Дядя самых честных правил 4 - Александр Горбов

Я не ответил, готовясь принять удар. Пруссаки и правда отмахнулись от ядер, как от мух, и готовили «молоты». Ну что же, сейчас посмотрим, чьё колдунство сильней.

* * *

Анубис горел у меня в груди яростным пламенем, накачивая щит дополнительным эфиром. После новой порции красной ртути он стал будто бы мощнее, но измерить «прибавку» у меня не было инструмента. Зато приходилось обливаться потом, нагреваясь, как за минуту до этого моя шпага. Ёшки-матрёшки, скорей бы они уже атаковали, невозможно же терпеть!

Оказалось, что это не пруссаки медлили, а у меня время растянулось резиной. «Молоты» сорвались с рук магов и неспешно, будто двигались под водой, полетели ко мне.

Боже, как медленно! Я ведь сгорю к чертям собачьим, пока держу такой поток эфира.

«Молоты», пылая багровым огнём, приближались. Три… Два… Один…

Первое боевое заклятье шибануло в поднятый щит. По ушам хлестнула гулкая ударная волна, а поле за невидимой границей окатило пламенем, сжигая без разбора прошлогоднюю жухлую траву и молодую зелень.

Бумс! Второй «молот» врезался в щит и пробил его, распадаясь на огонь и перегар эфира. Я даже испытал облегчение — держать подпитку щита было уже совершенно невмоготу.

Три следующих боевых заклятья одновременно оказались над Знаком, брошенным на землю. Это была не защитная связка, а простая «продувка», создающая над собой поток восходящего эфира. Залитая Анубисом до краёв, она подхватила «молоты» и отправила их в полёт над батареей. Даже если они взорвутся где-то над лагерем, вреда от них будет немного.

Последний багровый сгусток пролетел над разрядившимся знаком и со всего размаха ударился в Тильду с Печатями. Знак прогнулся, будто сеть, полная рыбы, задрожал и с басовитым хлопком выбросил «молот» обратно'. Не магическое зеркало, а деланный волшебный «батут», на зависть всем Талантливым магам.

Поток эфира внутри меня спал, и время резко ускорилось. Вжжууух! «Молот» вернулся к своему создателю и шмякнул весёлую компанию прусских магов во всю силу. Впрочем, результата взрыва я не увидел — от перенапряжения Таланта меня скрутило пополам. Колени подломились, и меня стошнило на выжженную траву горькой желчью. Чёрт побери! Как не вовремя!

— Константин Платонович, держитесь.

Киж подхватил меня под руки, поставил на ноги и потащил к батарее.

— Ничего, это пройдёт, отлежаться вам надо. Сейчас всё сделаю, не переживайте, — бормотал он, ведя меня мимо пушек. — Дядя ваш тоже вот так перенапрягся несколько раз. И ничего, на следующее утро как огурчик был! И вы полежите, отдохнёте и станете ещё сильнее прежнего.

В ответ я только мычал, борясь с тошнотой, и старался перебирать ватными ногами, чтобы не волочиться мешком картошки. В груди успокаивающе урчал Анубис, и становилось как-то легче. Ерунда! Главное жив, а силы восстановятся.

* * *

Надо мной не было ничего, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но всё-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нему серыми облаками. Глядя в бесконечное небо Пальцига, я поймал у себя в голове жужжащую мысль: что всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба; ничего, ничего нет, кроме него; но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения.

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение, опёрся руками о землю и сел. Ерунда всё это! Вот поле боя, только оно сейчас и реально. Надо встать и продолжать битву, а то и правда атакующие пруссаки устроят мне вечный покой.

— Выпейте, вашбродь. Зараз легче станет.

Перед глазами замаячил унтер Сидоров, который сунул мне в руку квадратную бутылку. Глотку першило, и я приложился к горлышку, не глядя на содержимое. Молоко! Ух ты, как хорошо пошло! Не отрываясь, я выпил всю бутылку одним залпом.

— Спасибо.

Голос у меня хрипел, будто после болезни.

— Пожалуйте, вашбродь.

— Помоги мне встать.

Оперевшись на руку унтера, я смог подняться. Меня ещё чуть-чуть пошатывало, но с каждой минутой становилось всё лучше. То ли молоко подействовало, то ли организм сам справлялся с перенапряжением.

Пушки молчали. Орудийные расчёты сидели, отдыхая в ожидании приказа. Я дошёл до Корсакова, наблюдавшего за противником в подзорную трубу, прочистил горло и спросил:

— Что я пропустил?

