Грешный Джек Дарси - Айрис Джоансен

— Нет, я же сказала, что совсем тебя не знаю.

— Знаешь. — Теперь Джейк легко касался губами ее шеи. — Ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. Ты знаешь, что меня нельзя привести домой и показать матери, если ты не хочешь, чтобы с ней случился сердечный приступ.

— У меня уже давно нет матери.

— Нет? Извини, милая. — Его голос был совершенно искренним.

— Она умерла, когда мне было три года. Я живу с отцом, и он все еще в добром здравии.

Джейк скорчил гримасу.

— По-моему, отцы еще хуже — они такие собственники. Я, пожалуй, подожду до тех пор, пока ты не сможешь жить без меня, и только потом возьмусь за твоего папочку.

— Это абсурд.

Мэри замерла, забыв обо всем, тесно прижавшись к нему и даже не делая попытки отстраниться. После секундного молчания она заметила:

— Мы же стоим на месте.

— Потому что я не умею танцевать.

Она рассмеялась и взглянула на Джейка.

— Так вот почему ты просил меня…

Мэри умолкла, не закончив фразы. Его губы были совсем близко, глаза потемнели от страсти. Желание его было таким сильным, что Мэри не могла оставаться безучастной. Ее тело помимо воли реагировало на его близость.

— Неважно, — прошептала Мэри и склонила голову Джейку на плечо, позволяя ему обнимать ее, слегка покачиваясь вместе с ним в такт музыке.

— Я не связан с наркотиками и проституцией, — сказал он тихо. — Я не продаю политические или военные секреты и обманываю только тех, кто пытается обмануть меня. Я не пай-мальчик, но, возможно, все-таки не такое чудовище, каким меня изображают.

— Зачем ты говоришь мне все это?

— Потому что ты имеешь право знать. Я не хочу, чтобы ты верила слухам обо мне. — Его руки сжались. — Черт возьми, ты так молода!

— Мне девятнадцать.

— Но ты еще совсем ребенок… Когда мне было девятнадцать, я казался намного старше.

— А сейчас тебе сколько?

— Тридцать два.

— Никогда бы не подумала… — вырвалось у Мэри. — Ты выглядишь таким… многоопытным.

— Я такой и есть, милая, — сухо признал Джейк.

— Ты англичанин?

— Ты так решила из-за моего акцента? — Он покачал головой. — Нет, просто моим учителем английского был сержант-кокни в Малайзии.

— Ты был в армии?

— В нескольких. Я был наемником с четырнадцати лет. Не самая приятная картинка?

— С четырнадцати?

— Надо было как-то жить. Знаешь ли, есть у меня дурная привычка время от времени хотеть есть.

— А где же были твои родители? Джейк пожал плечами.

— Кто знает! Я вырос на улицах Бангкока. — Он спокойно смотрел на нее. — Не могу дать тебе никаких гарантий своего благородного происхождения и не собираюсь за это извиняться. Если возникнут какие-то проблемы…

— Происхождения? — Она посмотрела на него, нахмурившись. — Какой же ограниченной и самодовольной аристократкой я тебе представляюсь!

Его губы изогнулись в горькой улыбке.

— Ты только посмотри, до чего мы дошли, милая. Не мог в это поверить, когда шел сюда. Безалкогольная вечеринка! Кажется, что за дверями двадцатые годы. Нежная музыка, приглушенный свет и благопристойные разговоры. Как только я вошел, то сразу понял, что Паллал привел меня сюда, чтобы запугать. — Он снова притянул ее ближе. — А потом я увидел тебя в этом белом платье, ты выглядела, как послушная маленькая девочка, которая сейчас пойдет в воскресную школу. Ты хорошо вписываешься в место вроде этого.

— Вздор! — Мэри состроила гримасу. — Надеюсь, ты не будешь относиться ко мне, как к хорошей маленькой девочке.

— Но я думаю, что это соответствует действительности. — Его глаза лукаво сверкнули. — Спорю, что ты всегда убираешься в своей комнате, каждую неделю навещаешь тетушку Марго, хоть и терпеть ее не можешь, и всегда умиляешься, видя бродячую собаку или кошку.

— У меня нет никакой тетушки.

— Но остальное верно? Она наморщила нос.

— Говорят, что наша внешность определяет представление о нас. Я знаю, что выгляжу такой же правильной, как горячее молоко и бабушкино печенье, но на самом деле…

— А мне нравится горячее молоко.

— Да ладно, оно никому не нравится!

— Тогда мне нравится Мэри Харланд. Держу пари, всем нравится Мэри Харланд.

— Только престарелым тетушкам… — Мэри осеклась, взглянув на Джейка. Ее словно обдало жаром, и она стояла, беспомощно глядя на него, пока они медленно покачивались взад и вперед.

— Мэри!

Она снова положила голову ему на плечо. Ее щеки пылали; все ее тело стало болезненно чувствительным. Они надолго замолчали, и Мэри с изумлением поняла, что с каждой минутой ее ответная реакция на его притяжение усиливается. Неожиданно девушку охватила дрожь. Что происходит? Ей казалось, что она тает, как снег под лучами весеннего солнца.

— Мне… мне нравится эта мелодия. Чудесная песня, у моего отца есть запись, где ее поет Фрэнк Синатра.

— Никогда не слышал ее раньше.

— Это «Когда я тебя покидаю…». Приглушенные меланхоличные звуки плыли в воздухе, пробуждая в глубине души светлую и немного грустную нежность.

— О чем эта песня? — тихо спросил Джейк.

— Не помню. Что-то о человеке, который покидает любимую и боится, что она проснется раньше, чем он уйдет.

— Не думаю, что мне бы это понравилось. Этот мужчина — полный дурак.

— Потому что не хочет ее разбудить?

— Потому что вообще оставляет ее. Человек должен стараться удержать то, что он ценит. — Джейк сильнее сжал Мэри в объятиях. — Все равно мелодия прекрасна. Мы будем двигаться под музыку и забудем о словах.

Нежная мелодия, низкий голос Джейка, близость его сильного тела — все это казалось Мэри волшебством, сладким, как звуки песни.

— Мне кажется… Мне лучше уйти.

— Ты боишься, — заметил Джейк, заглядывая в глаза Мэри. — Я тоже. Никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Просто не верил, что это может случиться.

— Что ты имеешь в виду?

— «Никогда не любившие прежде, полюбили с первого взгляда», — процитировал он.

— Любовь… — Мэри снова ощутила сладкую дрожь и покачала головой. — Это не любовь. Несмотря на то что говорил Шекспир, любви не существует…

— Чапмен. — Что?

— Это Джордж Чапмен. «Слепой нищий из Александрии», 1598 год.

Мэри никак не ожидала услышать подобное из уст Джейка Дарси.

— Ты любишь стихи?

— Люблю, но я в некотором роде мошенник. Я не мог научиться читать, поэтому подкупил одного солдата, чтобы он читал мне вслух сборник стихотворений — а в нем было добрых восемьсот страниц — снова и снова. К концу кампании я выучил всю проклятую книгу. — Он усмехнулся. — Ты удивишься, если узнаешь, как впечатляет пара строк, искусно вставленная в нужное время и в нужном месте.