12 месяцев (сборник) - Владимир Фомичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ах, как хорошо дома… – уже сквозь сон тихо прочирикала Скво.
И тут, по крыше их домика, монотонно застучали капли лёгкого весеннего усыпляющего дождика…
«Весення одурь»
Крот мирно спал в своих подземных хоромах. Вдруг, он проснулся, повернулся на другой бок, удобно устроился, чтобы опять уснуть, но сон не шёл. Тогда он сладко потянулся и встал. Он прошёлся по своим закромам, проверил запасы зерна и остался доволен, что они очень даже не бедны.
– А что же меня разбудило? Уж не весна ли… – подумал Крот и потянулся к одному из своих выходов. Он высунулся из своей норки и возмутился:
– От этого солнца прямо никакого житья нет, ослепнуть можно! Он надел тёмные очки и огляделся вокруг. Несмотря на жаркое солнце, трава была ещё очень редкой и не везде. Крот почему-то вспомнил, как он осенью чуть не женился на худенькой маленькой Девочке, которую ему сватала соседка Мышь. Но Девочка сбежала, и Крот посчитал, что это был счастливый случай для него. Вокруг хлопотали птицы, строили свои гнёзда, радостно перекликаясь друг с другом. Жужжали редкие пчёлы, летевшие на разведку.
– А моих запасов могло бы хватить и на двоих, – почему-то подумал Крот. Ему ещё раз припомнилась худенькая Девочка, и сердце у него от чего-то заныло.
– И чего эти птички так радуются? – недовольно, а то и с завистью подумал Крот. В это время, почти рядом, взрыхлилась земля и оттуда показалась совсем юная Кротиха. Близоруко прищурившись, она разглядела Крота.
– Здравствуйте! – застенчиво приветствовала она Крота. – А у меня недавно умерла мама, и теперь я не знаю, как мне дальше жить одной. Может, Вы посоветуете?
Сердце у Крота так громко билось, что казалось, это биение слышит весь мир.
– Ты могла бы, вполне, жить у меня, – нерешительно предложил Крот.
– Ой, я так рада! Но я не стесню Вас? Крот ничего не ответил, только посторонился, пропуская гостью в свой дом. Перед тем как последовать за ней, Крот оглянулся, и ему показалось, что Солнце радостно улыбается ему, но на этот раз солнечный свет был даже приятен. Оно и вправду, это был уже другой Крот.
«Мальчик и коза»
По берегу речки шёл мальчик. На заливном лугу паслась коза. Хозяин, чтобы не гадать впоследствии, о местонахождении козы, привязал её длинной верёвкой к колышку. Коза радостно приветствовала мальчика и пошла рядом с ним, пока верёвка не остановила эту прогулку. Мальчик тоже остановился. Он набрал пучок сочного щавеля, который рос в недосягаемости длины верёвки, связал его травинкой и протянул козе, подождал, пока коза не съела этот его букетик, и пошёл дальше. Коза смотрела ему в след своими коричневыми глазами, пока тот не скрылся в прибрежных кустах. Мальчик с грустью подумал о несвободе козы. А о чём подумала Коза? А, кто знает, что в голове у этих коз.
«Муха»
Хозяйка готовила обед. На кухне было душно, и она открыла форточку. Привлечённая запахом еды, в неё вскоре залетела большая муха. Она с басовитым жужжанием стала кружить по кухне, отыскивая съестное. Этот визит недолго оставался не замеченным.
– Ишь, ты, какая лошадь залетела! – недовольно заметила хозяйка. Она дождалась, когда муха прилепилась к стене, чтобы передохнуть, и, сняв тапок, прекратила существование насекомого. Таракан, наблюдавший из укромной щели эту сцену, философски заметил:
– Мухе повезло, что её прихлопнули тапкой, когда бы тряпкой, то от мухи даже мокрого места не осталось бы.
«Кто он»
В Московском зоопарке жил Пингвин, но москвичом его никто не считал, хотя он здесь и родился, ну, не родился, а из яйца вылупился. Все его претензии на гражданина Москвы считались не обоснованными.
– Ты же, Пингвин, из Антарктиды!
Обычно в разговор вмешивалась старая ворона:
– Я сама видела, что он здесь на свет появился, значит, этот Пингвин – Москвич, а Антарктида – это его историческая Родина.
«Козёл»
Козла привезли в город на рынок, с целью его продажи. Покупатели горожане подходили только для того, чтобы посмотреть на самого козла, но покупать его никто и не собирался. Так что вечером Козёл вернулся домой, в свою деревню.
– Ну, как там, в городе? – допрашивал Козла, сбежавшийся двор.
– Да плохо там, – докладывал, уставший после дороги, Козёл: воняет так, что в нашем козлятнике, отродясь такого дурного духу не бывало. А потом, в городе, и своих Козлов хватает.
«Бабочка»
Бабочка только что появилась на свет. Она сушила под солнцем свои крылышки и с восхищением наблюдала за ласточкой, которая носилась взад – вперёд, насыщаясь насекомыми. Ласточка тоже заметила бабочку, и пищеварительный инстинкт усадил её на ветку рядом с бабочкой.