— Константин Платонович! Ну вы и горазды драться! — Корсаков искренне обрадовался моему появлению. — В одиночку против троих боевых магов! Восемь «молотов» отразили, да ещё и одного пруссака прихлопнули. Сильны вы, Константин Платонович! Боюсь, вас теперь из артиллерии переманят после таких подвигов.

Я не стал поправлять его, что «молотов» было шесть, но поморщился на последних словах.

— Нет уж, я с батареи никуда не уйду. Пушки мне ближе, чем заклятья.

Корсаков покачал головой. Он так и не принял всерьёз мои слова, что я не собираюсь делать военную карьеру. Ладно, его дело.

— Что было, пока я лежал без памяти?

Оказывается, стоило мне вернуть прусским магам подарок, как в атаку пошла пехота. Солдаты захватили пустые батареи, брошенные шуваловцами, но удержаться не смогли. Яростная атака наших гренадёров выбила врага оттуда, и пруссаки откатились за холм, где их не доставала наша артиллерия. Но контратаковать Салтыков не разрешил, и войска ждали новой атаки противника.

— Думаю, — Корсаков кивнул в сторону пруссаков, — скоро ещё раз на штурм пойдут.

Я попросил у майора подзорную трубу и оглядел поле боя. Да, немало народу положили. Пару тысяч, если не больше.

— Иван Герасимович, разрешите в случае атаки приласкать их моими «близнятами»?

Хоть Корсакову крайне не нравилась эта маленькая пушка, он не стал мне отказывать.

— Если желаете, Константин Платонович, можете и пострелять.

Я поблагодарил его и прошёлся вдоль орудий батареи. На глазок оценил состояние Печатей и улыбнулся сам себе. Держатся! На пять-шесть таких сражений хватит, не зря возился и накачивал эфирные фигуры.

Закончив осмотр, я подозвал Сидорова и ещё одного солдатика, из выделенных мне в помощь, и приказал:

— Как начнётся стрельба, я укажу фланг, и вы катите туда орудие. Прикроем батарею от фланговых атак, если придётся.

— Не сумлевайтесь, вашбродь, — Сидоров осклабился. — Пушечка лёгкая, туда-сюда можем весь день катать.

— Вот и славно, братец. Пока отдыхайте, силы ещё понадобятся.

Оставив пушкарей, я отправился к Кижу, стоявшему позади батареи и разглядывавшего ряды пехотного полка на правом фланге.

— Спасибо, Дмитрий Иванович, что вытащил.

Мертвец обернулся и пожал плечами.

— Разве я мог поступить по-другому, Константин Платонович? Слово мертвеца самое крепкое на этом свете.

— И всё же я тебе благодарен, выбери, чем тебя можно наградить.

Киж на секунду задумался и хитро усмехнулся.

— Как вернёмся в усадьбу, прикажите Настасье Филипповне не запирать винный погреб. Окошко там больно маленькое, лазить крайне неудобно.

Я расхохотался.

— Прикажу. Хочешь, тебе там столик поставят, чтобы никуда уходить не пришлось?

Киж наигранно возмутился.

— Константин Платонович, я же не горький пьяница! Норму знаю, не больше пяти…

Договорить он не успел. В трёх шагах от нас с диким свистом и грохотом в землю врезалось пушечное ядро. Срикошетило от земли и, как камень, брошенный на водную гладь, заскакало по полю. Не дожидаясь следующего прилёта, я бросился обратно на батарею. Как и предсказывал Корсаков, пруссаки пошли на второй штурм.

Глава 3

Гусары смерти и песок

На этот раз пруссаки не бросились в атаку нахрапом, а проявили военную смекалку. Выставили на холме у моста пушки и открыли огонь по нашей батарее. Корсакову, хочешь не хочешь, пришлось отвечать. А пруссаки, видя, что наши пушки заняты артиллерийской дуэлью, снова двинули пехоту на брошенные шуваловские батареи, чтобы вбить клин между русскими полками.

— Магов бы сюда, — дёрнул щекой Корсаков. — Что там Салтыков думает, а?

Я покачал головой и указал рукой на север.

— На другом фланге армии заварушка. Видите, вон там?

Корсаков повернулся и несколько минут всматривался в дымку над лесом. Я давно заметил — маги с Талантом «подслеповаты» на эфир, с трудом различают детали рисунка. Это деланным приходится тренироваться, чтобы видеть отдельные нити, а у Талантов всё просто: бери больше силы и кидай дальше, не обращая внимания на мелочи.

— Магическая схватка, да?

— Так точно, Иван Герасимович, и серьёзная. Знатно полыхает, там чем-то посильнее «молотов» кидаются.

Майор покачал головой, поднял подзорную трубу и включился обратно в артиллерийскую дуэль.

— Третье орудие, выше