Преображение мира - Элис Детли

Что-то в его интонации предостерегло Хейзл вступать в дискуссию, в которой она неминуемо потерпит поражение.

— Давно, — честно призналась она. — Но, кажется, ты располагаешь более свежими данными?

— Я действительно поговорил с девочками об образе жизни. В общих чертах, — неохотно признался Дик, удивляясь, почему чувствует себя так, словно совершил преступление.

— И ты, конечно, решил, что я не имею права присутствовать при вашем разговоре? — ехидно спросила Хейзл. — Или это не обсуждалось?

Дик побарабанил длинными пальцами по подлокотнику дивана.

— Не пытайся выставить меня предателем по отношению к тебе, Хейзл, — мягко предупредил он. — У тебя была масса бесед с девочками, при которых я не присутствовал.

Хейзл с трудом удержалась от искушения напомнить, что болтовня о покупке новых платьев или напоминания о необходимости вовремя делать уроки вряд ли имеют что-то общее с обсуждением переезда в другой дом.

Она в упор посмотрела в помрачневшие серые глаза мужа и требовательно спросила:

— Так что же вы обсуждали? И когда возникла эта тема?

— В твой день рождения, когда я остался с ними. Помнишь?

Еще бы ей не помнить! Когда Хейзл исполнилось двадцать восемь, Дик преподнес ей билет на целый день пребывания в одном из самых шикарных лондонских женских клубов здоровья.

Хейзл сердечно поблагодарила за подарок, хотя ее не слишком привлекало это заведение. Тем не менее весь день ее разминали и массировали; она потела в сауне, из которой приходилось прыгать в бассейн с ледяной водой. Ее кожу умащивали кремами, привели в порядок ногти на руках и ногах, и после ланча, состоявшего из совершенно несъедобной травы и кореньев, она явилась домой помолодевшей и посвежевшей. И со зверским аппетитом!

— Значит, эта тема возникла сама собой? — не стала скрывать подозрений Хейзл. — Вот так, сама собой? Девочки внезапно подошли к тебе и сказали: «Папа, мы хотим переехать»?

Дик не ответил, всем своим видом выражая бесконечное терпение.

— Ну?! — не на шутку разъярилась Хейзл. — Значит, так и было?

— Может, позволишь мне все рассказать? — холодно осведомился Дик. — Или ты и дальше собираешься разговаривать в таком мелодраматическом тоне?

— Мне нужно выпить, — вдруг вскинулась Хейзл, заметив удивленный взгляд мужа. Она, которая обычно употребляла алкоголь лишь по праздникам и на отдыхе, да и то в таких мизерных количествах, что бокал вина для нее был бы просто пьянкой!

— Я сейчас приготовлю, — тут же вызвался Дик и скрылся в кухне, где, открывая вино и доставая бокалы из буфета, прикидывал, как лучше продолжить разговор, который пошел явно не по тому пути.

Хейзл вскинула брови, когда Дик принес в гостиную поднос с бокалами, отметив, что он выбрал самое дорогое вино.

— Должно быть, меня ждут очень плохие новости, — невесело пошутила она.

Дик, усевшись рядом и молча выпив содержимое своего бокала, пропустил эти слова мимо ушей, после чего, поставив бокал на стол, повернулся к Хейзл.

— Дело в том, что я проводил с девочками куда меньше времени, чем мне всегда хотелось, так что в твой день рождения я разрешил им делать все, что хочется, конечно, в разумных пределах. Это был мой подарок им.

— Весьма любезно с твоей стороны, — автоматически ответила Хейзл, пригубив вино.

— Вот тогда-то самым убитым голосом, который только можно себе представить, Лили сообщила: она не может заниматься тем, о чем мечтает, лишь потому, что ей не разрешают.

— Полагаю, она имела в виду лошадей?

Лили, первой из тройняшек появившаяся на свет, буквально сходила с ума по лошадям. Все свои деньги девочка тратила на катание на пони и на журналы, посвященные лошадям. Более того: в каждой книге, которую она читала ради удовольствия, затрагивалась эта тема.

— Да, так и есть, — согласился Дик. — Она откровенно спросила меня, почему ей не разрешается иметь собственную лошадь.

— Потому что она прекрасно знает, как рискованна верховая езда, — вздохнула Хейзл. — Все трое в курсе дела, что не имеют права заниматься опасными видами спорта. Господи, да это записано в их контрактах! Режиссер с самого начала предупредил Лили, что, если она поломает руку или ногу, это будет просто катастрофа.

— Которая, без сомнения, станет для фирмы концом света, не так ли? — ехидно осведомился Дик. — «Триумф» пойдет ко дну?

Задетая насмешливым тоном, Хейзл вскинула голову, и какое-то неуловимое выражение в глазах мужа вынудило ее торопливо поставить на стол бокал вина, к которому она едва притронулась.

— Что ты конкретно имеешь в виду? — тихо спросила она.

Дик спокойно выдержал ее взгляд.

— Ничего особенного. Просто прикидываю, так ли будет страшно, если наши девочки перестанут работать для магазинов «Триумф»…

— Конечно, будет! — возмутилась Хейзл. — Ты же знаешь, как они были счастливы, заполучив этот контракт! Другие родители обеими руками ухватились бы за возможность сделать детей знаменитыми!

— Ты говоришь как типичная мамаша, чей ребенок работает в шоу-бизнесе, — осуждающе сказал Дик, и Хейзл похолодела от возмущения и страха, потому что муж никогда не говорил с ней так неодобрительно.

— Это нечестно! Я никогда не организовывала судьбу девочек, она сама нашла их! Прежде чем позволить им заниматься рекламой, мы с тобой долго говорили со всеми тремя на эту тему! И мы оба согласились, что, пока это не мешает учебе, пусть попробуют. И учеба не пострадала, не так ли?

— Пока нет, — осторожно ответил Дик. — Но…

— И они зарабатывают кучу денег на свои нужды, — не ослабляла натиска Хейзл.

— Но ведь нам не приходится думать о куске хлеба, не так ли, дорогая?

В подтверждение своих слов Дик обвел взглядом просторную красивую комнату с высоким потолком и дорогой люстрой, хрустальные подвески которой отбрасывали миллионы радужных отблесков.

— Не приходится, — согласилась она, пожимая плечами. — Пусть девочки работают не ради денег, но им это страшно нравится!

Дик нахмурился.

— Они привыкли. И, уверен, сейчас это занятие нравится им куда меньше, чем в самом начале.

— В самом деле? Никак это что-то новенькое, о чем они поведали тебе, но забыли рассказать мне?

Хейзл понимала, что говорит обиженно и раздраженно, но ничего не могла поделать. Она чувствовала обиду. И обиду серьезную.

Она родила тройняшек, когда ей едва исполнилось восемнадцать, — Господи, да она сама была едва ли не ребенком! — и всегда считала, что у нее сложились с детьми очень близкие отношения. Так что она испытала едва ли не потрясение, выяснив, что девочки, игнорируя ее, секретничают с отцом!