Тайна трех государей - Дмитрий Миропольский

Одинцов посмотрел историку вслед. Из рассказа Мунина он толком не понял – что за открытие тот сделал и в чём состоит прорыв. Давно умершие цари, повторяющие нелогичные поступки друг друга… Кому какое теперь до них дело?

С другой стороны – хорошо, что парнишке это интересно. Глаза вон как горят! Непросто набить битком такую толстенную папку – видать, и вправду серьёзный труд. Зато теперь обращается ко всему прогрессивному человечеству, ко всей Вселенной. Urbi et Orbi, на мелочи не разменивается. И правильно – в его-то возрасте… Эх, молодость!

Одинцов набрал на мобильном номер Вараксы и сунул руку в карман за сигаретами. Дозвониться опять не удалось, и курева при себе не оказалось: наверное, оставил пачку в пиджаке, когда наскоро переодевался перед уходом с работы.

– Непорядок, – пожурил себя Одинцов, заглушил двигатель и вылез из машины. Места знакомые, центр Петербурга; и как раз неподалёку, помнится, был хороший табачный магазин.

Одинцов перешёл через улицу. Впереди возле арки он увидел Мунина, который говорил по мобильному, и уже приготовился пошутить – мол, мы стали чаще встречаться, и это радует. Но тут рядом с историком появились два крепких молодца в серых куртках, взяли его под локотки и буквально внесли в подворотню.

– Интересно девки пляшут, – Одинцов нахмурился, – по четыре штуки в ряд…

Он свернул следом. В тесном дворике-колодце один из мужчин тянул сумку с плеча Мунина. Историк цеплялся за ремень и выкрикивал срывающимся голосом:

– Что вам надо? Что вам надо?

Одинцов неторопливо шёл к ним.

– Ребята, какие-то проблемы? – спросил он.

– Никаких проблем, – ответил второй крепыш. – Проходите, проходите, всё в порядке.

– По-моему, как раз не всё в порядке, – возразил Одинцов. – Сумочка-то, я смотрю, чужая. А чужое брать нехорошо. Зря вы это затеяли. Ей-богу, зря. Давайте, может быть, как-то по-хорошему…

– Шёл бы ты, мужик, – снова сказал второй, отпустил Мунина и шагнул навстречу.

Эти двое не были уличной шпаной. «Но и не полиция», – подумал Одинцов: удостоверений не предъявили, хотя действовали очень слаженно. То, как двигался разговорчивый крепыш, тоже выдавало профессионала. И всё же Одинцов сумел усыпить его бдительность – простецкой болтовнёй, расслабленной походкой и, конечно, руками в карманах. Руки в карманах обычно успокаивают лучше всего. Просто надо уметь их мгновенно вынуть.

Одинцов умел.

Удар открытой ладонью в уличном бою эффективнее, чем кулаком: зона поражения больше, не промахнёшься. Молниеносная оплеуха, особенно тяжкая на противоходе, стала для крепыша полной неожиданностью. Имея дело с обычными хулиганами, Одинцов удовлетворился бы шоком от оплеухи. Но здесь рисковать не стал и несколькими мощными ударами вырубил нападавшего.

Нокаут оказался настолько быстрым и сокрушительным, что мужчина, который отнимал сумку, тоже совершил ошибку. Остолбеневший Мунин мог послужить прикрытием, но крепыш оттолкнул его, вроде бы изготовился к бою – и вдруг сунул руку за пазуху серой куртки.

Одинцов же не останавливался и оказался прямо перед мужчиной, когда тот выхватил пистолет: ни времени, ни дистанции не хватило для того, чтобы направить оружие на Одинцова и спустить курок…

….а в следующее мгновение крепыш вскрикнул, заглушая хруст своего запястья. Выкрутив пистолет в руке противника, Одинцов развернул короткий ствол ему под рёбра и стиснул кулак, чужими пальцами нажимая на спуск – раз, другой, третий…

Выстрелов не было слышно. Пистолет только глухо лязгал, выбрасывая гильзы. Крепыш выпучил глаза, длинно засипел и стал оседать на снег.

Одинцов выпутал оружие из скрюченных пальцев умирающего и обернулся. Первый боец со свёрнутой челюстью, лёжа на спине, шевельнул рукой и попытался дотянуться до поясной кобуры, которая выглянула из-под задравшейся куртки.

– Эк же ты быстро очухался, – с удивлением и некоторой досадой произнёс Одинцов.

Выбора не было. Он подошёл к лежащему и выстрелил ему в лоб. Пистолет снова лязгнул.

– Я оглох, – услышал Одинцов за спиной голос Мунина. – Я оглох. Я сошёл с ума.

Историк стоял на прежнем месте, заткнув пальцами уши и мотая головой из стороны в сторону. Злополучная сумка лежала у его ног.