– Ах, какая же Вы красивая! – восхищённо проговорила бабочка: я так никогда не смогу летать…
– А ты попробуй, – поощрила её ласточка.
И она долго смотрела, как порхает бабочка в воздухе, поднимаясь от изумрудного полога травы, к яркой лазури неба.
– Да – заметила ласточка: а ведь этого могло и не случиться…
«Переправа»
Дождевой червь по фамилии Червяк, добрался до края лужайки и остановился. Путь ему преградила дорога, асфальт которой был сильно разогрет солнцем.
– Можно повременить, пока солнце не закатится и асфальт не остынет.
Хуже всего ждать, а потом догонять, – заворчал червяк и двинулся через дорогу. Он уже приближался к середине дороги, когда раздался дикий визг, крик и топот ног. Это школьники сдавали зачёты по физкультуре.
– Смотрите, куда наступаете, членистоногие! – закричал на них Червяк, продолжая свой путь. Он уже преодолел большую часть пути, когда мимо прошуршали шины велосипеда.
– Чтоб у тебя повылазило… Не смотришь, куда едешь! – заорал на велосипедиста Червяк. Он облегчённо вздохнул, когда добрался до края дороги и оказался в зелёных джунглях травы.
– И какой дурак придумал эти дороги. Сколько же на них гибнет нашего брата, дождевого червя… А кто гумус делать будет?! – Повозмущавшись таким образом, он снял свой стресс, успокоился и попресмыкался дальше, делать этот свой пресловутый гумус.
«Мемуары старой крысы»
У людей принято считать, что старожилами земли являются вороны. Я с этим категорически не согласна. Я помню ещё трюмы парусника Колумба, где меня чуть не сожрали, когда закончились запасы продовольствия. С каждым годом в цивилизованном мире, для жизни крыс усиливается смертельная угроза. В трюмы пароходов рефрижераторов лучше совсем не соваться, добраться до еды не возможно из – за её полной изоляции и отвратительных консервантов. Единственное место на земле, где нам ещё можно существовать – это Россия. Этот народ, при случае, набирает еды сколько сможет, и что сам не съест всегда делится с нами, поэтому мы в этой стране долгожители, как и вороны.
«Суховей»
Суховей наметал в пустыне светло-жёлтые барханы и ностальгировал: как всё изменилось! Это уже не та пустыня, нет уж тех бедуинов, везущих на верблюжьих караванах соль, нет уж тех колодцев с водой, засыпанных мной песком, чтобы устроить им сюрприз! Теперь эти бедуины за нефть устроили себе города и дороги и живут развращённые удобствами. Совсем безжизненная стала пустыня…
– Ах, нет – есть ещё жизнь! Вон, змея скользит между барханами.
«Ниточка жизни»
Предутренний ветер лёгким порывом залетел в пещеру, где раздуваемые им угли костра, немного разогнали окружающий мрак. Человек, лежащий в углу, пошевелился и поправил ветхую шкуру, давно убитого зверя, на раскрывшихся худеньких плечах, лежащей с ним рядом женщины. Та подняла голову, благосклонно посмотрела на него, но лежать не стала, а, выскользнув из-под шкуры, стала бесшумно двигаться по пещере, приготавливая завтрак. Еды было мало. Совсем мало. Да и то, что было, едва годилось в пищу. Это были кости, с кое-где засохшими на них кусочками мяса, жилы, коренья, твёрдые как дерево, но это была пища, бережно сохранённая, сэкономленная хозяйкой. Это было подано на завтрак хозяину пещеры. Пока человек ел, женщина неотрывно смотрела на него. Хруст костей, скрип и повизгивание жил и корней под его мощными челюстями и крепкими зубами – были для неё самыми радостными звуками на свете и, хотя эта еда была последняя, она сейчас об этом не думала. Она наслаждалась насыщением своего хозяина, как это могут только настоящие, самоотверженные женщины. Хозяин пещеры был уже не молод. Жестокая, с постоянными жертвами охота, хроническая нехватка пищи и страшные болезни – извели его род полностью и вот, он остался один из всего, когда-то многочисленного племени. Он, да эта женщина, его жена. И всё. Покончив с едой, он встал, взял тёмную, отполированную руками предыдущих поколений дубину и, отворотив тяжёлый камень, закрывавший вход в пещеру, вышел наружу. Сделав несколько шагов, он остановился как вкопанный.
Красное солнце, поднявшееся над горизонтом, заливало розовым светом первый снег и лёгкий морозец начала зимы, усиленный лёгким порывом ветерка, ожёг ему лицо. Но не мороз и ветер так резко остановили его. В пологую гору, прямо на площадку у входа в пещеру, неотвратимо, как смерть, наползал серо-бурый, похожий на огромный валун – медведь. Паралич страха у человека быстро прошёл. Он запрыгал, замахал поднятыми руками, в одной из которых была дубина, и закричал. В этом крике человека проскальзывали ноты ужаса и отчаяния, но они подавлялись уже волей, яростью и решимостью драться. Женщина, за его спиной, выглядывала из пещеры. Её тело безвольно повисло и лишь глаза, без всякого намёка на страх, смотрели на человека и зверя.
