Мученик Саббат - Дэн Абнетт

Фигура в темно-красной броне Кровавого Пакта упала на колени и произносила сдерживаемую молитву.

Другой, бледный, как мертвец, ксенос в блестящем черном, просто уставился.

— Хорошо,— вздохнул Он. Он повернулся и уставился в главный проход палубы на жестокое существо, запертое в силовой сфере. — И ты, Каресс? Ты готов? Из нуль-поля, снаружи, по воксу заскрежетали жестокие проклятия. Они были своеобразными и анатомически ужасающими.

Он улыбнулся. Это была единственная вещь, которую Этродай не мог вынести. Улыбка его Магистра была самой ужасной вещью с сотворения. Он содрогнулся и почувствовал себя так, как будто его сейчас вырвет.

— Через два оборота с данного момента,— сказал Энок Иннокенти, Магистр и Военачальник, — приказ будет дан, и моё войско обрушиться на этот кластер, и зальет огонь солнц кровью. Крестовый поход Империума Человечества прервется, и будет умолять о быстрой смерти.

Он сделал паузу. Он все еще улыбался. — Под прикрытием этой крупной атаки начнется настоящая работа.

I. ГРАНЬ ПОЛНОЧИ

— Как много раз стояли тут мы, ты и я

осматривая поле перед битвой? Как много раз мы победили?

Как много раз должны мы проиграть, чтобы потерять все те победы

и обещания побед? Лишь раз, старый друг.

Лишь раз. Лишь раз. Лишь раз.

— Плохой день грядет! — громко кричал человек. — Плохой день грядет! Плохой день поутру! — Он забрался на повозку нищего, игнорируя попытки стащить его, и орал, протянув руки, с длинными ногтями на пальцах, как к небу, так и к собирающейся толпе.

— Плохой день наступает для нас всех! Для вас! И вас, сэр! И вас, мадам! Еще девять ран! Девять раз по девять!

Кто-то в толпе освистывал его. Другие делали символ аквилы или знак беати, чтобы защититься от зла, которые он нес своими словами. Третьи, Антон Алфант иронично подметил, слушали очень внимательно.

Не было ничего нового в разглагольствованиях человека. Он, и другие, как он, во всех лагерях, регулярно устраивали такие сцены в последние дни. Это было не хорошо для морального духа, и точно не заставляло полюбить толпу пилигримов городских властей.

Нищие, на их положение указывали голубые ленты, которые трепетали на их длинных пылевых накидках, пытались убедить человека слезть с повозки. Его ноги уже сбросили вниз несколько мешков с кукурузными вафлями и сухарями, которые они принесли, чтобы раздать в лагере. Аятани, из одного из приходов с другого мира, локтями протиснулся сквозь толпу, и держал молитвенную табличку, когда кричал благословения человеку. Два младших адепта Экклезиархии сжимали оловянные кружки, и использовали свои серебряные аспергиллумы, чтобы окропить водой импровизированного проповедника. Святая вода, был уверен Алфант, которую они купили за большую цену в кропильницах Святого Источника.

Алфант сомкнул пальцы вокруг ампулы со святой водой в кармане куртки. Он проделал ужасно длинный путь, чтобы заполучить ее, и она стоила ему последних монет. Он не собирался так сильно тратиться.

— Может быть, мы должны остановить его,— сказал Карел.

— Мы? — улыбнулся Алфант. — Ты имеешь в виду я.

— Все тебя слушают.

— Он имеет право на свое мнение. Каждая душа пришла сюда, потому что это имеет для них значение больше, чем что-нибудь еще. Ты не можешь отрицать его энтузиазм.

— Он пугает людей,— сказал Карел, и несколько других инфарди, стоявших около часовни с ними, согласились. — Вещи могут стать опасными.

Они были правы. Несколько кающихся в толпе стали так возбуждены от проповеди человека, что начали бичевать себя. На шум обратили внимание даже некоторые из ближайших столпников. Они повернулись на верхушках своих столпов, чтобы посмотреть, и некоторые кричали над толпой. Другие группы пилигримов подвезли или поднесли свой часовни близко к повозке, направляя их на него, как будто символизм сможет отпугнуть его.

Казалось, что ему стало хуже.

— Грань ночи, и затем настанет плохой день! Огонь с небес и льющаяся драгоценная кровь!

— Разве ты не можешь его остановить, Алфант? — спросил Валмонт.

— Я не священник,— сказал Алфант. Сколько раз он уже это говорил? Всего лишь сельхозрабочий с Хана II, который совершил паломничество, когда он услышал новости, потому что это казалось правильным. По пути – и это было трудное путешествие – он каким-то образом стал номинальным лидером для тех, с кем он странствовал. Они обращались к нему за мнением и наставлением больше, чем когда-либо с тех пор, как они достигли холодной, аскетической реальности лагерей. Он никогда не просил об ответственности.

В то же время, конечно, она никогда не просила о своей.

Алфант понятия не имел, откуда появилась эта внезапная, отрезвляющая мысль. Но ее было достаточно, чтобы изменить его мнение, передать свои чашу и бревиарий Карелу, и пойти в гвалт вокруг повозки.

Он сделал не больше трех шагов, когда кто-то в разгневанной толпе с силой кинул кусок кварца в тараторящего человека. Он пролетел мимо, но другие последовали примеру. Один кусок попал по лбу и человек опрокинулся спиной на повозку.

— Черт! — сказал Алфант.

Толпа сошла с ума. Началась драка, и полетело больше снарядов – камни, ампулы и бутылки со святой водой. Повозка перевернулась с грохотом, и люди начали визжать.

Алфант опустил голову, и плечами проталкивался в колышущуюся толпу. Несчастного проповедника разорвут во всем этом, и последнее, что нужно было лагерю, это смерть. Алфант все еще был сильным человеком, и он понял, что помнит некоторые из старых движений, достаточных для того, чтобы схватить и вразумить наиболее неистовых бунтовщиков, которые были у него на пути. Ничего страшного, просто небольшое отклонение и случайное нажатие на нервную точку.

Он обошел перевернутую повозку, и остановился для того, чтобы помешать троим кричащим инфарди задушить одного из нищих. Затем он посмотрел на проповедника, который начал все это.