Вождь краснокожих - О. Генри

Он должен положить ваш ответ в эту коробочку и немедленно вернуться в Сэммит.

Если вы задумаете какую-нибудь подлость или не согласитесь на наши условия, вы никогда больше не увидите вашего сына.

А если вы заплатите деньги, как указано, ваш сын будет возвращен вам через три часа, здоровым и невредимым.

Условия эти окончательные, и если вы не согласитесь на них, никаких сообщений от нас вы больше не получите.

Я надписал адрес Дорсета и положил письмо в карман. Когда я собрался уже итти, мальчишка подходит ко мне и говорит:

— Слушай, Змеиный Глаз: ты сказал, что мне можно играть в разведчика, пока ты будешь в отсутствии?

— Играй, конечно, — говорю я. — Мистер Билль будет тоже играть с тобою. В чем заключается эта игра?

— Я разведчик, — говорит вождь краснокожих, — и я должен предупредить поселенцев, что индейцы собираются напасть на них. Мне надоело самому быть индейцем. Я хочу быть разведчиком.

— Чудесно, — говорю я. — Повидимому, это безобидная игра. Я думаю, мистер Билль поможет тебе натянуть нос этим кровожадным дикарям.

— А что я должен делать? — спрашивает Билль, подозрительно глядя на мальчишку.

— Ты лошадь, — говорит разведчик. — Ты становись на четвереньки. Я поеду на тебе в лагерь поселенцев. Не могу же я ехать верхом без лошади!

— Надо его занять пока, — говорю я Биллю. — Уж не спорь с ним.

Билль становится на четвереньки.

Вдруг в его глазах вспыхивает выражение, какое бывает у кролика, когда над ним захлопывается западня.

— А далеко до этого обоза поселенцев? — спрашивает он.

— Девяносто миль, — говорит разведчик. — Уж тебе придется понатужиться, чтобы поспеть во-время. Ну! Гоп! Пошел!

Разведчик вскакивает на Билля и погружает свои каблуки в его бока.

Вождь краснокожих сидел верхом на Билле.

— Ради всего святого, — говорит Билль, — обернись, Сэм, как можно скорее. Ах, зря мы назначили выкуп в полторы тысячи! Тысячу надо было просить. Слышь ты, ты перестанешь лягаться? А то я встану и дам тебе взбучку.

Я прошел в Поплар-коф и повертелся там около почтовой конторы и лавки, вступая в разговоры с публикой, которая приходила туда по своим делишкам.

Один какой-то бородач, сообщил мне, что Сэммит, он слышал, взбудоражен исчезновением сына старика Эбенезера Дорсета. Заблудился мальчик где-нибудь или его похитили. Больше ничего мне не нужно было знать.

Я купил немножко табаку, навел, как бы случайно, справку насчет цен на бобы, опустил потихонечку в ящик письмо и ушел. Почтмейстер сказал, что почтовая тележка проедет через час и захватит почту на Сэммит.

Когда я вернулся в нашу пещеру, ни Билля, ни мальчишки не было видно. Я исследовал окрестности пещеры, рискнул раза два аукнуть, но никакого ответа не было.

Я закурил трубку и уселся на камень в ожидании событий.

Этак через полчаса в кустах зашуршало, и Билль, хромая, вынырнул на чистую площадку перед пещерой; за ним показался мальчишка. Он шел тихо, осторожной поступью разведчика. На физиономии его играла широченная улыбка. Билль остановился, снял шляпу и вытер себе красным платком лицо. Мальчишка притаился шагах в восьми позади него.

— Сэм, — сказал Билль, — ты будешь считать меня изменником, но я не мог больше выдержать. Я взрослый человек, с наклонностями мужчины и привычкой к самозащите, но бывают случаи, когда все идет к чорту. Мальчишка ушел. Я отослал его домой. Сорвалось! В старые времена бывали мученики, которые предпочитали смерть на костре отречению от какой-нибудь там специальной комбинации, которая их устраивала. Ни один из них и близко не видал таких сверхъестественных пыток, которые пришлось испытать мне. Я старался быть верным нашему уговору, но всему есть граница…

— Да в чем дело, Билль? — спросил я.

— Он проехал на мне девяносто миль, до самого обоза, — дюйма не хотел подарить. А потом, когда поселенцы были спасены, мне дали овса. Песок — отвратительная замена. А потом мне пришлось целый час объяснять ему, почему вода мокрая, а трава зеленая; и куда девается земля, когда в ней дырка. Я тебе говорю, Сэм, человек — только человек. Я схватил его за шиворот и стащил его с горы вниз. Всю дорогу он лягался. У меня обе ноги черно-синие до самых колец. Раза два или три он укусил меня за руку. Но, слава тебе господи, он ушел, — ушел домой. Я показал ему дорогу к Саммиту и двинул его по затылку так, что он сразу подвинулся к Саммиту на восемь футов. Жаль, конечно, что мы лишились выкупа. Но что мне было делать? Еще полчаса, и меня пришлось бы отвезти в желтый дом.

