Я буду летать! Первая русская женщина-летчица Зинаида Кокорина - Зинаида Смелкова

А если написать живое повествование от первого лица? И войдут туда личные воспоминания- и те, что подсказаны этими письмами её друзей, однополчан и сослуживцев, запомнивших её в разных ситуациях тех лет. А ещё есть документы и фотографии: рассказу нужна достоверность. И не беда, если одни факты и события укрупнятся, обрастут подробностями, а другие будут просто упомянуты (жизнь была долгой – не все запомнилось, а может и просто не нужны они для сюжета такого рассказа). Некоторые – сохранились в документах Центрального Музея авиации и космонавтики, другие – в Музее Качинской летной школы в Волгограде. Документальный очерк В. М. Пескова может быть дополнен материалами других авторов. Пусть будет так.

Глава 1

Когда приходит ответственность?

Что было в детстве? И было ли оно беззаботным – то время, которое многие люди называют самой счастливой порою?

Вот одно из первых моих воспоминаний:

– Зинуша, вставай! Лешка кряхтит: видно, мокрый уже. Посмотри. Я ухожу, – мать на минуту склонилась надо мною и уже от двери напоминает, – каша телогрейкой накрыта.

Так начинается каждое утро. Ответственность за двух малышей-погодков лежит на мне – старшей. Маму мы почти не видим. Она работает поденщицей у состоятельных людей: ежедневно проводит уборку в нескольких квартирах. Оплата не велика, но другой работы нет. Есть даже одно преимущество: квартиры расположены в соседних домах и в перерывах мама может раза три-четыре забежать на полчаса домой.

Поселок небольшой – прииск Журавлик в Пермской губернии. Состоятельных людей здесь немного – это семьи инженеров, у которых и работает мама. Отец всю жизнь был рабочим на этом прииске. Там я и родилась 18 октября 1898 года. Очень рано семья осиротела: отец умер от туберкулеза легких в 1902 году. Осталось трое детей-погодков, из которых мне, старшей, было четыре года.

Примерно в 1905 году, когда мы переехали в Пермь, мама поступила сиделкой в заводскую больницу, где и работала до конца жизни. Мы с сестрой Соней начали учиться в церковно-приходской школе, а летом помогали маме в больнице.

По окончании школы я сделала первый самостоятельный выбор: можно было остаться на постоянную работу в больнице или попытаться учиться дальше. Одно условие было непременным – обязательно работать: деньги были нужны и для семьи, и для оплаты обучения.

Сестра выбрала больницу. Сотрудники больницы помогли ей совмещать работу с учебой на заочных курсах фармацевтов. Она стала работать по специальности и как-то раньше меня повзрослела, у нее появились новые друзья. Осталась в памяти забавная ситуация. Рабочий день в её аптеке заканчивался в десять часов вечера. Жили мы на окраине города – и дорога считалась небезопасной. Мама просила брата вечерами встречать сестру. Брат Алексей рос озорным парнем. Он вовремя приходил к аптеке и где-нибудь прятался. А у Сони уже появился поклонник, который часто провожал её домой (что почему-то не нравилось маме). Алеша, терпеливо и с удовольствием изображая из себя сыщика, следовал за ними до самого дома. За завтраком, лукаво подмигнув мне, шепотом спрашивал сестру: «Маме сказать?» Сестра краснела и опускала глаза. Тогда следовал второй вопрос: «Пятак дашь?» Кивок согласия означал, что пятак будет получен и сегодня же будет истрачен на очередной выпуск книжечки о сыщике Нате Пинкертоне. Читать будем все.

Я считалась «книжницей» и нередко книгами расплачивались со мною родители неуспевающих одноклассниц, с которыми я занималась во внеурочное время. Едва ли не с первого класса я занималась «репетиторством»: может быть, это звучало комично, но делалось всерьез, требовало реального времени и, главное, оплачивалось. Немного деньгами, чаще вещами, которые были не очень нужны владельцам – поношенная одежда, какие-то продукты. Так, владелица булочной, после занятий с ее дочерью, давала мне увесистый кулек свежих булок. Дома все радовались, я же не могла их есть: не один раз я видела, как работницы булочной в большом чане вымешивают тесто ногами. А вот платья мы с сестрой носили только перешитые из чужих. Правда, мама умела шить, а главное, форма школьная была у всех одинаковой.

