Магазин работает до наступления тьмы (СИ) - Бобылёва Дарья

— Хочешь есть? — неожиданно спросила Матильда.

Славик хотел, и давно. Но сидеть с ней за одним столиком, жевать и торопливо вытирать размазавшийся по губам кетчуп под назойливым изучающим взглядом…

— Нет.

— А вид голодный, — пожала плечами Матильда, и они пошли дальше.

***

Славику уже приходилось бывать в этой заброшенной промзоне, только с другой ее стороны. Улицы здесь напоминали фотографии из далекого прошлого, и лишь кое-где современность наспех подправила их в соответствии со своими требованиями. Никаких стеклянных небоскребов, никаких расширенных тротуаров с пластиковыми деревьями в кадках — петляющие улочки, заброшенные дворы, оплетенные рабицей, словно плющом, небольшие домики. Те, что повыше, красно-кирпичные, а маленькие — всех оттенков желтого, с мезонинами, уцелевшей лепниной и проржавевшими лучами оконных решеток, бегущими из нижнего угла, словно где-то за ним восходит солнце. Иногда на облупившейся стене вырастали коллективные вывески бизнес-центров, где под крышей какого-нибудь бывшего чертежного бюро мирно уживались ателье, студия звукозаписи, флорист и нотариус. В этих охраняемых оазисах кипела малопонятная со стороны деловая жизнь, а здания вокруг были давно заброшены и тихо осыпались, на их крышах росли тоненькие деревца и трава, а внутри селились бездомные. Иногда они разводили костры — дома горели, попадали в новости, и власти вспоминали об этом чудом уцелевшем пятачке настоящих каменных джунглей, а точнее — непролазного каменного леса, с бурьяном, сухостоем и собственной пугливой фауной. Промзону обещали снести, приезжали и кружили вокруг домов всякие специальные люди, иногда что-то даже точечно сносили, но потом все стихало и зарастало одуванчиками, как в настоящем лесу.

Матильда уверенно шла вперед, иногда оглядываясь по сторонам и поводя носом, словно принюхивалась. Славик на всякий случай тоже втянул ноздрями побольше воздуха — пахло влажной землей, отсыревшим кирпичом и помоями. На стенах и столбах вокруг мелкой бумажной сыпью пестрели объявления о сдаче койко-мест, займах для всех и подозрительно обтекаемой «помощи зависимым». Из-за них казалось, что к запахам заброшенной промзоны примешивается сложносочиненный едкий дух человеческого неблагополучия.

Наконец они остановились у железных ворот, выкрашенных зеленой краской прямо поверх многолетних струпьев объявлений. Ворота были стянуты цепью, на которой висел замок, но одну створку кто-то сдвинул и отогнул так, что под цепью мог пролезть взрослый человек.

Славик огляделся, надеясь увидеть где-нибудь вывеску очередного бизнес-центра, но на стенах были только нескончаемые объявления и граффити. На противоположной стороне улицы стоял древний синемордый грузовик, вросший спущенными колесами в асфальт.

— Нам туда, — Матильда кивнула в сторону отогнутой створки ворот.

— Ладно, — снова изобразил незамутненность Славик и полез в щель под цепью. Он порвал куртку о какой-то штырь, а на рукаве осталась белая полоса голубиного дерьма.

За воротами оказался просторный двор-колодец, окруженный краснокирпичными зданиями с высокими окнами, на которых матовыми бельмами зеленели мелкие квадратики стеклоблоков. Судя по всему, когда-то здесь были производственные цеха. Из трещин во вспученном асфальте торчала бурая прошлогодняя трава, и казалось, что сухие коленчатые остовы купыря и репейника ближе к зданиям утолщаются, переходя в оплетающие кирпич ржавые трубы.

Матильда шумно втянула воздух и пробормотала:

— Река…

— Что?

— Река. Там, внизу. — Матильда топнула ногой, захрустело битое стекло. — В коллекторе. Они часто рядом с реками оказываются. Течением выносит, что ли.

— Что?..

— Может, не зря ехали. А ты хорошо бегаешь?

— Хорошо, — процедил Славик, внезапно осознав, что в саквояже у нее может оказаться что угодно, включая походный набор пыточных инструментов. В горле засвербел сухой холодок.

