Трудный переход - Мулдаш Уналбаевич Ерназаров

— Он, он, сынок! Я узнал его даже после стольких лет, даже в той сайгачьей шкуре, в которую он, будто дикарь, был одет. Его отец Алдажар немало вреда причинил нашему народу. А этот зверь, хоть и глупее своего отца, но еще хуже. Каражан за главного у этих бандитов. И вот еще что, сынок. Случайно я услышал, как Каражан говорил одному из своих подручных, что они должны с кем-то встретиться и объединиться в местности Шихан.

Ранним утром отряд вновь уходил в пески. Женщины, старики, дети — весь аул — собрались проводить их и благодарно махали им вслед.

— Молдаке, — покачиваясь в седле, заговорил перенявший казахскую форму обращения к старшим Очкасов, — из вашего разговора со стариком я понял, что главарь банды Каражан — сын бая Алдажара, о котором до сих пор с такой ненавистью вспоминают местные казахи. Что это за человек, что это за история?

II

История эта уходит своими корнями в 1927 год. По течению реки Сырдарьи, до ее впадения в Аральское море, была земля, на которой с незапамятных времен селились жатаки[6] алимского рода. Они не кочевали, а вели оседлый образ жизни, выращивая просо, ячмень, пшеницу, арбузы и дыни. Им едва хватало небольших сенокосных угодий, чтобы прокормить немногочисленный скот, а в знойное лето, когда мошкара и гнус не давали покоя лошадям и изголодавшиеся верблюды гибли, наевшись ядовитой травы, нужда гнала жатаков с насиженных мест. Собрав скот сородичей, они уходили на джайляу Каракумов.

Были среди этих оседлых алимцев ювелиры, кузнецы, столяры, кожевники. Не было для невест любого рода лучшего подарка, чем украшения, привозимые женихами с берегов Сырдарьи. Но особенно славились сапожники. Их знала вся степь. Это были известные в народе мастера, которые искусно выполняли любые работы по особым заказам и украшали обувь тончайшей серебряной вязью, нитью и узорами…

Семидесятилетний Бокан, один из трех братьев-палуанов, снискавших в народе почет и уважение не только за силу и отвагу, но и за честность и ум, откочевал в Каракумскую пустыню.

Становище Бокана узкой полосой тянулось по бывшему морскому дну. Это пастбище заканчивалось возвышенностью, на которой, по традиции, он ставил свою юрту и жил там со своей старухой и двумя взрослыми сыновьями — Оралханом и Канатханом, младшей дочерью Балханой и внуком Бактыбаем.

В местности Мынбулак становище Бокана граничило с джайляу шомекейского рода. А еще выше, к северу, в глубь Каракумской пустыни располагались кочевники алимского рода.

По казахскому шежре[7] Алим и Шомекей были родными братьями и, по преданию, от одного пошел алимский, а от другого — шомекейский род. Соседи десятками лет жили мирно, причин для родовых споров между шомекейцами и алимцами не было.

Узнав о прибытии соседей на весеннее пастбище, Бокан, по заведенным обычаям, готовился достойно встретить их. Но те нагрянули неожиданно.

Еще издали старик узнал двух знатных баев — Алдажара и Барлыбая. Скакуны ахалтекинской породы наметом поднесли их к юрте и остановились.

Баи с преувеличенным почтением поздоровались с Боканом. Тот пригласил нежданных гостей в юрту. Его старуха заботливо расстелила баям корпеше[8], каждому подала подушки и принялась готовить чай.

— Очень хорошо, что вы сами пожаловали к нам, Алдеке и Бареке. Я собирался к вам сегодня, пригласить, на ерулик[9]. Будьте желанными гостями, сейчас велю заколоть барана.

Старик славился своим гостеприимством. Бокан не был богат, но всегда говорил: «Гость в дом — радость хозяину».

— Спасибо, Боке, за приглашение на ерулик. Ми рады, что казахи чтят этот древний обычай, — начал Алдажар, обратившись к Бокану, а когда тот отвернулся, поторапливая взглядом жену, подмигнул Барлыбаю. — По нашему обычаю, когда на землю одного рода с миром прибывает другой, его наделяют землей и помогают в устройстве. Сложилось так, что шомекейцам из Тенгиза пришлось неожиданно сняться. Там мы терпели притеснения от новых властей и ушли с насиженных мест. За нами последовали люди из табынского рода. Алим и Шомекей — родные братья. А род Табына нам дальняя родня. Сами понимаете, Боке, им нужна земля. На ерулике мы, конечно, побывать успеем, но хотели бы услышать от вас, как лучше устроить табынцев?!

Все это было неожиданным — Бокан насторожился. «Алдажар и Барлыбай известны как хитрые и коварные люди, — подумал он. — Неспроста они пришли ко мне за советом. А я-то, старый, обрадовался гостям».

Стараясь не показать своего волнения, Бокан ответил:

— Алдеке, вы знаете, что я здесь не имею ни клочка своей земли. Моя семья занимает условную границу джайляу алимского рода, я пасу не свой скот, а сородичей. Как же я могу один решить, выделить землю или нет? — не выдержав, он усмехнулся. — Я ведь не бий алимского рода!

В разговор вмешался Барлыбай. Он говорил быстро, казалось, что во рту его перекатывается кусок горячего мяса, и порой трудно было разобрать его невнятную речь:

— Боке, неужели вам, старому уважаемому аксакалу, непонятно? Когда в дом приходит гость, теснится хозяин, освобождая ему место. Мы все говорим, что Алим и Шомекей были братьями. Значит, мы, потомки этих родов, тоже братья. Разве вам не следует потесниться, чтобы принять гостей? Вы перекочуете выше, к джайляу алимцев, мы потеснимся ниже — вот и освободится место для гостей. Неужели для этого нужно решение биев алимского рода?

Намеки на братство не убедили Бокана. Да и то, что Алдажар и Барлыбай не уживаются с новой властью, было для него удивительным: старик впервые видел, чтобы баи и представители власти не находили общего языка.

Горячий и решительный по характеру, он не сдержался, повысил голос:

— Эй, Барлыбай, ты куда гнешь?.. Вы здесь говорите о наших святых обычаях, о родовых отношениях. Но у казахов есть пословица и вы ее прекрасно знаете: «Хоть глупо, но сбудется так, как говорит сын бая». Ты хоть и бай, но я не твой пастух! И слушать тебя не хочу! Я понял вас. Не за советом вы пришли, а прогнать меня, старика, с насиженного места. Этому не бывать! Убирайтесь вон из моего дома!

Алдажар, стараясь казаться невозмутимым, чуть приподнялся с подушки, сел поудобнее, гордо выпрямился и произнес:

— Бокан, ты не намного старше меня, я говорю с тобой, как с равным. Не торопись выгонять нас. А на твою пословицу отвечу пословицей: «Из одного дерева не построишь жилище, а из одинокого не сделаешь бия». Подумай, аксакал, ты один, а нас много. Послушай доброго совета, — притворная улыбка исчезла с его лица. — Убирайся отсюда, здесь поселятся другие!