Вирус - Виталий Каплан

Да, поначалу всё выглядело отличным. Пришёл знакомый Антона Сергеевича, немного повозился с розетками и кабелями — и аппарат заработал.

Антон Сергеевич, кстати, тоже присоседился — подключил компьютер к телефону, через специальную такую штуку, модем называется. Теперь, сказал, информация о поставках прямо сюда, в квартиру потечёт. Да только нам эти взрослые заморочки были неинтересны.

Лёшка принялся переписывать у ребят игры, и вечера мы с ним просиживали возле экрана, пытаясь задолбить агрессивных вампиров, спасти принцессу из лап злого колдуна, выиграть сумасшедшую гонку на мотоциклах…

Потом как-то незаметно выпал снег, стаял — а после пошёл опять, за пару дней укутал землю толстым-толстым слоем, и значит, настало время для лыж.

Но Лёшка в этом году был какой-то кислый. Раза два я заходил за ним, звал на Старые Холмы, но тот отнекивался — по-моему, просто не хотел отползать от компьютера. А мне кататься одному уже в ломину было.

То же самое получилось и с кино. Сходили мы один раз на «Зелёного корсара», да и то Лёшка потащился за мной из вежливости. Но глаза у него были скучные, пустые, и лишь по дороге к дому он оживился, рассказывая о классной игре, что переписал у Серёги Белецкого из восьмого «А».

А вот мне эти игры стали вдруг как-то не очень. Сперва, конечно, в охотку возился с ними, но прошла неделя, другая, месяц — и я помаленьку остыл. Ну не понимаю я, какая радость весь вечер щёлкать кнопками, когда на улице такой пушистый снежок, и можно пойти в парк, кататься на коньках по застывшему Круглому пруду, или просто бродить по улицам, похрустывая американской картошкой из пакетика, и говорить обо всём на свете. Ведь раньше так у нас с Лёшкой и было.

А теперь он и стихи перестал писать. Как появился компьютер, с тех пор ни разу не доставал, смущённо улыбаясь, свою синюю записную книжку. Хотя, может, он просто больше не хочет мне показывать.

Ведь я же не один на свете. Есть и всякие прочие друзья.

Их, друзей, оказалось навалом, как только все о компьютере пронюхали. Теперь, как вечером к Лёшке ни зайдешь, всегда хоть кто-то, а пасётся. Или играют, или на халяву переписывают. И Лёшка с ними увлечённо что-то обсуждает, смеётся, спорит о каких-то мегабайтах и инсталляциях. А я сижу, как болван, и жду, когда же эти все схлынут. Ну, отвалят они, и Лёшка, как заведённый, всё мне разными компьютерными прибамбасами хвалится. Я смотрю, конечно, а потом оказывается, поздно уже, пора домой, чтобы с маманей не лаяться.

Беру я у Лёшки какую-нибудь книгу, топаю по лестнице. И так тоскливо всё становится, так пусто, что и книжку его читать не в кайф.

И сколько я ни ломал голову, пытаясь понять, что же происходит, так ничего и не выдумал. Кроме того, что во всём этот хитрый ящик виноват. То есть компьютер. Не будь его, разные там Полунины и Белецкие давно бы от Лёшки отвалили. На фиг он им сдался, если больше ни одной игры на халяву не обломится?

И всё стало бы как раньше.

И вот тут-то мне, как нарочно, попалась газетка со статьёй о компьютерных вирусах. Маманя в неё туфли заворачивала, когда из починки несла. Ну, я случайно глазами на этот заголовок и наткнулся.

И понял, что надо делать.

Жаль, конечно, Лёшку. Хреново ему будет, когда накроется компьютер, но ведь это для его же пользы! Очнётся он от электронной одури, почует, как жизнь помаленьку весной запахла. Может, опять стихи писать начнёт.

Я, само собой, понимал, что счастье недолго продлится. Починят ему компьютер, Антон Сергеевич опять какого-нибудь приятеля позовёт. Но на несколько дней, может, на неделю ящик отрубится. А за это время Лёшка наверняка поймёт, что много чего на свете есть кроме дурацких игрушек.

И что есть я.

Ну, а дальше было уже просто. И на Андрюху этого, на программах свихнутого, выйти, и Лёшке заразную дискетку подарить.

Осталось ждать, когда вирус оживёт. 

5

Прошло два дня, а вирус в Лёшкином компьютере, похоже, и не думал просыпаться. На уроках я сидел мрачный, нехорошие предчувствия поселились в моей голове. Уж не наколол ли меня домашний овощ Андрюша? Если так, то нехорошо ему будет. Мало того, что десять баксов свои вытрясу, но и фотографию ему как следует отшлифую. В воспитательных целях.

Я даже звякнул Мишке Грибневу, поинтересовался, что Андрюха за кадр, и не числится ли за ним каких-нибудь подставок? Оказалось, надёжный пацан, крутой хакер. Если взялся, так уж сделает будь здоров.