Взгляд зацепился за что-то зеленое и неуместное, валявшееся на асфальте среди кирпичного щебня. Это были старые кухонные весы с круглым циферблатом, на котором надпись «весы бытовые» изгибалась довольной улыбкой под узеньким носом-стрелочкой. Матильда опустилась на корточки, осторожно ткнула в облупившийся жестяной бок прутиком, снова принюхалась…

И тут откуда-то раздался шорох. Матильда переглянулась с озадаченным Славиком, жестом велела следовать за ней и направилась к одному из заброшенных цехов. Славик подчинился — а что ему еще оставалось делать.

Запыленные стеклоблоки плохо пропускали свет, внутри здания было сумрачно и холодно, как в пещере. Славик сразу понял, что здесь кто-то есть — и по шороху, теперь близкому и отчетливому, и по густому запаху давно не мытого тела. Несколько секунд спустя он разглядел и обладателя этого тела — у стены, рядом с окном, ворочалось что-то неожиданно крупное и бесформенное. Когда они приблизились, бесформенная масса испуганно вскинулась и распалась надвое. Одна половина осталась темной грудой лежать на полу, а вторая, превратившись в невысокую человеческую фигуру, заметалась из стороны в сторону, а потом ринулась прямо на Матильду со Славиком.

Отскакивая в сторону, Славик успел заметить опухшее лицо, засаленную куртку и короткие красные пальцы, сжимающие какой-то прямоугольный предмет, промелькнувший слишком быстро для опознания, но оставивший впечатление чего-то вопиюще несообразного всему остальному.

И кровь. Все, что заметил Славик, было в крови.

— Стой! — рявкнула Матильда.

Человек оттолкнул ее и вылетел во двор. Матильда хотела было кинуться следом, но после секундного колебания поспешила к лежащей под окном темной груде.

До Славика не сразу дошло, что это тоже человек. Не куча тряпок, а неподвижный человек в луже загустевшей крови. Все видимые участки его тела были искромсаны в сплошное месиво, в одну большую склизкую рану, из которой кое-где торчали черные жесткие волосы и обрывки кожи.

Содержимое Славикова нутра рвануло на волю сразу в нескольких направлениях, кишки свело, желудочный сок обжег гортань. Раньше он никак не мог понять, почему в фильмах от подобного зрелища все сразу начинают блевать, а теперь догадался: живое тело избавляется от всего лишнего, чтобы налегке бежать как можно дальше от отравленного муками и смертью места.

Матильда склонилась над грудой изувеченного человеческого мяса и принялась деловито ее охлопывать, словно собственные карманы в поисках зажигалки…

Когда Славик относительно пришел в себя, он уже оттаскивал эту ненормальную от трупа и кричал, что ничего нельзя трогать до приезда полиции. Матильда двинула ему саквояжем в пах и высвободилась.

— Он что-нибудь взял? — крикнула она. — У второго в руках что-нибудь было?

Славик ошалело кивнул, открыл рот и услышал вместо собственного голоса чужой визгливый стон. Стон разрастался, переходя в тягучее, рыдающее «а-а-а-а!». Вопили где-то во дворе, и Матильда ринулась на звук.

Славик замешкался: меньше всего ему сейчас хотелось следовать за ней. Но над бурыми тряпками кружила медленная ранняя муха, а строгий, чем-то похожий на мамин голос в голове твердил: надо уйти в безопасное, людное место, здесь оставаться нельзя. Надо уйти в безопасное место и вызвать полицию.

Славик вышел во двор и увидел ползущего ему навстречу человека — того самого, который совсем недавно промчался мимо, прижимая к груди что-то прямоугольное и несообразное. Он хрипел и пускал изо рта алые, какие-то праздничные пузыри, а с залитого кровью лица на Славика таращился единственный глаз. Сзади на бездомного навалилась Матильда, пытаясь не то прижать его к асфальту, не то удушить.

— Хватай! Хватай его! — крикнула она.

В первую секунду Славик решил, что она предлагает присоединиться к расправе над бездомным — и ничуть не удивился, удивляться он уже был не в состоянии. Но потом понял, что она пытается указать на что-то, лежащее прямо у него под ногами.

Он сразу узнал тот несообразный прямоугольный предмет. Даже мимолетного взгляда хватило, чтобы понять — это что-то старинное и, вероятно, ценное: кожа благородного коньячного цвета, серебристые металлические вставки. На коже было крупно оттиснуто: АЛЬБОМЪ. Слева от надписи тускло поблескивало серебристое сердце в окружении ангелов и цветочных гирлянд, а справа — довольно большая табличка с каллиграфической гравировкой. Славик наклонился и прочел: