— Вот как!

Толстяк убежал, вытирая лысину большим клетчатым платком.

— Кто это? — спросила я. — Вы знакомы?