Ангел, автор и другие - Джером Джером

— Потому что живот не болит, — честно ответил парень.

Оказалось, что, несмотря на прекрасный вкус, сервелат дурно влиял на привыкший к грубой пище желудок. Если бы наше существо ограничивалось одним лишь внутренним демоном, философствовать было бы легче. К сожалению, мы устроены сложнее.

Еще один любимый аргумент философии утверждает, что все заботы и тревоги преходящи, поскольку максимум лет через сто нас уже не будет на этом свете. Следовательно, необходима теория, способная помочь существовать здесь и сейчас. Честно говоря, меня не слишком волнует собственный столетний юбилей. Куда важнее те события, которые произойдут нынешним вечером. Почему-то кажется, что если бы все, кто мешает жить, отошли в сторонку и оставили меня в покое, — сборщики налогов, критики, представители водопроводной и газовой службы и прочие мерзкие индивиды, — то мне вполне удалось бы стать философом. Я с радостью притворился бы, что все на свете — сущая ерунда, однако эти люди не позволяют абстрагироваться. Грозят отключить все, что поддается отключению, да еще и вызвать в суд. Я уверяю, что через сто лет никто из нас не вспомнит о нынешних проблемах, однако они отвечают, что речь идет не о следующем веке, а о том, что надо было сделать давным-давно. Например, год назад, в апреле. Они не желают слушать моего демона, он их просто не интересует. Если говорить откровенно, мне и самому не очень приятно думать, что спустя какую-то жалкую сотню лет придется покинуть привычный мир, разумеется, если не случится ничего экстраординарного. Куда больше радует то обстоятельство, что скорее всего эти вредные, несговорчивые сограждане тоже умрут. К тому же спустя сто лет жизнь может измениться к лучшему. Возможно даже, мне не захочется умирать. С другой стороны, если точно знать, что уйдешь на тот свет уже следующим утром, прежде чем угрозы отключить воду и газ смогут реализоваться, а повестка в суд ляжет на стол не раньше, чем к завтраку, то, вполне возможно — не утверждаю, что обязательно, — удастся испытать удовлетворение. Еще бы! Обвести мучителей вокруг пальца — что может быть приятнее! Жена одного закоренелого преступника однажды вечером навестила его в тюрьме и застала за ужином. Супруг с удовольствием поглощал жареный сыр.

— До чего же опрометчиво есть на ужин жареный сыр, Эдвард, — заметила заботливая дама. — Ты же знаешь, что печень не принимает тяжелые блюда. Завтра будешь целый день мучиться.

— Ничего подобного, — возразил Эдвард. — Не такой уж я дурак, как тебе кажется. На рассвете меня повесят.

Я долго ломал голову над одним высказыванием Марка Аврелия, пока наконец не нашел разгадку. Комментарий отмечает неясность смысла. Сам я пришел к аналогичному выводу прежде, чем обратился к комментарию. Вряд ли кому-то из смертных когда-нибудь удастся понять, что хотел сказать автор. Пассаж может означать что угодно, а может не означать ровным счетом ничего. Большинство исследователей придерживаются второй точки зрения, в то время как меньшинство полагают, что некий смысл существует, вот только разгадать его невозможно. Я же твердо убежден, что по крайней мере раз в жизни Марку Аврелию удалось отлично провести время. Домой он вернулся чрезвычайно довольным собой, хотя и сам не понимал, чему радуется.

— Пожалуй, запишу мудрые мысли немедленно, — сказал он, — пока ничего не забыл.

Ему казалось, что никто и никогда не писал ничего столь же умного, талантливого и замечательного. Может быть, он даже всплакнул, размышляя о собственном величии, а потом внезапно уснул. Наутро, разумеется, вчерашняя история забылась, а строки по неосторожности так и остались в книге. Подобное объяснение туманного отрывка представляется мне единственно возможным. К тому же близкое человеческой природе толкование немного успокаивает.

Никто из нас не способен круглосуточно оставаться философом.

Философия — наука о том, как пережить неизбежное. Большинство смертных справляются с задачей и без помощи философии. Марк Аврелий был римским императором, а Диоген — холостяком, не желавшим оплачивать жилплощадь. В наши дни необходима философия банковского клерка, содержащего жену на тридцать шиллингов в неделю, и батрака, который зарабатывает двенадцать шиллингов и при этом пытается вырастить восьмерых детей. Марка Аврелия волновали те же проблемы, которые пытались и пытаются решить другие люди.

— Боюсь, налоги снова придется поднять, — наверняка часто вздыхал Марк Аврелий. — Но, если разобраться, что есть налоги? Явление, вполне соответствующее человеческой природе; мелочь жизни, которую Зевс одобряет не задумываясь.

