Бобо в раю. Откуда берется новая элита - Дэвид Брукс

Читая свадебные страницы тех лет, натыкаешься на предложения, которые невозможно себе представить в сегодняшней рубрике: «Ее род восходит к Ричарду Уоррену, прибывшему в Брукхэйвен в 1664 году. Жених – потомок доктора Бенджамена Тредвела, поселившегося в Старом Вестбари в 1767-м, вышел из славных стен школы Ганнери и получил диплом университета Колгейта». Или: «Миссис Уильямс, закончив Эшли Холл и Смит Колледж, стала кандидаткой в члены „Джуниор Лиг“ Нью-Йорка и была представлена обществу в 1952 году на рождественском бале дебютанток». Даже подписи к фотографиям сегодня выглядели бы дико: «Миссис Питер Джей. Белтон, в прошлом Нэнси Стивенс». (Сегодня такая формулировка используется в «Таймс» только для обозначения людей, переживших операцию по перемене пола.)

Более сдержанные манеры газетчиков не позволяли указывать возраст молодоженов, но они, как правило, были значительно моложе; жених зачастую еще учился в университете. Мужчины часто были выпускниками Уэст-Пойнта или Аннаполиса, поскольку военные академии все еще считались престижными в среде истеблишмента Восточного побережья, а юные представители элиты охотно служили в армии. Сам раздел в конце 1950-х был куда более развернутым; в июньском воскресном выпуске он разрастался до 28 страниц, на которых описывалось до 158 свадеб.

Сами церемонии куда чаще, нежели теперь, проводились в старинных пригородах – таких, как Брин-Моур на филадельфийском побережье, Гринвич в Коннектикуте, Принстон в Нью-Джерси или фешенебельных городках возле Чикаго, Атланты, Сан-Франциско – на всем просторе США. Свадебный раздел был, конечно, куда более WASP, примерно половина из брачующихся венчалась в англиканской церкви. Сегодня англикан в разделе меньше одной пятой, зато до 40 процентов евреев, и заметно чаще встречаются азиатские имена. Оценить динамику влиятельности религиозных групп по этому показателю сложно, поскольку в 1950-х еврейские свадьбы печатались отдельно по понедельникам. Однако тенденция очевидна: за последние 40 лет англиканцам приходилось туже, а евреям все вольготнее.

Когда рассматриваешь лица и читаешь описания свадеб 1950-х, кажется, что это другой мир, а ведь прошло не так много времени – большинство из людей с этих пожелтевших страниц еще живы, и значительная часть тогдашних невест по-прежнему замужем, далеко не всех сменили на молоденьких секретарш. Эти страницы вызывают воспоминания о целом микросоциуме, обладавшем значительным влиянием тогда и почти забытом сегодня: сеть мужских и кантри-клубов, юридические фирмы, состоявшие исключительно из выпускников Лиги плюща, дубовые кабинеты Уолл-стрит, WASP-патриархи.

У каждого свой образ старой протестантской элиты: манера говорить сквозь зубы, светский календарь, конный спорт в университетах Лиги плюща, бесконечные мартини и хайболы, рабочий день только до обеда, накрахмаленные старики – Аверелл Гариман, Дин Ачесон, Джон Макклой[9], местные заправилы, описание которых можно встретить в рассказах Джона Чивера и Джона О’Хары. Конечно, любая эпоха сложнее расхожих представлений: Джон Макклой – классический патриций Восточного побережья на самом деле добился всего своим трудом, однако социологические свидетельства эпохи, как правило, подтверждают стереотипы.

Тогда отчетливо ощущалась связь с европейской культурой. «Заставь Джона выучить греческий», – проскрипел отец Макклоя на смертном одре. Юные особы были верны аристократическим ритуалам выхода в свет, сложное устройство которых давно кануло в Лету. На Рождество барышни поголовно спешили стать дебютантками, тогда как День благодарения подразумевал общение в более узком кругу избранных. Для основных протестантских деноминаций то было время процветания. Согласно исследованиям того времени, три четверти военной, политической и бизнес-элит были протестантами. В конце 1950-х – начале 1960-х вполне реально было говорить об аристократическом правящем классе, национальной элите, представители которой заканчивали расположенные в северо-восточных штатах частные школы – Гротон, Андовер, Эксетер, Сэйнт-Пол, после чего отправлялись на Уолл-стрит потрудиться в фирме с хорошей репутацией, а затем уже в совет директоров крупнейших корпораций и вашингтонские властные кабинеты.

Нельзя сказать, что представители WASP-элиты полностью контролировали страну, однако они обладали гипнотической магией престижа. В 1962 году Ричард Ровер в своем знаменитом эссе «Американский истеблишмент» писал: «Они обладают практически непререкаемым правом решать, какое мнение заслуживает доверия, а какое нет». На фотографиях в «Тайм» или «Ньюсвик» тех лет появляются практически только белые мужчины под шестьдесят. Кроме прочего, эта элита обладала способностью доводить амбициозных выскочек, не имевших правильного воспитания – таких, как Линдон Джонсон и Ричард Никсон, – практически до безумия.

