Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса - Михаил Полторанин

Правда, аппаратчики ЦК всячески старались умерить пыл «народных мстителей». Чтобы они не лезли в газеты с разоблаче­ниями и чтобы сами журналисты не зарывались, была дана коман­да Главлиту — этому защитнику гостайн — не допускать к печа­ти материалы о громких фактах бесхозяйственности. Варварское использование недр — государственная тайна. Печатать нель­зя. Опасное загрязнение окружающей среды — государственная тайна. Даже низкую урожайность зерновых ввели в разряд госу­дарственных тайн. Первые секретари, которые думали только о личной карьере и которых народ называл временщиками, бла­женствовали. Влиятельные чиновники из ЦК ставили заслоны от критики этих людей и их регионов. Потому что курировали их, кормились там и могли погореть, донеси до верхов кто-то правду. Появилось множество так называемых закрытых зон.

В одну из таких зон я прилетел как-то по просьбе народных контролеров. Шел теплоход по Оби и на фарватере в районе Сур­гута натолкнулся на что-то и пропорол днище. Полезли водолазы смотреть, а там все завалено стальными трубами. В Тюменском об­коме на контролеров прицыкнули: не выносить сор из избы! Вы­яснилось, что виновник инцидента Миннефтегазстрой СССР — он прокладывал в области нефтепроводы. Трубы с «материка» приво­зили на баржах, складировали на берегах Оби, а дальше на маши­нах по участкам. Трассу нужно строго вести по проекту: геодези­сты указывали проектировщикам гиблые места, где могут дефор­мироваться трубы на стыках, и нефтепровод на чертежах огибал эти места. По утвержденному километражу составлялась смета.

Но строители шли напрямик, плюхали трубы в эти «сучьи места» (может быть, когда-то отрыгнется сие авариями!) и состав­ляли отчеты о досрочном выполнении проектного задания. Лиш­них труб набралось несколько десятков километров. Как с ними быть? Чтобы они не мозолили глаза пассажирам вертолетов, столкнули штабеля бульдозерами в Обь.

Повадки показушников из Миннефтегазстроя мне были из­вестны. За несколько месяцев до поездки в Тюмень я летал на по­луостров Мангышлак: там вводили в строй нефтепровод от нового месторождения к морскому терминалу. Все было торжественно — телекамеры, речи, оркестры. В величавых позах стояло руково­дство обкома партии. Запульсировала нефть из трубы, заммини­стра подставил ладони, и все вокруг озарилось от фотовспышек. Потом нефть перестала идти, сказали, что нужно кое-где подналадить. Что-то подозрительное было в этом шумном мероприятии. Назавтра я поехал по трассе и уже километров через пятнадцать увидел конец нефтепровода и там цистерны, из которых закачи­вали жидкость для показушной акции. А до месторождения, от­куда и должна была течь нефть по трубам, ой как далеко! Про­ехал до него по нетронутой пустыне, и там меня встретили два гу­дящих огненных столба высотой с девятиэтажный дом — горели фонтанирующие скважины. Такие пожары случаются из-за грубо­го нарушения техники безопасности. Так что до реального пуска месторождения коню негде было валяться еще не один месяц.

Какой смысл обкомовским чиновникам Мангышлака и здесь, в Тюмени прикрывать очковтирательство бракоделов? Вопрос профанистый по тем временам. Кому же было не понятно, что об­ком и прежде всего его первый секретарь — руководящая и вдох­новляющая сила всех трудовых побед региона. Вернее рапортов о них. Главное протрубить о досрочном вводе объектов. А мини­стерство еще долгое время не будет спускать им плановое зада­ние. Под видом доводки оборудования. Продукции нет, зато есть награды обкомовским и министерским чиновникам.

Тюмень и города вокруг нее (в состав области входил и Хан­тымансийский национальный округ) поразили меня тогда своей убогостью: деревянные домишки, сгорбленные от старости, непролазная грязь. Ни культурных центров, ни современных мик­рорайонов. Многие семьи жили в балках. Балок — это горе, лы­ком подпоясанное: обрезок газопроводной трубы диаметром 1,4 метра, обшитый досками с торцов и с вырезанными сварщи­ками окошками. Тюменские главки получали «под нефть» из Гос­плана громадные деньги и пытались обустраивать город. Кивали при этом на Арабские Эмираты. Но все усилия пресекались пер­вым секретарем обкома партии Богомяковым. «Никаких побоч­ных трат! Все средства только для выкачки нефти». И шли отчеты из области — один радужнее другого.