Ну ладно, решил я. Подожду ещё денька три, а там уже с овощем потолкую. Он поймёт, что со мной ссориться вредно для почек. Особенно когда у меня настроение поганое.

К тому же это самое настроение мне изрядно подпортила очередная пара по алгебре. Вообще-то плевал я на такие дела, но тут уж конец четверти на носу, и вполне может нарисоваться итоговый банан. А тогда заставят в каникулы таскаться в школу, как дурачка. Учиться, как завещал папа Карло. А не пойдёшь, они моментально вопилку врубят. И классная, и Светлана, и завуч Татьяна Акимовна к воспитательному процессу присоседится. Маманю будут вызывать, школой для тупых грозиться. Нет, кто как, а я этот цветочек уже нюхал. Легко ходить с весёлым видом, что тебе, дескать, всё пополам, но внутри-то очень даже пакостно.

В таком пакостном настроении я проходил ещё день.

А в четверг Лёшка не пришёл в школу.

Нет, сперва я ничего такого не подумал. Ну, грипп подцепил, бывает. Перед Новым Годом у нас вообще полкласса отрубилось, и нормально. Странно только, что когда, вернувшись домой, я набрал его номер, завыли в трубке длинные гудки. Интересное кино получается. Если он болеет, значит, дома сидит, значит, к телефону подползёт. А если в таком отрубе, что из постели ни на сантиметр, значит, мама его, Лия Семёновна, ответит.

Но никто не отвечал.

Я честно прождал до вечера, потом опять принялся мучить аппарат. И снова тянулось наглое нытьё гудков. Я выждал семь… ещё три… и ещё два… И когда уже собрался класть трубку на рычаг, послышался голос. Так и есть — Лия Сёменовна.

— Алло, а Лёшу можно? — выпалил я в тёмные дырочки.

— Здравствуй, Максим, — узнала меня Лия Семёновна. Она всегда узнавала мой голос. — К сожалению, Лёша сейчас подойти не может. У нас тут всякие неприятности. Завтра в школе увидитесь. До свидания.

И запрыгали в трубке короткие гудки отбоя.

Вот так, значит. Не болезнь, а «всякие неприятности». И Лёшка подойти почему-то не может. Или не пускают его?

Уж не заработал ли наконец Андрюхин вирус?

Но что бы ни натворил электронный гад, родители всё равно в школу погонят. Значит, не в этом дело.

Всю ночь я ворочался, то погружаясь в тягучую сонную одурь, то отчаянным рывком выпрыгивая из неё обратно, в душное слепое пространство комнаты, где то и дело облизывали потолок мутные, дрожащие блики. Было в их дрожании что-то нехорошее. Что-то липкое, гнилое — почти как в моих на кусочки разодранных снах.

Лёшка появился за минуту до звонка, когда я уже был на взводе. И думал, что фраза «сидеть как на иголках» — очень верная. Лет пять назад я как-то и вправду сел — маманя забыла подушечку с булавками на кресле, и надо же мне было именно туда плюхнуться. Но, честное слово, теперешнее ожидание казалось противнее.

Видок у Лёшки был, надо сказать, впечатляющий. Под левым глазом расплывался тёмно-лиловый, с жёлтым ободком фингал, возле уха пластырь, два пальца левой руки замотаны в марлевую повязку.

Народ прямо пасти разинул. Такого от тихого батана никто не ждал.

— Кто взлез на тебя, о Ёлка-палка? — вякнул Алик Шувиленко, наш остряк-самоучка. Пришлось, перегнувшись через парту, залепить ему щелбан.

— Закрой поддувало, козёл, — ласково посоветовал я ему. — А то распишу ещё красивше.

Лёшке, само собой, было неприятно это всеобщее возбуждение. Он тут же принялся доставать из чёрной своей сумки тетради, учебник по русскому, пенал. А когда вытащил всё нужное для школьного счастья хозяйство, хмуро уставился в тусклый пластик парты.

— Лёшь, что случилось-то? — шепнул я ему. — А то я уж тут прямо как рыжик маринованный. И мама твоя ничего не говорит.

— Да у нас, понимаешь… — нехотя начал он.

Но его грубо прервали.

— Кажется, Ёлкин с Огрызкиным забыли, что сейчас урок? — точно надоедливая муха, загудела русичка Нина Васильевна. — Парламентские ваши дебаты можете после школы устраивать. А сейчас, милые вы мои хорошие, ещё один звук из вашего региона — и дневнички на стол!

И лишь когда проползли эти бесконечные сорок пять минут всяких там синтаксисов и пунктуаций, Лёшка смог рассказать, что с ним стряслось. Ясное дело, всяким разным страсть как захотелось подслушать, но я живо отправил их до ветра. Тоже козлы, нашли бесплатный цирк.

Мы стояли на последней лестничной площадке, выше которой лишь чердак. Спокойное место, тихое.