Князь тумана - Мартин Мозебах

Госпожа Ганхауз с аппетитом завтракала. На рогалик в ее руке капнула коричневая капля яблочного сиропа. И тут онемевший Лернер удостоился чести слышать из уст госпожи Ганхауз приятную новость о ее сыне: она послала за Александром и он будет здесь к обеду. Лернер все еще пребывал в оглушенном состоянии. Да пусть она хоть всю семейку сюда привезет! Он здесь больше не останется. Вошла фрау Грантцов, в честь госпожи Ганхауз она надела нарядный передник, весь обшитый рюшками.

— Звонили из редакции, — объявила она строгим голосом. — Если бы я знала, что вы тут…

— Что вы им сказали? — слабым голосом спросил Лернер.

— Сказала, что господин Лернер еще почивает, — ответила хозяйка тоном такой простодушной искренности, словно собиралась продекламировать стихотворение Уланда «Будь честен, сын мой, и правдив…»

Ну и ладно! Теперь уж все равно! Это лишь дополнит то представление о нем, которое и без того сложилось в «Берлинском городском вестнике». Укладывать, что ли, чемоданы или проваландаться еще пару дней в Берлине? Поехать к брату Фердинанду? Какой прием его там ожидает?

— Газеты полны новостей, — с удовольствием произнесла госпожа Ганхауз: я, дескать, с утра пораньше уже проработала прессу!

— Пожар в Трептове, — тихо вымолвил Лернер, обхватив голову руками. В его словах не прозвучало упрека. Да и кто же, обманувшись мнимой достоверностью подтасованных сведений, станет винить в своей ошибке даму, кушающую утренний рогалик? Тут виновато бесовское наваждение! Бес его попутал, и он покатился мимо цели, как бильярдный шар, сбившийся с заданной траектории. Разве он сам только что не досадовал на вечные репортажи с места пожаров? Разве не было у него вчера такого чувства, что «Берлинский городской вестник» — это для него тупик? Теперь же ему показалось, будто именно эта работа открывала перед ним заманчивые перспективы. Главный редактор представлялся ему уже гораздо более симпатичным, чем вчера. Бывалый человек! Тоже ведь начинал с репортажей в отделе городских новостей и рассказывает об этом без стеснения. Он говорит, что смотрит на репортерскую молодежь как на коллег по профессии. Сейчас, когда Лернер решил увольняться, служба в газете уже виделась ему романтическим занятием, прямо-таки приключением. Эти выезды, когда ты, как по тревоге, мчишься на пожар! А потом полночи стучишь на машинке! Циничная веселость репортерской братии, которую ничем нельзя удивить!

— Хотите узнать, что я тут выискала? Эта статья просто на вес золота! — сказала госпожа Ганхауз. Крупная белая рука, украшенная аметистом, который очень шел к коричневому платью, протянулась и зашуршала газетой, другая уже щелкнула лорнетом. — Это прямо-таки для вас написано! Вы еще будете радоваться, молодой человек, что сегодня мы оказались рядом за одним столом.

И она принялась читать вслух длинный скучный обзор из экономического раздела «Берлинского биржевого курьера» о деятельности Германского морского рыболовного товарищества; в ее хорошо поставленном голосе опытного оратора слышались драматические интонации, время от времени она бросала на слушателя многозначительные взгляды, словно бы намекавшие; мол, тот и сам наверняка давно понял всю сенсационность сообщаемых сведений.

Речь шла… Действительно, о чем же шла речь? Почти все содержание бессмысленно прошумело мимо оцепеневшего в своем горе Лернера. А речь шла о том, что Германское морское рыболовное товарищество ищет новые места лова и в этих поисках устремилось туда, где уже до него начало вести лов большинство рыболовных флотов, то есть в негостеприимные воды в районе между Норвегией и Северным полюсом, где острова и ледяные поля носят такие странные названия — например, один такой клочок мерзлой суши, размером, пожалуй, немного больше Берлина, однако населенный тюленями и пингвинами, называется Землей Франца Иосифа. Уж там-то никто слыхом не слыхал ни про пожар в Трептове, ни про позорный конец одного шустрого репортеришки. На таких островах рыболовные шхуны устраивают стоянку. Там строят продовольственные склады. Там вялят рыбу. Иногда даже остаются зимовать те, кого ранняя зима захватила врасплох и обратный путь оказался отрезан плавучими льдами. Один из этих островов назывался Медвежьим. По-видимому, на нем с немецкими рыбаками конкурировали то ли бурые медведи, то ли белые, то ли гризли.