Билль вздыхал и отдувался, но на его розовом лице лежало выражение мира и успокоения.

— Билль, — спросил я, — в твоей семье никто не умер от разрыва сердца?

— Нет, — сказал Билль. — Ничего у нас в семье наследственного не было, кроме малярии и несчастных случаев.

— Тогда ты можешь обернуться и посмотреть, что у тебя за спиной.

Билль обернулся, увидел мальчишку, побледнел и, тяжело опустившись на землю, стал зачем-то срывать траву и собирать щепочки. В течение целого часа я волновался за его умственные способности. Я объяснил ему, что, если старик Дорсет согласится на наши условия, к полуночи все будет кончено и мы избавимся от мальчишки. Билль кое-как собрался с силами. Ему удалось даже выдавить на своем лице жалкое подобие улыбки, и он обещал мальчишке поиграть с ним, когда он отойдет немножко, в русско-японскую войну.

Мой план для получения выкупа, гарантировавший нас от какого бы то ни было подвоха, был достоин профессиональных детокрадов. Дерево, под которым должен был быть оставлен ответ, а потом и деньги, стояло у самого забора, а кругом были ровные чистые поля. Если бы шайка констеблей следила за человеком, который явится за получением ответа, она заметила бы его приближение еще издалека, как он идет через поля или по дороге. Но дудки! В половине девятого я давно сидел на назначенном дереве, спрятавшись в ветвях, как древесная жаба, и ждал прибытия посланного от Дорсета.

Ровно в назначенное время подъезжает на велосипеде какой-то подросток, находит картонную коробку под столбом забора, опускает в нее записочку и несется назад, в Сэммит.

Я подождал еще час и решил, что подвоха, значит, нет. Я соскользнул с дерева, взял записку и вдоль забора тихонько пробрался к лесу. Через полчаса я был уже в нашей пещере. Я открыл записочку и при свете фонаря прочел ее Биллю. Она была нацарапана пером, скверным почерком, и содержание ее было такое:

«Двум отчаянным людям.

Джентльмены, я получил сего числа ваше письмо по вопросу о выкупе, требуемом вами за возвращение моего сына. Я полагаю, что ваши требования несколько преувеличены, и посему делаю вам контр-предложение, которое, я заранее думаю, будет вами принято. Вы вернете мне Джонни и уплатите мне наличными 250 долларов. На этих условиях я согласен принять его из ваших рук. Лучше всего вам притти с ним ночью, потому что соседи думают, что он заблудился, и я не могу принять на себя ответственность за то, как они поведут себя с людьми, которые приведут его обратно.

С совершенным почтением

— Великие пираты и флибустьеры![10] — воскликнул я. — Такой наглости…

Но я посмотрел на Билля и заколебался. У него на лице было выражение мольбы, красноречивее которого я не видывал на морде ни одного из говорящих или немых животных.

— Сэм! — сказал он. — Что такое, в конце концов, двести пятьдесят долларов? Деньги у нас есть. Еще одна ночь с этим мальчишкой, и я готов для Бедлама.[11] Я считаю, что мистер Дорсет мало того, что настоящий джентльмен, но еще и мот. Спросить такую скромную сумму! Неужели ты упустишь такой дешевый случай, Сэм?

— Сказать тебе по правде, Билль, — проговорил я, — этот маленький баран мне тоже действует на нервы. Отведем его домой, заплатим выкуп и развяжемся.

В ту же ночь мы отвели его домой. Нам удалось уговорить его отправиться с нами после того, как мы уверили его, что отец купил ему ружье с серебряной насечкой и мокассины[12] и что завтра мы отправимся, с ним на охоту на медведей.

Было ровно двенадцать, когда мы постучались к Эбенезеру Дорсету.

Как раз в тот момент, когда я должен был, по первоначальному нашему предположению, извлечь из коробочки полторы тысячи долларов, Билль отсчитывал в протянутую стариком руку двести пятьдесят долларов.

Когда мальчишка увидел, что мы уходим и оставляем его дома, он заревел, как пароходная сирена, и впился, как пиявка, в ногу Биллю. Его отцу пришлось отрывать его от ноги Билля частями, как гуммозный пластырь.

Мальчишка впился, как пиявка, в ногу Биллю.