Башня Волверден - Грант Аллен

Спустя минуту снова зазвучали фортепианные аккорды. Как нарочно, певица выбрала песню, которую Мейзи ненавидела больше всего на свете: шотландскую балладу «Недотрога-Мейзи», положенную на музыку Карло Лудовичи:

Недотрога-Мейзи в лесВышла спозаранку.Распевала на кустуЗвонкая зарянка.

«Пташка-пташка, расскажи,Под венец мне скоро?»«Прежде шестеро друзейГроб снесут к собору!»

«Кто ж постель застелит мне?Спой, вещун крылатый!»Седовласый пономарьЯвится с лопатой.

Между плитами светлякВысветит дорогу;Сыч с часовни позовет:«Здравствуй, недотрога!»

Мейзи слушала песню, замирая от недоброго предчувствия. Девушка всегда терпеть ее не могла, но сегодня баллада заставила бедняжку похолодеть от ужаса. Гостья понятия не имела, что в эту самую минуту миссис Уэст, само воплощение раскаяния, с жаром шепчет на ухо соседке: «Ох, Боже мой, Боже мой, какой кошмар! И как я только допустила к исполнению эту песенку! Как неосмотрительно с моей стороны! Я только сейчас вспомнила, что мисс Льюэллин зовут Мейзи, знаете ли! вон она, слушает, а сама побледнела как полотно! Никогда себе не прощу!»

Высокая, темноволосая девушка рядом с Мейзи, та, что отзывалась на имя «Иоланта», сочувственно наклонилась к соседке.

— Вам не нравится баллада? — спросила она, и в голосе ее прозвучала едва уловимая нотка упрека.

— Ненавижу ее! — отозвалась Мейзи, тщетно пытаясь взять себя в руки.

— Но почему? — осведомилась темноволосая девушка спокойным, на удивление мелодичным голосом. — Возможно, напев и печален, но так прелестен и безыскусен!

— Меня тоже зовут Мейзи, — отозвалась новая подруга, с трудом сдерживая нервную дрожь. — И как-то так получается, что эта песня преследует меня всю жизнь. Я постоянно слышу кошмарный отзвук слов: «Прежде шестеро друзей гроб снесут к собору». И зачем только родители назвали меня Мейзи!

— И все-таки почему? — снова спросила Иоланта, с видом печальным и загадочным. — Откуда это отчаянное стремление жить — этот ужас пред смертью, эта необъяснимая привязанность к бренному миру! И с вашими-то глазами! У вас глаза в точности как у меня, — что, безусловно, прозвучало комплиментом, ибо очи темноволосой девушки казались до странности бездонными и лучезарными. — Обладатели подобных глаз, способных прозревать иной мир, уж верно, не должны страшиться врат вроде смерти! Ибо смерть не более чем врата, врата к жизни в апофеозе красоты. Так начертано над дверью: «Mors janua vitae».

— Что за дверь? — переспросила Мейзи; она вспомнила, что не далее как сегодня прочла эти самые слова и тщетно пыталась перевести их, хотя сейчас смысл внезапно прояснился.

Ответ заставил ее вздрогнуть, словно от удара тока. Врата склепа на кладбище церкви Волверден.

Иоланта проговорила это очень тихо, но многозначительно.

— О, какой ужас! — воскликнула Мейзи, отпрянув. Высокая, темноволосая девушка изрядно напугала ее своим последним откровением.

— Вовсе нет, — возразила собеседница. — Жизнь так коротка, так суетна, так мимолетна! А за пределами ее покой, вечный покой, безмятежность отдохновения, блаженство духа.

— Долгожданная тихая гавань, — добавила ее спутница.

— Но если… есть кто-то, кого не хочется оставлять позади? — робко предположила Мейзи.

— Он вскорости последует тем же путем, — отозвалась темноволосая девушка тихо, но твердо, безошибочно угадав пол того, кто подразумевался под неопределенным местоимением. — Время летит так быстро! А если во временных пределах время летит быстро, то насколько же быстрее в вечности!

— Тише, Иоланта, — вмешалась подруга, подарив ей предостерегающий взгляд. — Начинается новая картина. Дай-ка взгляну: кажется, это «Смерть Офелии»? Нет, «Смерть Офелии» будет четвертым номером. А сейчас номер третий, «Мученичество святой Агнессы».

— Милочка моя, — промолвила миссис Уэст, столкнувшись с Мейзи в зале для ужина: хозяйка дома являла собою воплощенное раскаяние. — Боюсь, вы просидели в уголке одна-одинешенька почитай что в течение всего вечера!

— Ох, что вы, нет! — ответила Мейзи, слегка улыбаясь. — Сперва мне составил компанию один из оксфордских студентов, а потом ко мне подсели вон те две милые, ясноглазые девушки в ниспадающих белых платьях. Интересно, как их зовут?