Училась я всерьез и с удовольствием. В 1908 году по окончании школы меня как лучшую ученицу приняли учиться на казенный счет в Мариинскую женскую гимназию Перми, которую я и окончила с золотой медалью.

К этому времени репетиторство по существу стало моей профессией. Мама знала, что я смогу обеспечить себя сама и потому согласилась с моим решением поехать учиться в Петроград. Шел 1916 год.

К сожалению, до революции женщин в Университет не принимали. Я добилась разрешения быть вольнослушательницей на историко-филологическом факультете и одновременно поступила на Бестужевские женские курсы, хотя регулярно учиться не удавалось: надо было зарабатывать на жизнь и платить за обучение.

С Революцией и Гражданской войной совпали большие перемены и в личной жизни. Брат был красноармейцем, умер от чахотки, вернувшись из плена. Я приехала в Пермь, чтобы помогать матери, работала в библиотеке и одновременно поступила в Пермский университет. Однако вскоре не стало и мамы. В Перми меня больше ничего не держало – я вернулась в Петроград. Перевестись на историко-филологический факультет университета было не трудно: после революции обучение стало бесплатным, да и в зачетке у меня были одни «пятерки». Однако в те годы школьного учителя из меня не получилось: сначала я учила курсантов-авиаторов и училась сама; профессионально учителем-историком я стала много позже. «В сохранившихся «Личных листках по учету кадров» в графе «образование» записано: «высшее – военно-авиационное и педагогическое (Ленинградский университет)»[11].

В студенческую жизнь ворвалась Гражданская война. Думаю, что вопрос выбора: защита революции, Красная Армия или студенческая аудитория – был главным вопросом для многих, с трудом пробившихся «снизу» к заветной мечте – высшему образованию. И большинство уходили в ополчение или сразу вступали в Красную Армию.

Естественно, в кадетских училищах, в вузах «сословных», особенно военных, положение было иным, вернее, иным был выбор социальной позиции и армии. Мы же в отделе кадров оставляли не заявление- прошение об отпуске, а заявление-информацию «Я ухожу в Красную армию».

Вот напоминание о том времени в письме Кости Барташевича. Через 50 лет!

«Пишу в надежде, что Вы не забыли фронт под Двинском, штаб 138 пехотной дивизии и юного подпоручика-адъютантика, по-детски влюбленного в Вас, наш затянувшийся поход, расформирование в имении Морозова и все с этим связанное… Осенью 1918 года Вы вернулись в стены университета, а я поступил на службу в ВЧК по рекомендации нашего комиссара 138 дивизии Рудкина Филиппа Никитовича, помните его?… Впоследствии он – ген-майор танковых войск, Герой Сов. Союза. Умер в 1954 г.)…

Любопытно, а что сохранила Ваша память о штабе 138? Помните Бастракова, старых генералов? И, конечно, не забыли блестящего штабс-капитана Воробья – предмет моей ревности? А вот названия полков дивизии помню уже плохо… Однако, я увлекся по-старчески. Воспоминания теснятся, пора унять разыгравшуюся память…»[12]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

В. Песков. Первая. Комсомольская правда, 04. 02. 1969. Далее – ссылки на этот источник.

2

Песков В. М. Первая. Очерк. Комсомольская правда, 04. 2. 69 г.

3

Песков В. М. Первая. Очерк. Комсомольская правда, 04. 2. 69 г.

4

Личный архив З. Кокориной

5

Личный архив З. Кокориной

6

Личный архив З. Кокориной

7

Личный архив З. Кокориной

8

Личный архив З. Кокориной

9

Личный архив З. Кокориной

10

Личный архив З. Кокориной

11

Личный архив З. Кокориной

12

Личный архив З. Кокориной