Привал на Эльбе - Петр Елисеев

— Скоро выберемся? — спросил Михаил.

— Когда кони будут проваливаться по живот, а мы — по колено, — ответил Элвадзе. — Так карта говорит.

Наконец усталые и вспотевшие разведчики добрались до конца рощи, Ехать дальше нельзя — враг близко. Минут пять они молча отдыхали.

— Елизаров, подползите к огородам, послушайте — и назад, — приказал Элвадзе.

— Есть подползти к огородам, послушать, — дрогнув, прошептал казак.

Он добрался до огорода, вдоль которого тянулся фруктовый сад. Сердце стало стучать сильнее. Он осторожно раздвигал ветви вишен и подкрадывался ко дворам. Рукой вдруг коснулся провода. Держась за скользкий кабель, он тихо двигался вперед. Нащупал пальцами узелок, покрутил его. Провод оборвался. Михаил озадачился: «Что делать?» Не двигаясь с места, он простоял в раздумье минуты две, прислушиваясь в темноте.

Показался силуэт человека. Немецкий связист шел исправлять линию. Михаил присел. Немец нашел оборванное место, начал соединять провод.

«Схватить солдата, потащить в лес? Половина задания будет выполнена… А вдруг он сильнее меня? — подумал разведчик. — Убьет на месте. Черт с ним, пусть идет себе!» Михаил еще ниже пригнулся к земле и просидел как скованный, пока не скрылся солдат.

Михаила прошиб пот, стало жарко, будто шинель загорелась. «Неужели и в самом деле я трус?» Вдруг мелькнула в голове мысль — оборвать линию. Он быстро нащупал провод, разъединил его и присел на корточки под кустом. Но ему не сиделось. Он то и дело приподнимался, вытягивая шею, всматривался в ту сторону, куда ушел немецкий солдат. Встревоженный, припоминал, откуда шел связист, как он стоял возле провода. Казак несколько раз менял свое место, прилавчивался.

Показался немец. Михаил притаился. Связист одной рукой держался за провод, другой — прижимал автомат. Вот он подошел к оборванному месту, остановился, взял автомат на изготовку и стал озираться по сторонам. Тихо, как ночью на кладбище. Связист прихватил оружие левым локтем и начал соединять провод. Этого момента и ждал казак. Он прыгнул, ударил немца автоматом по голове, сунул ему в рот пилотку, свалил на землю, я тот присмирел. Схватив его за воротник шинели и подталкивая автоматом, погнал в рощу. Михаил дрожал и радовался: шутка ли, живого фрица захватил!

«Понятно, — решил он про себя, — воевать с ними можно».

Немец, дотрагиваясь рукой до живота, присел и что-то подавленно замычал:

— Понимаю… Садись, пес.

Елизаров повернулся лицом к немцу, тот ударил его головой. У Михаила ляскнули зубы. Больно было язык повернуть. Боль ударила в голову. Но можно ли думать сейчас о боли? Немец схватился за автомат. «Врешь, фриц, оружье тебе не вырвать!» Он двинул связиста коленом в живот. Тот опять стукнул его головой. «Сатана, крепко башкой бьется!» Михаил нагнулся, подался назад, но не свалился. У него хлынула кровь из носа. Он замахнулся на немца автоматом, но тот отскочил и побежал. Казак хотел скосить связиста автоматной очередью, но жаль было убивать «языка». Он во весь дух побежал за ним, сняв на ходу шинель. Догнал немца у самых огородов и на бегу стукнул прикладом в затылок.

— Теперь не уйдешь, хомяк!

Елизаров связал руки немцу и повел его, как арестанта. Ушли уже далеко. Михаил злился и ругал себя за то, что не знает немецкого языка. Ему хотелось поговорить с противником, допросить его. Он выдернул изо рта немца пилотку и начал допрашивать:

— Как зовут?

Немец пожимал плечами, повторял одни и те же слова:

— Их ферштее нихт[3].

— Подавился бы ты своим ферштеем, — злился Михаил. — Фамилия твоя как: Гитлер, Геббельс, Геринг? — перечислял он.

Немец испуганно отрицательно покачал головой и что-то пробормотал по-своему.

Михаил понял одно: фриц боится его. И он стал передразнивать немца, приправляя свою речь крутыми словечками.

— Фашист? Ты фашист?

Этот вопрос немец понял и замотал головой, как медведь на пасеке. Он, словно на исповеди, произнес слова, которые берег в душе на всякий случай:

— Нихт фашист.

— Вывернуть бы тебе скулы, чтобы не воевал с нами. Счастье твое, волчок, что ты нужен штабу. А то я показал бы тебе «нихт фашист». Иди быстрей! — толкнул его Михаил в спину и погнал в рощу.

Разведчики встретили Елизарова радостно. Элвадзе обнял его.

