Натуральные обязательства в российском гражданском праве. Монография - Антон Мертвищев

В несколько измененной, менее радикальной форме эта теория была изложена в работах Шванерта, Арндтса, Рика, Влассака, Перница. Они называли натуральные обязательства фактами, имеющими юридическое значение («полуюридическими отношениями»), состоящее в том, что они могут являться достаточным основанием для самостоятельных юридических сделок, требующих для своего существования наличия обязательственного отношения (например, новация, зачет), особенность содержания которых состоит в том, что в них право требования не корреспондирует юридической обязанности[32].

По всей видимости, аналогичной точки зрения придерживается Циммерманн, указывая, что натуральные обязательства не являются обязательствами, но влекут определенные юридические последствия[33].

Во французской цивилистике была высказана точка зрения, согласно которой натуральное обязательство, не являясь по природе своей гражданско-правовым отношением, может стать таковым в силу произведенного по нему платежа[34]. В. Голевинский, анализируя положения Code Civil, был еще более категоричен. Он называл естественными недействительные обязательства, подтвержденные или исполненные должником: «…таким образом, сглаживается различие между обязательствами, подлежащими уничтожению, и обязательствами вполне действительными»[35].

Сходную позицию занимал О. С. Иоффе. Он полагал, что обязательство, в котором субъективное право лишается возможности принудительного осуществления, превращается в фактическое отношение[36], которое при добровольном исполнении приобретает юридическую силу. Однако напрямую о возникновении обязательства ученый не говорил, называя фактическое отношение юридическим фактом, который наряду с исполнением парализует другой юридический факт – истечение давности[37].

Имеет место и иное сочетание «крайних» точек зрения о природе натуральных обязательств.

Л. Ж. Морандьер указывал, что французская судебная практика в отличие от доктринального представления о натуральном обязательстве как о «подлинном обязательстве, лишенном по особым основаниям принудительной силы»[38], признает в ряде случаев наличие натурального обязательства, «когда одно лицо обязывается перед другим или вносит ему денежную сумму не с дарственными намерениями, а с целью исполнения непреложного долга совести и чести»[39]. В данном случае под натуральными понимаются не только юридические, но и моральные обязательства, а понятия «правоотношение» и «обязательство» находятся не в родовидовой связи, а лишь пересекаются.

Говоря о природе натуральных обязательств, необходимо упомянуть также о позиции А. Евецкого относительно области применения конструкции «естественных прав». Определяя их как права, существующие вопреки формализму позитивного права (в которых фактический, материальный титул не подкреплен формальным элементом), как права, происхождение которых не может быть доказано и осуществлено (что, в свою очередь, сближает его концепцию с мнением о «полуюридическом» характере натуральных обязательств)[40], автор приходит к выводу о том, что естественные права «не есть специальный институт обязательственного права, но их применение более широкое, – они распространяются на всю обширную область гражданских правоотношений. Семейные, вещные и обязательственные отношения одинаково открыты для существования естественных правообязанностей». В качестве примера он приводил натуральный брак – сожительство[41].

§ 3. Натуральные обязательства как гражданско-правовые отношения: обязательство и право на судебную защиту

Отстаивая точку зрения, согласно которой натуральные обязательства являются гражданско-правовыми отношениями, апеллировать, как это иногда делается[42], к тому, что натуральные обязательства есть обязательства ipso jure, – в силу закона (коль скоро в положительном законодательстве говорится об исполнении обязательства, по которому истек срок исковой давности, значит, нет оснований полагать, что натуральное обязательство не является обязательством) вряд ли корректно.

Сам по себе данный аргумент не может быть принят в качестве решающего довода. Как справедливо указывал М. М. Агарков, использование термина в специальном значении вполне допускается вне зависимости от того, обусловлено ли оно историческими, методологическими или какими-либо иными причинами[43].

Для установления соотношения понятий «обязательство» и «натуральное обязательство» необходим анализ их содержания. Решение вопроса о том, относятся ли obligationes naturales к обязательствам, зависит от того, что понимать под последними. В данном случае принципиально важно, является ли право (правомочие) на судебную защиту конститутивным, определяющим признаком обязательственного правоотношения. Если оно является таковым, то позиция, согласно которой натуральное обязательство представляет собой обязательство, представляется весьма неубедительной с логической точки зрения.

Кроме того, признание обязательством правоотношения, в котором право требования не может быть принудительно осуществлено, казалось бы, ставит под сомнение один из главных признаков, отличающий право от иных социальных регуляторов, а именно: возможность защиты субъективного права при помощи уполномоченных органов государственной власти в случае его нарушения.

В отличие от субъекта вещных прав кредитор в обязательственном правоотношении не может опираться на владение («господства над вещью» у него нет), поэтому «главным орудием против неисправного должника служит иск»[44]. Не случайно в римском праве термины actio и obligatio употреблялись как синонимы[45], а право требования и в современной цивилистике нередко характеризуется как право принуждения[46].

Однако римское частное право, породившее конструкцию натуральных обязательств, вполне допускало существование субъективного права, не обеспеченного судебной защитой, «голого» права (но права!) – nudum jus. Многие же современные правопорядки, априорно воспринявшие римские правовые институты, в том числе и институт obligationes naturales, такой возможности не предполагают. Б. Боуффалл писал: «Современное обязательство есть право кредитора против должника: в самом признании этого отношения правом лежит возможность принуждения: притязание и иск покрывают друг друга»[47].

В связи с этим в цивилистической науке была актуализирована проблема сосуществования категорий, находящихся в состоянии противоречия: обязательств как правоотношений, в которых право требования может быть принудительно осуществлено, и натуральных обязательств, которые этим качеством не обладают.

Следовательно, для обоснования права натуральных обязательств на существование потребовались уже совершенно иные аргументы, например, соображения нравственности и справедливости.

Тем более показательно, что в российском праве проблема натуральных обязательств изначально была поставлена совершенно по-другому. В дореволюционной литературе о них говорилось, в основном, в связи с вопросом о судьбе субъективного права после истечения срока исковой давности. При этом отсутствие идущей из римского права законодательной традиции (в отличие, например, от французского права, в котором натуральные обязательства воспринимались как неотъемлемая часть правовой системы) привело к оживленной дискуссии, но не о природе натуральных обязательств, как в зарубежной цивилистике, а собственно об их наличии в отечественном праве. Так, И. Е. Энгельман, критикуя современные европейские законодательства и писателей, разграничивающих существование права и существование иска, указывает, что их позиция не обязательна и не может быть принята во внимание при толковании статей русского права, выросших под другим влиянием[48].

Ряд ученых придерживался позиции, согласно которой по истечении срока давности прекращается не только право на иск, но и само субъективное право.

Так Д. И. Мейер писал о том, что российскому праву понятие натуральных обязательств неизвестно, что для него являлось дополнительным аргументом в пользу тезиса о прекращении с истечением исковой давности самого субъективного права[49].

Аналогичную точку зрения занимали К. А. Неволин[50], Г. Ф. Шершеневич[51], В. И. Синайский[52], И. Е. Энгельман[53].

Сюда же следует, по всей видимости, отнести и И. М. Тютрюмова. Указывая, что с истечением давности погашается право на иск, он отождествлял его с правом требования: «Нельзя, действительно, представить себе существования права, не охраняемого иском, как являющимся в материальном смысле составною частью самого права, заключающейся в присущей всякому праву возможности принудительного осуществления при посредстве суда»[54]. Однако при этом он признавал существование натуральных обязательств, которые возможны и по истечении давностного срока, но лишь в качестве исключения из общего правила о погашении права[55].