Местная элита каждого процветающего города Америки копировала манеры и воззрения общенациональной. В местных клубах отцы города собирались, чтобы обменяться неполиткорректными анекдотами и отобедать каре ягненка с консервированным сметанным соусом из спаржи, грибов или порея. (Тогда люди не заботились о содержании холестерина, поскольку заболеть и умереть еще не считалось зазорным.) Эстетическое чувство этой элиты оставляло желать лучшего – Менкен[10] говорил, что у протестантской верхушки «тяга к уродству» – и беседы их, судя по всему, не отличались ни остроумием, ни глубокомыслием. Они мучили своих дочерей, сначала позволяя им учиться верховой езде, а затем заставляя участвовать в конкурсах, где дебютантки соревновались в добродетелях, столь характерных для WASP и столь несвойственных сегодняшней образованной элите: правильная осанка, мягкие манеры, безупречная личная гигиена, дисциплина ради дисциплины, способность подолгу сидеть ровно.

То была эпоха, когда пьянство еще было приемлемо в обществе, а игра в поло и охота на лис не казались пережитком прошлого. Однако оголтелый элитизм и сегрегация того мира поражает нас более всего. И пусть истеблишмент той эпохи не был и вполовину столь закрытым сословием, каким были элиты прошлого – Вторая мировая нивелировала многие барьеры – высшему обществу 1950-х по-прежнему был свойственен бытовой антисемитизм, расизм, сексизм и тысяча других неписаных законов, которые закрывали двери перед всеми, чья генеалогия не соответствовала требованиям. Еврейские и протестантские мальчики из состоятельных семей, проведя за совместными играми все детство, в 17 лет были вынуждены расстаться, став частью еврейского и нееврейского обществ, существовавших на разных орбитах со своими сезонами для дебютанток, танцевальными школами и общепринятым протоколом. Протестантский бизнесмен мог плодотворно работать бок о бок с еврейским коллегой, но он и думать не мог о том, чтобы порекомендовать его в свой клуб. Когда сенатор Барри Голдуоттер решил сыграть в гольф в закрытом клубе «Чеви Чейз», ему напомнили, что клуб закрытый. На что он, по легенде, ответил: «Я еврей всего на половину, может, позволите пройти хотя бы девять лунок?»

Кроме прочего, протестантская элита откровенно не жаловала интеллектуалов. О «яйцеголовых» и «высоколобых» в этих кругах принято было говорить с вежливым презрением. Собственно, положение WASP’ов, как несколькими десятилетиями ранее обозначил Фрэнсисис Скотт Фитцджеральд, зиждилось на «животном обаянии и богатстве». В отличие от сегодняшнего правящего класса, их отношение к собственному богатству не отягощалось сложными вопросами. Они признавали, что расточительство – это дурной тон, и ценили бережливость, однако собственные деньги они не рассматривали, как вызов декларируемым в Америке принципам равенства. Напротив, большинство воспринимали свой высокий статус, как нечто само собой разумеющееся, полагая, что их положение – это часть естественного и правильного мироустройства. Аристократия будет всегда, и людям, которым посчастливилось приобрести этот статус по праву рождения, следовало лишь вместе с привилегиями принимать и некий круг обязанностей. В лучшем случае они придерживались аристократического кодекса. Честь, долг, служба были для них не просто словами. Лучшие из них блюли кодекс природной аристократии, включенный почитаемым ими Эдмундом Берком[11] в «Обращение новых вигов к старым».

Кодекс Берка имеет смысл процитировать целиком, поскольку в нем содержатся идеалы, на фоне которых особенно интересно рассматривать сегодняшние этические принципы:

«Воспитываться в пристойном месте; в детстве не соприкасаться ни с чем низким или подлым; научиться уважать себя и других; быть готовым к пристальному и придирчивому общественному вниманию; с юных лет прислушиваться к общественному мнению; занимать позицию достаточно возвышенную, чтобы она позволяла охватывать широким взглядом разветвленные и бесконечно разнообразные сплетения людей и ситуаций в большом обществе; оставлять время на чтение, размышления, беседы; уметь привлечь внимание и заслужить уважение людей мудрых и ученых, где бы они ни оказались; на военной службе быть готовым командовать и подчиняться; научиться презирать опасность, когда речь идет о долге и чести; в делах, не допускающих ошибок, когда любая оплошность может привести к самым разрушительным последствиям, всегда оставаться в высшей степени бдительным, предусмотрительным и осторожным; стремиться к сдержанному и упорядоченному поведению, исходя из того, что вы должны служить примером для сограждан в наиболее сложных ситуациях и быть посредником между Богом и человеком; служить блюстителем закона и справедливости, оставаясь, таким образом, среди первых благодетелей рода человеческого; глубоко постичь точные или гуманитарные науки или овладеть истинным искусством; занять место среди богатых купцов, успех которых объясняется острым умом и недюжинной хваткой, а также воспитывать в себе такие достоинства, как усердие, любовь к порядку, постоянство и порядочность, а также культивировать врожденную склонность к суду справедливому, но милосердному: таковы должны быть качества людей, которых я отношу к природной аристократии, без которой нет и не может быть государства».