Мой внутренний демон уверяет, что налоги не заслуживают ни внимания, ни тем более душевного трепета.

Возможно, во времена Марка Аврелия глава многочисленного семейства не всегда обретал поддержку в философских изысканиях. Приходилось заботиться о новых сандалиях для детей, да и жена требовала новую тунику: разве можно показаться в амфитеатре в старой? Конечно, больше всего на свете ей хотелось бы увидеть, как лев расправляется с христианином, но, видно, не судьба.

— Черт возьми этих варваров! — так, должно быть, хотелось воскликнуть Марку Аврелию в те минуты, когда философский настрой покидал душу и тело. — Дернуло же их сжечь дома несчастных мирных граждан, пронзить копьями младенцев, а детей постарше угнать в рабство! Неужели нельзя было вести себя прилично?

Однако рано или поздно философия торжествовала, одерживая верх над мимолетной раздражительностью и быстропроходящей досадой.

— Но стоит ли на них сердиться? — наверное, спрашивал себя император. — Мы же не обижаемся на смоковницу за то, что с нее падают фиги, не обвиняем огурец в излишней горечи! Вот так и варварам изначально свойственно проявлять жестокость.

Марк Аврелий поступил следующим образом: первым делом безжалостно расправился с варварами, а потом простил. Всем нам свойственно прощать себе подобных, предварительно отомстив за причиненное зло.

В одной крошечной швейцарской деревушке я встретил девочку. Она сидела возле школьного забора, положив голову на руки, и горько рыдала. Я участливо спросил, что случилось. Всхлипывая, юная особа поведала, что хулиган-одноклассник сорвал с ее головы шляпку и теперь бессовестно играет в футбол по ту сторону забора. Я попытался утешить несчастную с помощью философии: начал рассуждать о том, что во все времена мальчишки остаются мальчишками и ожидать от них почтения к дамскому головному убору не следует, поскольку подобное отношение в принципе противоречит природе молодых джентльменов. К сожалению, обиженная девочка не проявила желания философствовать, а заявила, что мальчишка ужасен, отвратителен и она ненавидит его всей душой, так же как всей душой сожалеет о потере лучшей, самой красивой и самой любимой шляпки. Пока мы разговаривали, преступник осторожно выглянул из-за угла — с той самой злополучной шляпкой в руке. Потом вышел и протянул трофей, однако барышня не обратила внимания на попытку примирения. Я решил, что инцидент исчерпан, и отправился своей дорогой, однако, сделав несколько шагов, уступил любопытству и обернулся. С пристыженным видом обидчик медленно приближался, однако пострадавшая все так же сидела, спрятав лицо, и лила горькие слезы.

Подобного развития событий парень явно не ожидал: одноклассница являла собой воплощение безутешного горя и не замечала ничего вокруг. Он сделал еще один неосторожный шаг и неожиданно получил удар по макушке узким длинным деревянным пеналом, в котором, полагаю, хранились ручки и карандаши. Голова, должно быть, оказалась крепкой, поскольку звук гулко разнесся по долине. На обратном пути мне вновь довелось встретить очаровательное создание.

— Шляпка очень пострадала? — с искренним сочувствием осведомился я.

— О нет, — с улыбкой ответила девочка. — Да и вообще это старая шляпа, для воскресных прогулок у меня есть другая.

Меня нередко посещает философское настроение. Обычно подобное происходит после сытного обеда — в удобном кресле, с хорошей сигарой в руке. В эти блаженные минуты я с удовольствием открываю томик Марка Аврелия, карманное издание Эпикура и даже «Республику» Платона (в переводе). И не просто открываю, а всецело соглашаюсь с мудрыми авторами. Человеку свойственно тревожиться по мелочам. Давайте же воспитывать в себе душевное спокойствие и безмятежность! Природа предусмотрела все доступные фантазии испытания и заранее подготовила нас к неприятным событиям. Ничего иного просто не может случиться. Взять хотя бы того самого батрака с восьмерыми детьми и доходом в двенадцать шиллингов в неделю: не лучше ли утомленному труженику задуматься о преимуществах собственного положения? Разве он не избавлен от необходимости искать способы надежного и выгодного размещения капитала? Разве для него не восходит и не заходит солнце? Многие из нас ни разу в жизни не встречали рассвет. Зато те, кого принято называть обездоленными, наделены привилегией регулярно созерцать праздник зарождения нового дня. Так пусть же возликует их внутренний демон! С какой стати человеку печалиться, заслышав, как плачут от голода дети? Боги мудры, и они не напрасно установили нынешний миропорядок. Не лучше ли наемному рабочему поразмыслить о радостях пусть и дешевого, но коллективного труда? Правильно, пусть батрак задумается о вселенском добре.