Синхронизация в Биркенвальде - Виктор Франкл

КАНТ. Сударыня, вы нас, наверное, знаете, однако забудьте. Мы неохотно называем свои имена.

МАТЬ. Извините, извините! Я только хотела.... думала... вы могли бы замолвить за меня словечко...

СПИНОЗА. Что? И зачем, кому?

МАТЬ. Я так тоскую о сыновьях. А здесь они так страдают, я знаю, я вижу — страдают! И я подумала: я подам заявление, чтобы их отправили ко мне.

КАНТ. Это невозможно, сударыня.

СПИНОЗА (тихо Канту). А может быть, попытаться, господин профессор?

СОКРАТ. Лучше не стоит, Барух. Не будем в это вмешиваться. Давайте иначе. (Матери.) Помогайте вашим сыновьям, а мы обещаем, что сделаем все, что сможем.

МАТЬ. Спасибо господа, большое спасибо! Бог вас вознагради! И поверьте мне, они того стоят! Смотрите, вот (неловкими движениями вытаскивает из сумки письма и маленькие пакеты) — все это я получила от них.

СПИНОЗА. Как так? Ведь оттуда, из лагеря, нельзя писать, нельзя ничего посылать?

КАНТ. Так что же это?

СОКРАТ (вглядываясь ближе). О! Разве вы все еще не понимаете? Это мысли сыновей о матери, это их молитвы за нее. Вот это я называю — дары, подарки...

МАТЬ (гордо). Прекрасные подарки, не правда ли? Так много писем, почти ежедневно, и что ни день — то пакет... Как же не гордиться ими? И разве они не стоят того, чтобы о них печалиться и заботиться?

КАНТ. Вы правы.

СПИНОЗА. Конечно!

Сократ возвращает матери письма.

КАНТ (философам). Да, знали бы люди, что все имеет свое значение и что значение это больше, чем то, к чему оно относится...

СПИНОЗА. Учитель, представьте, что сказали бы люди, если бы они это знали, как бы они удивились! А как бы были изумлены философы, если бы знали, что каждая их работа, в которой они ссылаются на вас, господин профессор, моментально...

СОКРАТ. Вы, вероятно, имеете в виду — вечно?

СПИНОЗА. Да — вечно — взлетает на ваш здешний вечный письменный стол в виде отдельного оттиска.

СОКРАТ. И как бы они были изумлены, если бы знали, что их великие мысли, даже не опубликованные, даже еще не высказанные — если это, конечно, великие мысли, — уже давно опубликованы здесь и ждут, когда их гонимый автор прибудет снизу, чтобы встретиться с ними.

КАНТ. Но почему вы думаете только о нашем цехе? Почему не о других — художниках, музыкантах? Разве вы не помните то мгновение — вечное мгновение, — когда Шуберт со слезами на глазах буквально ворвался к нам — и собственноручно получил здесь партитуру своей Симфонии си-минор, теперь уже «завершенной»?..

СОКРАТ. А помните, учитель, о чем тогда говорили? Бесконечные похвалы...

СПИНОЗА. И все время — музыка в си-миноре.

КАНТ. Да, да, знали бы люди...

КАРЛ. ...Жива ли еще мама?

ФРАНЦ (вполголоса). Мама, жива ли ты, мама, ты жива? Скажи, мама, ты жива?

КАРЛ. О чем ты думаешь? Чего молчишь? Что ты тихий такой?

ФРАНЦ (все также тихо, задумчиво). Скажи, мама, ты жива?

КАРЛ (нетерпеливо). Ну ответь же, Франц!

МАТЬ (приближаясь). Я не могу тебе этого сказать, Францик. Я не должна этого говорить. Но какая разница? (Настойчиво, убеждающе.) Но какая разница? Разве я не с тобой — так или иначе? Все равно с тобой!

ФРАНЦ (обращаясь к ней). Мама, скажи, ты жива?

КАРЛ. Ну, скажи же, наконец, хоть слово! Мне просто страшно. Скажи, ты что-то замышляешь?

ФРАНЦ (испуганно). Что ты говоришь? Нет, я просто думал о чем-то. Ладно, оставим это...

МАТЬ (философам). Вы слышали? Он думает обо мне. Беспрестанно думает обо мне!

СПИНОЗА. Да.

МАТЬ. Но он сомневается, он все время сомневается. Что сделать, чтобы он так не мучился сомнениями?

КАНТ. Вы ничего не можете сделать. Подождите — и пусть он подождет.

МАТЬ. Но я бы так хотела ему помочь...

СОКРАТ. Вы ничего не можете для него сделать.

МАТЬ. И они оба такие голодные...

ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ (появляясь, как и мать, справа; философам). Какое невезенье! И надо же, чтобы это случилось со мной!

КАНТ. Что такое?

СОКРАТ. Что опять случилось?

СПИНОЗА. У вас вечно что-то случается.

АНГЕЛ. Я должен спуститься вниз — туда, к ним.

КАНТ. Но зачем?

АНГЕЛ. Женщина подала заявление. Она хочет, чтобы сыновья были с ней.

СПИНОЗА. И что?

АНГЕЛ. Я должен туда, испытать их.

КАНТ. Вот так, в таком виде?

АНГЕЛ. О чем вы?

СОКРАТ. Переодетым, инкогнито?

