Миленький ты мой... - Надин Арсени

По ее вызову пришли трое: два солдата охраны и заместитель начальника лагеря. Солдаты свалили мертвое тело на пол, предварительно расстелив одеяло, и поволокли его вон из палаты, в больничный морг. Начальник и Таня вышли вслед за ними, — оформлять документы в маленькой канцелярии, находившейся сразу за дверью палаты. Таня шла впереди, опустив голову, ее почти не было видно из-за спины капитана с багровым бритым затылком, тяжело переставлявшего ноги в грубых армейских сапогах. После его ухода в комнате остался густой запах водочного перегара, ваксы и дешевого одеколона.

Вдруг из соседней комнаты до Марселя донесся звон разбитого стекла, шум упавшего стула, сдавленный вскрик. Марсель не помнил потом, как оказался за дверью, как схватил за ножку грубо сколоченный стул и опустил его на жирный загривок капитана, лежавшего на узкой больничной кушетке, всей своей тяжестью хорошо откормленного борова навалившись на Таню.

Первой пришла в себя Таня. Ее действия были инстинктивны и, при этом, точны до автоматизма. Марсель тупо подчинялся ей, не рассуждая и не думая о последствиях. Раздев убитого наповал капитана, он кое-как натянул на себя офицерскую униформу. С трудом дотащив безжизненное тело до кровати Марселя, они уложили его, развернув лицом к стене и прикрыв серым казенным одеялом. Побросав в свою сумку флягу с водой, кусок хлеба и несколько вареных картофелин, Таня быстро оделась и, схватив Марселя за руку, потащила его к выходу из больничного барака и дальше, наискосок через зону, к лагерной проходной. Не сговариваясь, они шли очень быстро, но не бежали, стараясь идти уверенным шагом. Это было время пробуждения лагеря, — заключенные и солдаты еще не успели выйти из бараков. Безлюдье и близость лазарета от проходной позволили им добраться до ворот без приключений. Они разом шагнули за территорию. При виде Марселя в офицерской шинели часовой взял под козырек. Дойдя до поворота дороги и убедившись в том, что находятся вне пределов видимости, они побежали.

Лихорадочный бег продолжался так долго, что лишил их чувства реальности; они свернули в лес, и им казалось, что бегут не они, а сосновые стволы летят им навстречу. Мела поземка, в закоулках Таниного сознания жила робкая надежда на то, что метель скроет их следы, и собаки не смогут взять след.

Окончательно рассвело. Теперь они еле тащились по глубокому снегу, с трудом вытаскивая из ледяной трясины непослушные ноги в валенках, которые гирями тянули их к земле. Снег властно манил Марселя к себе, искушал необоримым желанием рухнуть, закрыв глаза, и заснуть. Каждый раз Таня поднимала его, тряся за плечи, растирая застывшее лицо жесткой варежкой. Она била его по щекам, умоляла сквозь слезы:

— Не спи — замерзнешь, мой миленький!

Потом он перестал что-либо понимать, и когда очнулся в замкнутом, душном пространстве, никак не мог сообразить, где находится и жив ли вообще, пока не услышал рядом Танино дыхание. Они лежали в стогу. Таня дотащила потерявшего сознание Марселя до лесной поляны, посреди которой возвышалось их будущее убежище. Разбросав сено она втащила его в образовавшееся углубление и влезла туда сама, замаскировав, насколько это было возможно, выход наружу.

Выспавшись и немного перекусив, они обрели способность думать и стали оценивать ситуацию, в которой оказались. Первым, что пришло в голову Марселю, была нестерпимая мысль, что Таня непременно погибнет вместе с ним, и он принялся убеждать ее в том, что она должна вернуться в лагерь. Она могла сказать, что он силой увел ее с собой и ей удалось от него убежать. Таня отказалась его слушать, решительно прикрыв ему рот рукой. Чертики заплясали в ее раскосых глазах, и она тихонько запела:

— Миленький ты мой, возьми меня с собой!..

Она оборвала песню и отвернулась. Марсель потянулся к ней, развернул к себе лицом и целовал долго и нежно, крепко прижав к себе и гладя шелковистые черные волосы.

Теперь им нужно было решить, что делать дальше. Таня знала, что лагерь находился примерно в ста пятидесяти километрах от побережья Баренцева моря. Единственное, что им оставалось — пробираться к морю и, дождавшись начала навигации, попытаться сесть на какое-нибудь скандинавское судно, которые часто швартуются в мурманском порту. План был совершенно фантастичным, но ничего другого они просто не могли придумать. Учитывая сильный акцент Марселя, им нечего было надеяться на то, что они смогут долго скрываться на территории России.

Они шли только ночами, далеко огибая транспортные магистрали, большие селения и города. Невозможно было обойтись без запаса продовольствия, компаса, карты и гражданской одежды для Марселя. В этих северных краях располагалось множество поселений людей разных национальностей, согнанных советской властью с обжитых мест. От них можно было ждать сочувствия; и Таня решила отправиться в ближайшую деревню, дававшую знать о себе запахом дыма из печных труб. Она отправилась туда с наступлением темноты, оставив Марселя в стогу и забросав снегом лаз. Через час она вернулась, неся тулуп и валенки для Марселя. К ним прилагалось теплое нижнее белье, толстый свитер и залатанные штаны. Все это было очень стареньким, но безукоризненно чистым. Марсель с облегчением расстался с советской офицерской формой, и они тут же сожгли ее, с трудом разведя костерок при помощи отсыревших спичек. Достать карту Тане не удалось, но зато ей отдали маленький школьный компас и снабдили мешочком черных сухарей, объяснив, как пройти лесными тропами в следующую деревню и к кому там обратиться.

Так они и шли ночами, изредка заходя в деревни, передаваемые крестьянами друг другу, словно эстафетная палочка. Помогая им люди шли на колоссальный риск, но их ненависть к дикому беспределу властей была сильнее страха.

4

Они прошли почти половину пути. Отсыпаясь днем и неуклонно продвигаясь вперед ночами. Но как бы они ни торопились, как бы ни выбивались из сил, они не могли обогнать весну, шедшую за ними по пятам, как и они — с юга на север.

Весна настигла их внезапно, почти захватила врасплох; за одни сутки температура повысилась на десять градусов, и все поплыло у них под ногами. Пропитанные влагой тяжелые валенки месили снежно-грязевую кашу; потом к утру чуть подморозило, и теперь они оскальзывались на каждом шагу. Приступы сухого кашля сотрясали все тело Марселя, его лоб пылал, ему хотелось сбросить с себя неуклюжий полушубок, давивший на плечи, он то обливался потом, то дрожал так, что стучали зубы. Таня почти несла его на себе.

К утру она заметила слабый огонек, пробивавшийся из-за деревьев. О том, чтобы переждать в стогу или в нетопленой бане, как они это делали обычно, не могло быть и речи. Марселю было необходимо тепло, — и Таня решила рискнуть. Оставив почти бесчувственного Марселя на нижней ступеньке покосившегося крыльца, она решительно постучала в дверь ветхого деревянного домишки. Ей пришлось это сделать дважды, прежде чем она услышала старческое покашливание и шарканье обутых в валенки ног.