Приговоренный - Валерий Еремеев

– Что это там за дерьмо?! – удивленно воскликнул Геббельс.

– Где? – подал голос туповатый Габа, отвлекаясь от водителя.

– Там!

«Пора», – решил Сергей. Не чувствуя больше ни ствола в боку, ни лезвия у шеи, он резко крутанул руль в правую сторону. «Лада» съехала с шоссе и, переворачиваясь, полетела под откос…

Дед Мороз и двое из Простоквашино

2008 год, весна

Телефон. Его зуммер можно было бы сравнить со звуком врезающейся в бревно циркулярной пилы. Он резал надвое мозг, пилил каждую извилину. С чего бы это? Никогда ранее Юлий не замечал за собой аллергии на вдруг зазвонившие телефоны внутренней связи. Но все сразу стало ясным, стоило лишь более осознанно глянуть на панель аппарата, – не звук, а маленькая мигающая лампочка-индикатор красного цвета. Это она заставляла его покрыться холодным нервным потом. Лампочка, свидетельствующая, что на другом конце провода находится сам Лапов. Полковник Лапов. Его Высочество Лапов. Шеф регионального управления по борьбе с организованной преступностью.

Юлий не верил своим глазам. За неполных три года службы в упомянутом заведении ему ни разу не доводилось лично разговаривать с полковником. Даже по телефону. Лапов не был ни Наполеоном, ни Суворовым. Эти двое, если верить воспоминаниям очевидцев, знали каждого из своих солдат. Но Лапову не было никакого дела до прославленных полководцев прошлого. Он был сам по себе. Лапов – и этим все сказано.

Лапов держался в стороне от своей армии, то есть от всего личного состава УБОПа, общаясь лишь с начальниками отделов и служб. Они-то и доводили его приказы, пожелания и замечания до остальной серой массы. Представителям последней вообще не рекомендовалось показывать свой нос вблизи приемной полковника без крайней необходимости. Даже собеседование с желающими поступить на службу проводил заместитель начальника управления. Сам Лапов вызывал к себе рядовых работников только в крайних случаях – для того, чтобы задать очень жесткую, вплоть до увольнения, трепку, либо для нешуточного поощрения, чего на памяти Юлия никогда не бывало. Собственными глазами Юлий лишь изредка видел полковника. Когда, несмотря на все принятые меры предосторожности, случайно сталкивался в коридорах управления. В такие моменты ему хотелось уменьшиться до размеров муравья и забиться в щель между паркетинами. Изредка Юлий встречал его в продуктовом супермаркете. Так уж вышло, что оба они жили в одном микрорайоне и их дома находились в соседних кварталах.

Юлий поставил на стол чашку с недопитым кофе, снял трубку, сделал усилие, чтобы не дрожал голос.

– Оперуполномоченный Тараскин, слушаю.

Ответом ему был фамильярный рев:

– Тарас!

– Я, Иван Семенович!

– Ты – пидорас!

– …?

– Через минуту чтоб был у меня!

Его полное имя было Юлий Сергеевич Тараскин. Тарас – это от фамилии. Так его еще в школе звали, и против этого он ничего не имел. Раз Тараскин – значит Тарас. Все справедливо. Главное, чтобы к прозвищу никто не подбирал бранных эпитетов. Никто и не подбирал. Пытаться пытались, но Юлию-Тарасу всегда удавалось убедительно объяснить, что так делать нехорошо. Увы, начальник на службе – это не товарищ по парте.

Тем более такой шеф, как Лапов. Высокий рост. Широкие плечи. Бритая голова. Усы. Строгий взгляд из-под густых бровей. Юлию он всегда напоминал героя гражданской войны Григория Котовского из одноименного фильма сороковых годов прошлого века. Черные пиджаки из тонкой сильно пахнущей кожи, которые так любил носить Лапов, лишь усиливали сходство. Не хватало лишь маузера в большой деревянной кобуре, чтобы лично расстреливать не оправдавших надежды бойцов.

Отшвырнув от себя телефонную трубку, словно в ней вдруг обнаружилась нора тарантула, Юлий выскочил из кабинета и со всех ног понесся в сторону приемной. Волнуясь, он тешил себя надеждой, что, может, не все еще так плохо. Может, все очень даже хорошо.

Впрочем, все эти его нервы, весь этот страх были скорее на уровне рефлексов, доставшихся Юлию в наследство от предков, вынужденных на протяжении тысячи лет бояться начальства и вылизывать ему зад. В глубине души ему было все равно. Ну, что сделает ему Лапов? Выгонит? И что? Семьи, которую надо одевать и кормить, у него не было. А самому Юлию много не надо. И вообще, перед тем как пойти на работу в милицию, он хотел стать убийцей по найму… Нет, серьезно. Впрочем, обо всем в свое время.

Влетев в широкие двери приемной, Юлий вгляделся в глаза розовощекой, чем-то напоминающей сильно похудевшую деревянную матрешку, Жанны Игоревны – секретарши. Может, хоть там он сможет увидеть то, что уготовило ему ближайшее будущее?

– Меня вызывали.

Секретарша кивнула. В ее глазах было пусто, как в сейфе профсоюзной кассы взаимопомощи.

– Сильно не в духе? – попытался еще раз Юлий, но Жанна Игоревна лишь неопределенно подняла и опустила левое плечо, после чего принялась смотреть под стол, словно там происходило нечто интересное.

Посмотрев на отражавшегося в зеркальных дверках шкафа-купе себя – двадцативосьмилетнего человека, худого, светловолосого, с правильными чертами лица и подпорченным кривизной носом – результатом одной подростковой разборки, Юлий потянул за золоченую ручку больших дверей.

– Разрешите, Иван Семенович? Старший лейтенант Тараскин явился по вашему вызову.

Пройдя пару шагов от дверей, он замер на месте, наткнувшись взглядом на колючие глаза хозяина кабинета. Что и говорить – зрелище не для слабонервных.

– Так вот ты какой, оперуполномоченный Тараскин, – медленно, смакуя каждый слог, произнес полковник, скользя по прошедшему таким же медленным, тяжелым взглядом. – Что встал? Подходи ближе.

Юлий подошел. Может, все еще обойдется? Бывалые рассказывали, что полковник в редкие моменты личного общения с рядовым составом любил прежде, чем сообщить подчиненному приятную новость, сначала напугать его до усрачки.

Не обошлось.

– Что, говнюк, наломал дров?

«Я не говнюк», – гордо решил ответить Юлий, но, когда открыл рот, из него вылетели лишь неуверенные булькающие звуки:

– Я… не понимаю… Иван Семенович…

К счастью, Лапов его перебил:

– Не понимаешь, как же! Зато я понимаю. Герой с дырой. Ты вообще кем себя вообразил? Сериалов про героических ментов насмотрелся?

– Так я… это.

– Молчать, гандон штопаный! Говорить будешь, когда позволю. Сейчас меня слушай.

Юлий посмотрел на полковника почти что с благодарностью. Тот был прав. В его положении лучше молчать. Молчать и слушать. Юлий знал: чем больше гадостей будет произнесено в его, Юлия, адрес, тем спокойнее он станет – таким уж он был человеком.

Любые же оправдания будут только мешать.

Поток ругательств все усиливался, но Юлий и впрямь устоял. Раздавить его морально полковник оказался не в силах. Наполнявшая Юлия досада от несправедливых упреков вытеснила остатки страха и тут же сменилась злостью. Не той злостью, которая заставляет холериков впадать в истерики, а злостью холодной, расчетливой, позволяющей спокойно ждать своего часа. Даже если знаешь, что этот час никогда не наступит. В какой-то момент Юлий вообще перестал следить за речью полковника, начав рассматривать украшающие кабинет фотопортреты в рамках. Фотограф запечатлел полковника в разные моменты жизни. Вот он с ружьем и связкой подстреленных диких уток. Там с ружьем и кабаньим окороком. Тут с ружьем и дохлым зайцем, а еще вон там – со спиннингом и огромным зеркальным карпом.

А ведь Юлий должен был догадаться, чем закончится его утреннее приключение. В тот самый момент, когда увидел на руке задержанного им налетчика часы, стоимость которых навскидку тянула не на одну тысячу долларов…

Их было двое. Одетые в маскарадные костюмы, они выходили из магазина детских игрушек «Малыш и Карлсон». Утренник в детском саду. Или рекламная акция. Мысли об этом пришли в голову Юлия, стоило только их увидеть. Рекламная акция была вероятнее, тем более что в последнее время на каждом шагу можно было наткнуться на рекламных зазывал, ряженных под тропические фрукты, зубные пасты и кока-кольные банки. Да мало ли во что еще.

Те, о которых шла речь, предпочли преобразиться в персонажей мультфильма «Трое из Простоквашино». Первым, важно волоча хвост и слегка покачиваясь из стороны в сторону, шел кот Матроскин. Искусственный мех его костюма давно свалялся и нуждался в химчистке. То, что котяра именно Матроскин, а не кто-либо другой, Юлий определил главным образом благодаря семенившему следом почтальону Печкину – худому человеку в коричневом плащике, растрепанной кроличьей шапке и маске, состоящей из большого слегка загнутого вверх носа и густой щетки прямых усов. На его плече висела внушительная желтая сумка с белыми буквами «ПОЧТА».

Юлий стоял в метрах десяти от «Малыша и Карлсона». Поджидал человека, обещавшего слить теневую схему отмывания крупных сумм денег.