— «Бесхозный Медвежий остров», — продолжала читать госпожа Ганхауз и, дойдя до этого места, грозно возвысила голос. — Обратите внимание на слово «бесхозный»! — добавила она и взглянула на Лернера, высоко вскинув брови.

Слово «бесхозный» встречалось Лернеру раньше только в сочетании с «вещью» или «собакой». Бесхозных собак отлавливали собаколовы. Крупных бесхозных псов отдавали старьевщикам в качестве тягловой силы для тележки, на которой те перевозят старые газеты или кости. «Бесхозный» означало что-то непривлекательное и убогое. «Бесхозными» были вещи, у которых нет хозяина и которые хозяину даром не нужны.

Но тут дело было в другом! Медвежий остров потому бесхозный, что потенциальных хозяев оказалось слишком много, слишком многие заявили на него свои права. Пока что среди желающих числятся Норвегия, Россия и Англия, но дипломатический баланс держится в этом случае на таком хрупком основании, что никто не решается сделать первый шаг.

Да и кому, скажите на милость, нужна какая-то скала, расположенная между каторжными островами Новая Земля и Шпицбергеном?

— Раньше это скрывалось, но теперь перестало быть секретом, — объявила госпожа Ганхауз задушевным голосом сказочницы, как будто собиралась приоткрыть завесу никому, кроме нее, не ведомой тайны, а не вычитанное только что в газете. — Оказывается, при рытье фундамента для одного из рыболовецких складов строители наткнулись у самой поверхности на пласт каменного угля. Каменный уголь высшего качества! — От волнения у нее даже перехватило дыхание: «Каменный уголь!»

— Да по мне, хоть пасхальные яйца! — со злостью крикнул Теодор Лернер. Панцирь отчаяния лопнул, наружу вырвалась ярость. Каменный уголь в краю белых медведей! Как будто у него мало своих забот! — Это вы меня удержали от поездки в Трептов! Анилиновая фабрика сгорела. Пять часов потребовалось пожарным, чтобы справиться с огнем. Один пожарный погиб. Произошел взрыв котла. Жителей пришлось эвакуировать из домов. Весь район был поставлен с ног на голову! А вы заявили мне, что не было никакого пожара. Откуда вы это взяли? Тоже из газет? Я репортер. Я не справился с заданием, причем из-за вас! По вашей милости я потерял работу. У меня и без того было шаткое положение, а такой промах никто не спустит с рук начинающему стажеру, и правильно сделает! Так что, пожалуйста, не надо мне заговаривать зубы какой-то ерундой про каменный уголь на Медвежьем острове!

Все это было сказано очень резко и злобно. Каждая фраза вылетала со свистом и взрывалась, как бомба. Он готов был схватить «Берлинский городской вестник» и буквально отхлестать им госпожу Ганхауз по полным гладким щечкам именно этой газетой с жалким сообщением о зоопарке, торчавшем убогой заплаткой, от которой за версту разило провалом. Что творилось сегодня утром в редакции, такой женщине вообще не понять! Кто она, собственно говоря, такая? Кто дал ей право лезть в чужую жизнь, внося в нее обман и неразбериху?

«Хороший вопрос!» — любил восклицать дядюшка Лернера, старик с белой щеточкой усов. Хорошим, по мнению дядюшки, был такой вопрос, на который вообще невозможно ответить или, по крайней мере, непросто найти ответ. Злости Лернера хватило бы на длинную тираду, а не то и на рукоприкладство. Госпожа Ганхауз, по-видимому, это понимала и смотрела на него чуть ли не с восхищением. Она сидела перед ним грудь вперед, открыто и добродушно глядя на него из рамки тугих локонов. Сейчас перед ним была не вчерашняя обыкновенная женщина, поддавшаяся минутной слабости, и не бодрый товарищ, она была воплощенное достоинство, весь ее облик выражал уважение к себе и собеседнику. От взгляда Лернера это не укрылось, несмотря даже на обуявшую его ярость.

Лернер был любопытен. В этом была его сила и его слабость. Что-то она ответит?

— Совершенно согласна, причем по всем пунктам, — так начала госпожа Ганхауз, прежде чем перейти к ответному возражению, в котором выразилась большая находчивость и проницательность. С позволения господина Лернера, она хотела бы только обратить внимание, что он упустил главное, потому что именно его положение в газете было предметом ее заботы. То, что она собирается ему сказать, нельзя изложить в двух словах, так что на первый случай можно ограничиться следующим — статья в «Биржевом курьере» имеет к нему как к редактору самое прямое отношение.

— Я не редактор и теперь уж никогда им не буду! — раздраженно перебил он собеседницу.