Вологодские кружева. Авантюрно-жизнерадостный роман - Сергей Филиппов (Серж Фил)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Конечно, знаем, – заулыбался Мишка, – а рюкзак приравнивается к инструментам!
Магазин был километрах в пятнадцати, но Мишку это не смутило, и он, прихватив с собой Вовика (якобы, для воспитания в том сильной личности), легко зашагал по чудному бездорожью. Издалека они смотрелись оригинально: невысокий, но плотный Мишка широко и уверенно впечатывал в землю подошвы болотников, а рядом семенил длинный, но тощий Вовик, цепляясь одним отворотом сапога о другой, отчего они издавали жалобный, противно щекочущий внутренности скрип.
– Как в басне Крылова, – глядя им в спину, обронил Андрей.
– Это в какой? – не понял я. – «Волк и ягнёнок»?
– Нэт, дарагой, «Журавэл и Лысиц»!
VIII
В первый раз мышонку попалась такая вкусная еда. Как был необычайно ароматен этот невзрачный, мягкий, коричневатый кусочек! Зубки мышонка работали проворно, и наслаждение от еды окончательно убило последние разумные опасения, вызванные присутствием людей. Хотя, мышонок никогда не считал их своими врагами. Да за свою короткую жизнь он с людьми и не сталкивался, разве что прятался порой от нечастых собирательниц ягод.
Да, конечно, спящие люди не представляли для мышонка опасности. Но он зря ослабил внимание. Ночной лес не любит этого!
Беззвучно мелькнула тень на фоне насыщающегося светом неба, и глупый мышонок, тоненько пискнув, так и не доев кусочек понравившегося ему хлеба, уже летел высоко и быстро, сжатый стальными когтями совы. Сове сегодня не везло на охоте, и она уже было приготовилась отправиться на дневной отдых с пустым желудком, но удача всё ж улыбнулась ей.
А к оставшемуся лакомству уже подрулил новый трапезник. Он долго бродил вокруг этой полянки, но не решался выйти на нее. Полянка источала нехорошие запахи человека и дыма. И то, и другое было очень знакомо пожилому ёжику. Он много повидал на своем ежином веку: и в пожары, глотающие лесные чащобы, попадал, и с человеком успел пожить, угодив однажды в любопытные детские ручки. Но всех бед ёжик удачно избежал и давно жил в своём, знакомом до последней травинки участке леса, считаясь здесь законным хозяином.
Проглотив последние хлебные крошки, которые ему не очень-то и понравились, ёжик побродил вокруг потухшего костра, между разбросанных вещей и даже, совсем осмелев, обнюхал спящих людей. Нет, больше ничего интересного он не обнаружил и покинул полянку, чтобы заняться поисками своей обычной кормёжки.
А небо уже совсем высветилось, заманивая к себе солнечный диск, который закатился куда-то далеко за земную поверхность…
Тамарка ловко молотила своими миниатюрными пальчиками по клавишам пишущей машинки.
– Здорово у тебя получается! – восхитился я.
– А у меня всё здорово получается, – обведя язычком полные губки, улыбнулась она. – Уж тебе ли это не знать!
Я только вздохнул, а Тамарка снова защёлкала литерами по валику, но ещё громче…
Я открыл глаза и сразу понял, что это был сон. Но почему же тогда щёлканье не прекращалось? Нет, это не пишущая машинка.
– Дятел, что ли? – вырвался у меня вопрос.
– Нет, его жена, дятелка! – прощёлкало возле уха.
Я повернул голову и ткнулся носом в нос Тани, который был холоден, как эскимо.
– Если б ты знал, – проклацала она, – как я замёрзла!
Я посмотрел на часы: 6:30. Потом не без труда поднялся и огляделся. Мы с Таней, оказывается, спали возле куста черёмухи просто так, на голой травке! С другой стороны куста лежали в обнимку Мишка с Вовиком. Андрюху я в поле зрения не засёк. Невдалеке зияло чёрное пятно кострища, над которым висел расплавленный чайник, а вокруг, изысканно-небрежно, были разбросаны наши шмутки: рюкзаки, палатка, посуда и, как бриллианты в изумрудном обрамлении, повсюду валялись пустые бутылки, в которых ещё вчера было так много согревающего душу и тело напитка!
– Однако! – поворошил я волосы на не совсем свежей голове. – Натюрмортец!
– Бригада! Подъём! – заорал я.
Нет, куда там! Ни один труженик даже не шелохнулся. Тогда я решил их попинать ногами. Но вовремя одумался – всё же это не совсем педагогично и гигиенично. Есть ведь гораздо более действенный способ!
– Эй, орлы, – произнес я вполголоса, – кто хочет похмелиться, вставайте, а то я всё пью один.
Не успел я договорить последних слов, как Мишка уже был рядом, а из черёмухового куста, с треском и сопением, на четвереньках выполз Андрюха с пустой кружкой в руке:
– Давай, Серж, наливай, не пьянки ради, а сугрева для.