— Какие девушки? — переспросила миссис Уэст несколько удивленно, ибо у нее сложилось впечатление, что большую часть вечера Мейзи просидела между двух пустых стульев, время от времени нашептывая что-то про себя (зрелище весьма пугающее!), но ни к кому при этом не обращаясь.

Мейзи оглянулась по сторонам, тщетно высматривая новых подруг. Но, наконец, поиски ее увенчались успехом: недавние ее собеседницы уединились в одной из дальних ниш и потягивали красное вино из кубков венецианского стекла.

— Вон те двое, — пояснила гостья, указывая рукою в нужном направлении. — Что за очаровательные девушки! Вы не знаете, кто они такие? Они меня просто обворожили!

Мгновение миссис Уэст смотрела на них или, скорее, в сторону ниши, куда указывала Мейзи, а затем обернулась к девушке с видом озадаченным и смущенным — примерно так же отреагировал на ее слова и студент.

— Ах, эти, — протянула она, так и буравя собеседницу взглядом. — Должно быть, профессиональные актрисы из Лондона. Как бы то ни было, я не совсем поняла, кого вы имеете в виду, рядом с портьерой, у ниши в мавританском стиле, вы говорите? боюсь, что их имен я не знаю! Так что кому и быть, как не профессионалкам!

И миссис Уэст поспешно удалилась, словно испугавшись чего-то. Мейзи подивилась про себя, но мимолетное впечатление тут же изгладилось.

Гости разошлись около полуночи или чуть позже, и Мейзи направилась в отведенные ей покои. В конце коридора, у двери, стояли ее новые знакомые, оживленно беседуя промеж себя.

— О, так вы не уехали домой? — спросила Мейзи у Иоланты, проходя мимо.

— Нет, мы ночуем здесь, — отозвалась темноволосая девушка, чьи глаза отличались такой выразительностью.

Мейзи помедлила.

— Не хотите ли зайти ко мне? — спросила она не без робости, повинуясь внезапному порыву.

— Пойдем, Гедда? — откликнулась Иоланта, вопросительно глядя на спутницу.

Подруга кивнула в знак согласия. Мейзи открыла дверь и отступила на шаг, пропуская гостей в спальню.

Внушительных размеров пламя по-прежнему буйствовало в очаге, ослепительно-яркий электрический свет затопил комнату, шторы были задернуты, а ставни закрыты.

Три девушки расположились у огня и некоторое время тихо беседовали о том о сем.

Новообретенные подруги совершенно очаровали Мейзи — их голоса звучали так нежно, мелодично и участливо; что до лица и фигуры, они могли бы позировать Берн-Джонсу или Боттичелли. Наряды их пленяли утонченное воображение уроженки Уэльса изысканной простотой. Мягкий шелк ложился естественными складками и сборками. Единственным украшением платьев были две причудливые броши весьма старинной работы — алая, словно кровь, эмаль на золотом фоне образовывала подобие кельтского орнамента. На груди у каждой красовался небрежно закрепленный цветок. У Иоланты орхидея с длинными, переливчатыми лепестками, оттенком и формой напоминающая некую южную ящерицу: темно-пурпурные пятна испещрили губу и венчик. У Гедды цветок, подобного которому Мейзи еще не доводилось видеть, — стебель пятнистый, словно кожа гадюки, зеленый, с красновато-коричневыми крапинами, жутковатый на вид; по обе стороны на манер скорпионьего хвоста изгибались огромные витые спирали ало-синих соцветий, весьма странные и зловещие. И в цветах, и в платьях ощущалось нечто нездешнее, колдовское; Мейзи не могла отвести глаз они чаровали ее, отталкивая и завораживая, как змея гипнотизирует птицу; девушке казалось, что такие цветы пристали заклинаниям и ворожбе. Но ландыш в темных волосах Иоланты создавал ощущение чистоты и непорочности, более сочетающееся с утонченно-безмятежной, монашеской красотой девушки.

Спустя какое-то время Гедда поднялась на ноги.

— Здесь душно, — проговорила она. — Ночь, должно быть, выдалась теплая, если судить по закату. Можно, я открою окно?

— О, конечно, не стесняйтесь! — отозвалась Мейзи; смутная тревога боролась в ее груди с врожденной учтивостью.

Гелда отдернула шторы и распахнула ставни. Сияла луна. Легкий ветерок едва шевелил оголенные ветви серебристых берез. Мягкий снег чуть припорошил террасу и холмы. Белое крошево переливалось в лунном свете: серебристые лучи озаряли замок; чуть ниже церковь и башня черными силуэтами выделялись на фоне безоблачных просторов звездного неба. Гедда отворила окно. Повеяло прохладой и свежестью: воздух снаружи казался мягким и ласковым, невзирая на снег и на время года.