— Сердце мое не обмануло меня! Сердце мое говорило мне, что ты, Михаил, боевой казак.

— Сайгак, — напомнил Михаил слова грузина.

— Это для порядка было сказано. Забудем прошлое. Время не ждет, — сказал Элвадзе. — Начало разведки неплохое. Теперь давайте поговорим с фрицем.

Трудно было допрашивать пленного. Никто из разведчиков не знал как следует немецкого языка. Элвадзе помнил несколько слов из школьного учебника, но они не подходили к военному делу. Не теряя времени, он приказал двум разведчикам отправиться с «языком» в штаб.

— Давайте посоветуемся, — сказал Элвадзе. — Немцы вот-вот узнают, что их связист исчез, и забьют тревогу…

— Время пока терпимое, — заметил Михаил. — Связист мог идти вдоль линии и километр и два — сколько там она тянется. Но осторожность не трусость, — как бы оправдывался он перед товарищами. — Надо зайти с другой стороны, а не с этой, где я сцапал связиста.

Элвадзе согласился. Он приказал одному бойцу остаться за коновода сторожить лошадей, остальным двинуться в селение.

Разведчики добрались до огородов и поползли по картофельным бороздам, прячась в ботве.

Тяжело дыша, опираясь на локти, Михаил пробирался вдоль изгороди к крайней хате, за ним полз Элвадзе. Холодные росинки с ботвы падали Елизарову на лицо, на шею, сливаясь с каплями пота. Жарко стало ему, захотелось пить. Михаил озирался, прислушивался. Он много слышал о дерзких ночных вылазках красноармейцев, о налетах на вражеские штабы. Но ему казалось, что эта вылазка не похожа на те, о которых ему приходилось читать и слышать. Разведка кавалеристов была и проще и опаснее.

На краю огорода под вишневым деревом рука Михаила вдруг провалилась в яму, коснулась чьей-то спины. В яме зашевелились люди. По телу казака прошла дрожь. «Наскочил», — кольнуло голову.

— Руки вверх! — прошептал Елизаров срывающимся голосом, держа автомат над головами людей.

— Ой, лихо! — послышались женские голоса.

— Кто здесь? — Михаил пригнулся, стараясь разглядеть в темноте копошащихся людей.

— Немцы попрогоняли нас, голубе, из хат, — пожаловалась старая белоруска, вылезая на край окопа.

— А много их здесь?

— Богато. Автомобили, танки, мотоциклы коло хат…

— А где их офицеры примостились?

— У нас есть, — высунул мальчик голову из окопа.

— Которая ваша хата?

— Рядом со школой. А в школе солдаты ихние. Перед школой грузовики и три танка. На обоих концах улицы тоже по три танка. День и ночь возле них часовые…

Конники радовались, что напали на такой клад: не мальчик, а разведчик, все знает. Он рассказал, сколько пушек, где они стоят, где склад боеприпасов.

— Вот бы взорвать его! — жарко выдохнул паренек.

— Взорвать? — удивился Элвадзе. — Ты сам это придумал или кто-либо другой?

— Это наша тайна. Присягу дал не говорить никому, — сказал мальчик.

— Быть так, не говори никому, — заметил Элвадзе. — Скажи, сколько немцев в деревне.

— Не знаю. Может, триста, а может, четыреста. Офицеров двадцать будет. Один майор есть.

— А как узнал, что он майор?

— Слыхал, так называли его.

— А может, еще есть майоры?

— Нет, один только с такими погонами.

Разведчики долго расспрашивали мальчика. Уяснив обстановку, они ползком отправились назад и скрылись. Когда они добрались до коней, начали рассуждать: что же немцы подумают о своем связисте? Куда он исчез?

— Будут терзать жителей села, — проговорил Михаил. — Подумают, что они убили его.

— Это, пожалуй, правильно, — согласился Элвадзе. — Жаль наших людей. Хорошо бы трахнуть по немцам. Видно, не больше батальона их здесь…

Вернулись разведчики в часть в пять утра. Было еще темно. В штабе не спали. Элвадзе доложил командиру полка о разведке и спросил:

— Товарищ майор, как «язык»? Подходящий?

— Хорош! — ответил командир полка. — Сведущий. Как связист, многое знает. Говорит, в Шатрищах стоит батальон, усиленный девятью танками. Только обижается немец на Елизарова. Руки, говорит, поломал.

— Пусть спасибо скажет, что голову сберег, — заметил Михаил. — Прохвост он, обхитрил меня, стал показывать на живот. Ну, думаю, напала медвежья болезнь, садись, черт. А он как двинет меня головой в зубы. Звезды посыпались из глаз. И сейчас горит во рту — зубы болят. Хорошо, что я автомат не выронил. А то каюк бы мне. Вскочил я, хотел прострочить его из автомата, да вспомнил наказ, — кивнул Михаил на Элвадзе, — что в разведке нельзя стрелять.