АНГЕЛ. Конечно.

СПИНОЗА. И как что? Как кто?

АНГЕЛ. Как эсэсовец.

КАНТ. Забавно!

АНГЕЛ. Но не для меня! Надо же, чтобы со мной это случилось — как эсэсовец!

СПИНОЗА. И что же, собственно, произойдет?

СОКРАТ. Вы же слышали, Барух: он идет испытать их.

АНГЕЛ. Я должен их истязать. Истязать — до крови. Тогда видно будет, что они там такое.

(Исчезает направо, и в ту же минуту слева в барак входит, рывком открыв дверь, эсэсовец.)

ПАУЛЬ (вскочив по стойке смирно). Господня унтершарфюрер! Заключенный 97 126 докладывает: 16 заключенных из нового эшелона доставлены в блок 6, барак 9.

УНТЕРШАРФЮРЕР. Номер 118 163!

КАРЛ (вскакивает). Здесь!

УНТЕРШАРФЮРЕР. Пошли, свинья!

КАРЛ (поспешно, тихо). Пока, Францик! Держись!

(Уходит с эсэсовцем.)

МАТЬ (испуганно). Что они с ним сделают?

КАНТ. Не бойтесь, сударыня (значительно), это для него к лучшему.

МАТЬ (в тревоге). Он будет его допрашивать, он хочет из него что-то вытянуть. Его будут мучить, моего Карла!

СПИНОЗА. Вы разве не видели? Ведь перед ним был ангел. Вашего сына только испытают.

МАТЬ (в тоске). Зачем испытывать, я же за него ручаюсь!

СОКРАТ. От вас ничего не зависит — как и от нас всех.

МАТЬ. Вы в самом деле думаете, что это для него к лучшему?

КАНТ. Да, так он быстрее будет с вами.

МАТЬ. Но ему будет больно...

СПИНОЗА. Что такое боль...

СОКРАТ. ...Разве вы не понимаете?

МАТЬ. Это вы можете обсуждать между собой. Но матери вы не должны так говорить. Ни одной матери.

(Опечаленная, присаживается возле Франца.)

ФРАНЦ (вполголоса). Мама, помоги ему! Мама, поддержи его!

МАТЬ. Он в хороших руках, дитя мое. Не беспокойся о нем.

ФРАНЦ (пристально глядя). Мама, поддержи его!

ПАУЛЬ (присаживаясь возле Франца с другой стороны). Что ты такой молчаливый?

ФРАНЦ (испуганно). А чего ты хочешь?

ПАУЛЬ (с любопытством). Что там такое с твоим братом? Наверно, это фокус со списком на отправку?

ФРАНЦ. Наверное.

ПАУЛЬ. И зачем вам это было нужно? Взять чужой номер, чужое имя — пустяк, что ли? Что еще из этого может выйти...

ФРАНЦ. Нам хотелось быть вместе. А этот маленький чех так хотел остаться в Бухенау! у него там связи со старостой, тот ему каждый день приносил миску экстра-супа. Шутка ли, лишняя миска супа — это ведь жизнь! Он верил, что пока будет получать этот суп — будет жив.

ПАУЛЬ. Ну и как было дело? Он угодил в список?

ФРАНЦ. Да. И предложил Карлу поменяться с ним номером и фамилией. Так брат оказался вместе со мной, а чех остался при своем старосте и своем супе.

ПАУЛЬ. Знаешь, чем это может кончиться?

ФРАНЦ. Староста все знал и согласился.

ПАУЛЬ. Ну и что? Если твой брат признается, будете все четверо торчать в дерьме.

ФРАНЦ. Мне уже ничего не страшно.

ПАУЛЬ. Зачем тебе этот героизм? Что, дома тебя никто не ждет?

ФРАНЦ (снова погружаясь в себя). Мама, жива ли ты?

МАТЬ. Я с тобой, сынок, я с тобой! Поверь же мне, наконец.

ФРАНЦ (тихо бормочет). Мама! Если бы я только знал, жива ли она!

ПАУЛЬ. Чего задумался, ты, тихий дурень! Выше голову! Мы еще посмотрим!

ФРАНЦ. Да, мы еще посмотрим.

УНТЕРШАРФЮРЕР (вталкивая Карла в барак). Ну ты, задница! Теперь можешь подумать, кто ты такой — тот или этот! Через пять минут я вернусь и снова заберу эту птичку, посмотрим, научилась ли она чирикать.

(Уходит.)

СПИНОЗА. Нет, вы видели, господа? Он же ведет себя, как стопроцентный эсэсовец!

КАНТ. Таков он и есть.

СПИНОЗА. Но он ведь ангел!

КАНТ. Да, но как только становится эсэсовцем и до тех пор, пока им остается, он об этом представления не имеет.

СПИНОЗА. Не понимаю. (Наивно.) Этот эсэсовец должен ведь заметить — как это он вдруг появился... точно с неба упал, без прошлого, без собственной биографии... Это же должно его, наконец, удивить!

КАНТ. О, святая простота! Бенедикт, не забывайтесь же настолько! (Нетерпеливо, поучающе.) Он послан отсюда, но, с их точки зрения, он уже давно там, столько-то и столько-то лет, у него есть там свое прошлое, своя биография, есть родители и родители родителей, есть жена и дети.