Чеченская пыль - Инсаф Давлитов

– А-а-а, – уклончиво тянет Ильдар. – Сам не понял, как это произошло.

Он украдкой рассматривает девушку. Да, Ксения – настоящая красавица.

Этого у нее не отнять. Нравится всем. Только как простым солдатам завести знакомство с такой эффектной особой? Некоторые, обжегшись, со зла не дают ей прохода, отпускают похабные реплики. Больше всех досаждает Ксении тот самый здоровяк. Как-то Ильдар не выдержал и велел ему заткнуться. Детина рассвирепел, но от расправы над срочником тогда его удержали приятели-контрактники. Не захотели устраивать побоище: рядом кучковались пацаны из татарского землячества.

Ксения перебирает медикаменты и перевязочные материалы. Потом будет некогда. Как пойдет стрельба, к ней начнут доставлять раненых. И тут нужно действовать быстро, о каждом иссеченном, истекающем кровью позаботиться, приободрить. Одни солдаты будут слушаться, другие – брыкаться и рваться обратно в бой, кричать, что всех гребаных душков сейчас порвут. Шоковое состояние – оно такое. Ей говорили, что наибольший урон здесь наносит минометный и гранатометный огонь. К сожалению, так оно и есть, осколочные ранения стали бичом каждого столкновения с противником.

Женщина достает из своего узла какую-то выпечку и протягивает ее спутникам:

– Вот, угощайтесь.

Это чебуреки. Плоские треугольные пирожки с начинкой из мяса с луком. Ильдар быстро проглатывает свою порцию. Уж очень вкусно, хоть и на мясе местные кулинарные дарования сэкономили. Еще бы таких, штуки три-четыре… Ксения же ест аккуратно, стараясь не ронять крошки. На ее запястье поблескивают часики с витым браслетом. Глядя на молодежь, женщина грустно улыбается:

– Не страшно, дочка, на войне-то?

– Меня мальчишки защищают, – сердечно отвечает Ксения. – А я им доверяю.

Женщина отворачивается. Провожая сына в армию, она больше всего боялась разгула дедовщины. Тогда о ней трезвонили на всех углах.

Солдаты молодого пополнение, не выдерживая издевательств, бежали, расстреливали своих мучителей, вешались, вскрывали вены, литрами поглощали соленую воду и глотали иголки с гвоздями.

А потом из телевизора и радио посыпались неизвестные доселе слова:

“сепаратисты”, “зачистка”, “спецоперация”, “восстановление конституционного порядка”. И оказалось, что есть вещи страшнее распоясавшихся дедов и дембелей. Да, в казармах остервенело дрались на нунчаках и дужках от кроватей, отбирали продукты и деньги, заставляли на себя работать, били молодых в кровь, порой и вгоняли в инвалидность, но намеренно не убивали. В Чечне же заполыхала война, оттуда пошли скорбные рейсы с “грузом 200”, госпитали в стране наполнились покалеченными людьми с поврежденной психикой и ранней сединой.

Мать снова плачет. Ильдар стискивает зубы. Чем тут поможешь?

Машинально ощупывает “именную” гранату. Нет уж, если прижмут капитально, в плен он не сдастся. Дело нехитрое. Собрался с мыслями, выпрямил усики, вытащил чеку, отпустил прижимной рычаг. И гуд бай,

Америка! Быть бы только в сознании. Ксения приобнимает женщину за плечи и старается успокоить.

У девушки тоже есть мама, переживающая за свою кровинку. Пишет регулярно письма, просит беречься, а еще лучше – перевестись в формирование, стоящее в центральной части России. Но как Ксения может оставить воюющих сослуживцев? Предательство получится, по-другому не назовешь. Нельзя бросать людей, которым и так тяжело приходится без медицинской помощи. Поэтому она всегда отвечает, что пробудет здесь столько, сколько потребуется.

Колонна идет споро. Дорога пока позволяет.

Монотонный шум и проплывающий мимо однообразный пейзаж берут свое.

Незаметно мысли улетают в доармейское прошлое. Были бы дико уставшими, так еще бы и прикорнули на ходу. Даже несмотря на опасность обстрела или превращения в лепешку под гусеницами. Когда организм вырубается от нехватки сна и нагрузок, отключается и сознание. На постах для профилактики командиры накрывают спящих плащ-палаткой и принимаются душить. Жестко, но действенно. На броне же начальство может только раздавать подзатыльники.

По чьей злой воле здесь собралось столько разных людей? Вот, например, бывший студент. А сейчас – 19-летний пулеметчик, прошедший огонь и воду. Его дважды, после липких от крови атак-отступлений, заочно хоронили. И каждый раз он выбирался в расположение своих сил.