– Ничего, ничего, – Одинцов приговаривал себе под нос. – Не оглох и не сошёл. Погоди чуток, я быстро…

Под блуждающим взглядом Мунина он натянул перчатки и подчистую выгреб всё из карманов убитых: бумажники, запасные обоймы к пистолетам, сигареты, жвачку… Мобильные телефоны отшвырнул в сугроб, стреляные гильзы и оружие рассовал по карманам своей куртки; остальное, не разглядывая, сложил в сумку Мунина. Сноровка, с которой действовал Одинцов, выдавала немалый опыт.

Быстро закончив дело, он забросил сумку на плечо, хлопнул Мунина по спине, приводя в чувство; поймал под длинным носом историка соскользнувшие очки, нацепил их обратно, крепко взял парня за рукав повыше локтя и скомандовал:

– А теперь – бегом!

2. Мародёр и розенкрейцер

В народе говорят: бег не красен, да здоров.

Их спасением стали петербургские проходные дворы. Одинцов подгонял Мунина и неведомым чутьём определял дорогу. О том, чтобы выйти обратно через арку, речи быть не могло. Бежали в противоположную сторону. Из первого дворика, где на снегу остывали тела нападавших, ход вёл в следующий. Здесь через скособоченную низенькую дверь беглецы протиснулись на чёрную лестницу соседнего дома, поднялись на пол-этажа, из окна лестничной площадки шагнули на заснеженную кирпичную ограду помойки – и спустились в ещё один двор, перетекавший в точно такой же, через который выскочили на соседний тихий бульвар.

Там Одинцов ненадолго притормозил, пожалев Мунина.

– Отдышись пока. И мобильник давай.

– Звонить… в полицию… будете? – сквозь кашель спросил историк.

Одинцов угукнул, взял у Мунина телефон, вытащил аккумулятор и сунул себе в карман. Само собой, возвращаться к припаркованной машине тоже было нельзя – наоборот, Одинцов уводил Мунина всё дальше. На проспекте Чернышевского он остановил старенькие «жигули», втолкнул Мунина на заднее сиденье, сам сел рядом с водителем азиатского вида и велел ехать на Московский вокзал.

– Ма-а-асковский ва-а-акзал, – нараспев повторил водитель и сделал чуть потише музыку, гремевшую в салоне. – Сколько денег, уважаемый?

– Гони, разберёмся, – сказал Одинцов.

– Поехали, иначе он вас убьёт, – подал голос Мунин и нервно хихикнул.

– Шутка, – Одинцов подмигнул таксисту. – Поехали, поехали! Время дорого.

Время действительно было дорого. Мунин уже начинал отходить от шока. Раньше, чем начнётся истерика, его нужно доставить в какое-нибудь спокойное уединённое место, где Одинцов сможет задать нужные вопросы и обмозговать ситуацию.

До Московского вокзала – от силы десять минут. Пусть шофёр думает, что они опаздывают на поезд, решил Одинцов. Даже если случится чудо и преследователям удастся вычислить этого любителя громкой музыки – о пассажирах он расскажет немного: очень торопились, вышли на Лиговке, а дальше – ищи-свищи…

…потому что ни на каком поезде, конечно, Одинцов и Мунин не поехали. В привокзальной толчее Лиговского проспекта Одинцов поймал ещё одну замызганную машину и назвал сидевшему за рулём кавказцу адрес в двух кварталах от своего дома. Более подходящего места придумать так и не удалось.

Всё это заняло минут сорок – сорок пять. Вроде бы только что Одинцов хлопнул дверцей машины, выйдя за сигаретами на Кирочной, – и вот он уже распахнул дверь квартиры, кивком приглашая Мунина: заходи!

С этим жильём давным-давно помог оборотистый Варакса: тряхнул связями, провернул многоходовый обмен, ссудил деньгами, перепланировку и ремонт заставил сделать… В результате Одинцов оказался владельцем просторной трёхкомнатной хоромины в доме послевоенной постройки, где бытовал с тех пор по-армейски аккуратно и по-холостяцки незамысловато.

– Сумку верните, – потребовал Мунин, озираясь в прихожей.

До начала истерики Одинцов успел запереть замок, сбросить ботинки и повесить куртку на вешалку. Он переложил из сумки в полиэтиленовый пакет всё, что забрал у нападавших. Просмотреть документы можно позже, важнее сперва разобраться с Муниным.

– Вы мародёр и подлец, – отчеканил историк, забирая сумку. – Только мародёр и подлец может грабить мёртвых. Они же были ещё тёплые. Вы понимаете? Тёплые! Они, может быть, ещё живые были! А вы их ворочали, как мешки, и по карманам у них шарили!

– Конечно, они бы наши трупы обыскивали намного деликатнее, – согласился Одинцов. – Раздевайся, проходи, разговор есть.

Голос Мунина сорвался.

– Я с убийцами не разговариваю! Выпустите меня сейчас же! Выпустите, иначе я не знаю, что сделаю… Убийца! Мясник!

Дальше Мунин понёс какую-то сбивчивую околесицу. Одинцов не стал ждать, пока он выкричится и хоть немного придёт в себя, а кончиками пальцев коротко ткнул историка в диафрагму. Тот задохнулся и обмяк.