Эта позиция Богомякова очень нравилась его кремлевским кураторам: в экономике образовывались провал за провалом, а на нефть можно купить за границей и зерно, и оборудование, и даже преданность ленинизму некоторых африканских режимов. На секретаря, журча, стекали награды — орден Ленина, орден Ок­тябрьской Революции, два ордена Трудового Красного Знамени и прочая и прочая. Я спросил при встрече Богомякова: почему в об­ласти ничего не делается для людей?

— Стране нужна нефть, — ответил секретарь. — А народ мо­жет потерпеть.

Мы с ним тогда еще не знали, что всякому терпению прихо­дит конец.

В Тюмени я подружился с одним из первооткрывателей си­бирской нефти — начальником Главтюменьгеологии Фарманом Салмановым. Он тоже испытал на своей голове силу обкомовско­го кулака: несмотря на предупреждения построил крупный спор­тивный комплекс и получил строгий выговор.

— Нефть утечет, — сказал Салманов Богомякову на заседа­нии бюро обкома, — А что вы оставите области?

Фарман сам сконструировал агрегат для разделки рыбы на строганину. Пригласил к себе на дачу для опробования изобрете­ния начальников других главков и меня. Заправили агрегат моро­женой нельмой — грохот, чешуя по всей комнате и истерзанные кусочки мяса. За вечер успели и над хозяином пошутить и откро­венно поговорить о проблемах Сибири.

А вскоре Салманов стал замминистра геологии СССР. Чтобы потом не возвращаться к его персоне, расскажу о казусе, произо­шедшем с ним.

В середине 92-го, будучи вице-премьером российского пра­вительства, я порекомендовал Салманова Президенту РФ на должность министра топливной промышленности. Вместо одно­го из «мальчиков» гайдаровского призыва. Все-таки сколько открытий на счету Фармана, лауреат Ленинской премии, Герой Соцтруда, ученый — член-корреспондент Академии наук. И главное принципиальнейший человек, любимец рабочего люда. Уж он бы не позволил Гайдару сначала обескровить доходную отрасль, а потом рассовать ее по карманам различных жучков. Ельцину по­нравилось досье на Салманова, и он пригласил его на беседу.

В тундре Фарман простудился и стал глуховат на одно ухо. На это же ухо был глуховат и Ельцин. В кабинете они сели наиско­сок друг к другу — тугое ухо в тугое ухо, и так общались несколь­ко минут.

— Странный у нас был разговор, — сказал мне после встре­чи Салманов. — Какой-то нелепый разговор. Я ему об одном, а он мне про другое.

— Не подходит кандидатура, — позвонил мне после их встре­чи и Ельцин. — Я ему про Фому, а он мне про Ерему. Страннова­тый человек.

Я расспросил Фармана, как они сидели за столом, и все понял.

Так неверный поворот головы оставил целую отрасль без хо­рошего хозяина.

Тогда, по возвращении из Тюмени, я написал статью обо всем увиденном. Скандалил с цензорами, защищая абзацы, уговари­вал начальство не резать по живому. Наконец материал постави­ли в номер. А поздно вечером по ТАССу прислали литерную лен­ту с пометкой «в номер!»: поздравление Брежнева Богомякову с очередным взятым рубежом и благодарность за ленинскую забо­ту о жителях области. Ну, какой из журналиста конкурент товари­щу Брежневу, и моя статья полетела в корзину. Оперативно рабо­тали ребята в аппарате ЦК!

Ну а были секретари, которые понимали губительность по­литики Центра и осуждали ее? За «всю Одессу» сказать не могу — многих из них наблюдал только на съездах КПСС, чинно слушаю­щих доклады и так же чинно жующих сосиски в буфетах Крем­левского дворца. Пишу только о том, что сам наблюдал, и о тех, с кем встречался. Да, были среди них люди, у кого диктат крем­левских чиновников вызывал тошноту, и кто приходил в ярость от их глупых решений. Некоторые открыто выступали на плену­мах ЦК КПСС, отстаивали передовые позиции. Чем и продвигали общее дело. Но чаще мятежи эти случались в кабинетных бесе­дах, что называется, без права выноса разговора. Свидетелем та­ких камерных бунтов мне быть приходилось.

Меня командировали как-то в Приморье, посмотреть, на­сколько продвинулась работа по созданию единого транспортного узла из Дальневосточного морского пароходства, железной до­роги и автопредприятий. Страны тихоокеанского региона готовы по Транссибу перебрасывать в Европу свои морские контейнеры и платить за это большие деньги. Дело для СССР весьма выгодное. Я поездил по краю, поговорил со специалистами. От порта Наход­ка, куда должны приходить контейнеры, до Транссиба проложе­на только одна колея. Там железнодорожные составы и заткнут пробкой весь транспортный поток.