Я оглядел их рожи и констатировал:
– Хороши! Впрочем, и я, наверное, не лучше! А насчёт опохмелки я не в курсе. Сам только встал. Ищите. Что найдёте – всё ваше. А мне лучше кто-нибудь объясните, почему мы не поставили палатку?
– Так ты ж сам запретил нам это делать, – подал голос Вовик и, распахнув глаза, добавил чистому небу голубизны.
– Странно, почему же я это запретил? – подозревая какой-то подвох, засомневался я.
– Ну как же, ты ведь целую лекцию нам прочитал о том, чего нельзя делать в пьяном виде.
– И чего же нельзя делать?
– Гнать хода, рубить визирки и ставить палатки.
– Ну что ж, – вынужден был признать я, – теоретически всё логично.
– А практически, – широко зевнула поднявшаяся Таня, – всё офигенно глупо, а, главное, холодно!
Мишка, просматривавший бутылки на предмет залипания там остатков спиртного, плюнул и со злой ухмылкой бросил:
– Да что ж, мы не русские, что ли?!
– А при чём тут это? – не въехал Андрюха, всё ещё, в надежде на чудо, державший кружку в вытянутой руке. – Подумаешь, палатку не поставили.
– Какая, на хрен, палатка! Я про водку говорю: ни капли!
IX
– Ну, всё! Хватит завтракать. Уже полдень, а мы всё чаи гоняем!
– А почему гоняем чаи? – поднял возле виска указательный палец Андрей.
– Потому что работать не хотим.
– Да я не про то, Серж. Мы гоняем чаи сейчас потому, что именно я настоял взять второй чайник. Так что, скажите мне спасибо!
– Спасибо, – угрюмо поблагодарил Мишка, – но, по-моему, это ты ложился вчера последним и накидал в костёр кучу дров, а чайник оставил висеть, чтобы он всю ночь был горячим. Он и согрелся до полной переплавки!
Андрюха только развёл руками.
– И всё-таки, – в меня уже вселились какие-то начальственные чёртики, – нужно сегодня немного поработать, прогнать хоть один километр хода.
– Прогнать один километр хода? – переспросила Таня. – Пожалуйста!
Она встала, сложила перед своим очаровательным ротиком ладони рупором и крикнула:
– Километр хода! Пошёл вон отсюда!
Потом села и смиренно посмотрела на меня:
– Всё, Серёжа, я его прогнала.
Шутка удалась, и я её попытался развить:
– Коли ты у нас такая шустрая, то прогони тогда ещё сотни полторы километров – это наша месячная норма, а нам лишь останется звякнуть Литомину, чтобы поскорее привозил зарплату.
И всё-таки до вечера мы много успели сделать: отвязались от сигнала и прогнали пару километров, благо, ход пока шёл исключительно по полянам.
Лагерь решили оборудовать капитально, потому что впереди было километров двадцать пять сплошной рубки, и мы с Андрюхой справедливо рассудили, что поскольку и по открытой-то местности мы ещё толком не можем работать с необходимой скоростью, то хода по лесу, с рубкой, дело совсем дохлое. Торчать нам тут много дней и ночей!
Итак, Мишке, как наиболее опытному человеку (в экспедициях он правда не работал, но возрастом был нас постарше лет на десяток), мы поручили заготовку дров, Андрюха решил соорудить стол и скамеечку, Вовочка занялся установкой палатки, а Таня погрузилась в кулинарные вопросы. Мне же, как начальнику, досталась самая сложная и ответственная работа: думать, что делать дальше!
Все работали воодушевлённо, с фантазией, поскольку для каждого, как оказалось, его работа явилась творческим дебютом (особенно для меня).
И плоды этого творчества не замедлили созреть!
– Ну, как моя мебель? – горделиво показал Андрюха на кривой столик и пару скамеечек, сбитых из ольховых палок. – Я даже спинки сделал, чтобы вам было удобнее.
– Спасибо, – сказал Мишка и уселся на одну из скамеечек. Но удобств почувствовать не успел. Мебельный шедевр переломился пополам безо всяких прелюдий, и Мишка оказался на земле.
Андрюха почесал затылок:
– Вот, чёрт! Не рассчитал малехо предельную прочность. Ты, Мишель, немного тяжеловат для моей мебели.
Мишка поднялся, пожал плечами, но ничего не сказал.
На вторую скамеечку сесть никто не решился.
Мы поставили кастрюлю с татьяниным варевом прямо на травку и разлеглись вокруг неё, как древние римляне на своих оргиях.
Начавшаяся было работа ложками, резко застопорилась.
– Я, конечно, понимаю, Танюша, что ты всех нас любишь, но не до такой же степени! – выразил Андрей общее недоумение по поводу соляного раствора, изготовленного девушкой, и замаскированного под суп.