Глаза у него закрыты. Может показаться, что спит, обнимаясь с ПК. Но нет, составляет в уме письмо на родину. Или вот новичок. Это его первый боевой выход. Сразу заметны неприкаянность и некоторая растерянность в незнакомой ситуации. Да и натянутая улыбочка выдает с потрохами. Оно и понятно. Скоро произойдет самый настоящий бой, где кого-то из них могут ранить или даже убить. С отрешенным лицом, сжимая в зубах дымящуюся сигарету, покачивается ветеран-контрактник.

Человек, успевший повоевать еще до Чечни, сущий дьявол. В одном из окружений, когда готовился прорыв и замаячил вопрос о добровольце-смертнике, он, не задумываясь, вызвался пойти на

“переговоры” к главарю духов, заминированный по полной программе.

Потом говорил, что отмазал таким образом молодежь, которой еще жить да жить.

Что ни говори, а прошлое у ребят-срочников было разным. В нем хватало и расстройств, и воодушевлений. Но одинаково приятным по сравнению с настоящим. Хотя и сейчас терпимо. Грех жаловаться: руки-ноги целы, голова на плечах сидит, кормежка есть. О чем еще мечтать? Можно, конечно, представить себе светлое будущее, которое наступит после осточертевшей войны, но об этом лучше пока не загадывать. Сглазишь еще. Беда рядом ходит, а смерть за спиной стоит.

Тайга следит за дорогой уже несколько часов. Никакого движения, все спокойно. На однополчан, сидящих в тылу, никто не покушается. Раз так, надо пожевать. Он вскрывает жестянку с тушенкой, зачерпывает штык-ножом гущу из хрящей и редких мясных волокон, медленно жует.

Пригоршнями отправляет в рот сухари, запивает все это дело теплой водой из помятой фляги. Увлекшись чревоугодием, чуть было не пропускает прибытие знакомого “ПАЗика”.

Получив толчок сапогом, Павлик выныривает из объятий Морфея. Тайга показывает в сторону остановки:

– Ну что, не передумал?

– Что ты? – удивляется тот. – Как можно передумать? Ты только шлепни ее нормально.

Девушка идет обратно. В прицел Тайга видит ее лицо и даже забывает, где находится. Как будто и не было трех месяцев войны, трех месяцев повального сумасшествия. Милое лицо, ясные глаза, черные волосы, выбивающиеся из-под косынки. Красавицу уже можно выдавать замуж. За него, старого сорокалетнего контрача, она вряд ли пойдет. А вот с

Павликом вполне могли бы составить пару, потому как ровесники. Около двадцати обоим. Но не составят, застрелит он ее сейчас, невестушку местную. Э-э-эх!

Тайга останавливает перекрестие прицела на левой стороне девичьей груди. Плавно давит на спуск. И не понимает, что происходит. Пуля попадает местной жительнице в живот. Он пытается добить несчастную.

Но выходит еще хуже. Следующие две пули попадают ей в бочину, почти отрывают руку.

– Какой урод намудрил с оптикой?! – орет Тайга и в сердцах швыряет винтовку в Павлика. Она разбивает ему губы и падает на землю. Это уже не оружие. Теперь из этой снайперки только салют в честь всех усопших отдавать.

Павлик нисколько не обижается. Как завороженный, он смотрит на бьющееся в пыли тело, спокойно сплевывает кровь, хлопает Тайгу по плечу:

– Прикрой, братан, – просит он. – Я мигом.

– Давай, – кривится от злости Тайга. – Только пристрели ее сначала, чтоб не надрывалась зря.

Павлик хватает винтовку и бежит к их жертве. Девушка страдает недолго. Напарник приставляет дульный срез к ее виску, а дальше от головы мало что остается. Тайга смотрит, как Павлик суетится вокруг тела, вспоминает девичьи глаза. До этой паршивой войны, может быть, и пожалел бы такую красоту губить. А сейчас словно переродился.

Плевать на все. Нечего тут жалеть местных, российским солдатам тоже не всем суждено отсюда выбраться. Павлик стаскивает тело в кювет, скребет лопаткой щебень, пытается засыпать убитую.

Тайга снова берется за жестянку с тушенкой, приступает к прерванной трапезе, выливает в глотку остатки влаги из фляжки. Все-таки надо было воды побольше брать.

– Смотри, что надыбал! – хвастается юный мародер по возвращении. -

Нехило, а?

Золотые сережки с красными камушками, цепочка с кулоном, два колечка. “Улов” действительно неплохой.

– Собираем манатки! – распоряжается Тайга. – Хорош здесь вылеживаться. Еще вчера должны были нас сменить. А насчет девчонки…

Если всплывет убийство, говорим, что угрожала нам гранатой. У нас этого добра немеряно. Отделаемся как-нибудь.

– Да-да, конечно, – поддакивает Павлик, любовно перебирая цацки.

Впереди – опасный участок, прикрываемый взводным опорным пунктом внутренних войск. Укрепление стоит на господствующей высотке. При виде ВОПа с российским триколором на флагштоке у солдат теплеет на душе. Они не одиноки на чужой настороженной земле. Здесь свои, если что – помогут.