Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

глазами, признательно улыбнулся и стал внимательно рассматривать девушку. В ее лице не было ничего располагающего. Острый нос, острый, как у хищного зверька, взгляд. Но она куда заботливее тех вышколенно-приветливых, которые тормошили его, заставляя пристегнуть ремень за полчаса до приземления. Вот этим сочетанием суровой внешности с душевной мягкостью стюардесса напомнила Таисию. Чем она занимается сейчас? Чьи дела устраивает? Кого начиняет своей житейской мудростью? Удивительное все же она существо. Иного возьми — в душе всего понамешано, в разных обстоятельствах разным бывает — то чутким, то злым, то благородным, то завистливым. Только на крутом повороте можно определить, чего стоит человек. А у Таси все прочие черты характера заслоняет одна — отзывчивость, сама по себе черта привлекательная, если не идет в ущерб другим.

Едва Брянцев приблизился к толпе встречающих, как увидел Лелю.

Она никогда не встречала и не провожала его. И на вокзале, и в аэропорту могли оказаться знакомые, пришлось бы держаться в рамках строгой официальности, переброситься ничего не значащими фразами, ограничиться рукопожатием. Такая игра для людей близких тягостна, даже мучительна.

Сегодня Леля нарушила их уговор.

— Ты как узнала? — спросил Алексей Алексеевич, нежно беря ее под руку.

— Набралась смелости, не застав на заводе, позвонила к тебе домой. Таисия сказала, что ты выехал на аэродром.

Это было еще одно нарушение установившихся правил, но Алексей Алексеевич не стал упрекать Лелю. Он был рад неожиданной встрече, потому что ценил каждую лишнюю минуту общения с нею. Спросил только:

— Соскучилась? Заждалась?

— Скучать и ждать я привыкла… Встревожилась очень. Даже в аэропорт звонила.

— Так это был твой вызов?! — жгуче-карие глаза Алексея Алексеевича залучились.

— Мой.

— Но ты же знала, что я лечу.

— Хотела предупредить, чтобы прежде всего заехал ко мне.

— Я всегда так поступаю.

— А на этот раз не собирался. Очень уж нажали на тебя.

— Представь себе, все равно заехал бы. А впрочем… Но почему такая горячка? Дознались о нас с тобой?

Леля горько усмехнулась.

— Нет, пока что мы надежно законспирированы. У тебя какие отношения с Хлебниковым?

— С Хлебниковым? Не особенно хорошие, не особенно плохие. А вообще мы друг другу, ну, если мягко… не симпатизируем. Только при чем тут Хлебников?

— Вызов в Комитет партгосконтроля — это его инициатива.

— Лю-бо-пытно, — протянул Алексей Алексеевич упавшим голосом. — А что, собственно, ему надо? — Приостановил шаг. — Но методика вызова — не сообщив причины — его.

Мимо проходили пассажиры. Кто-то поздоровался с Брянцевым. Он ответил, не узнав поприветствовавшего человека. Кстати, это бывало часто. Его знало куда больше людей, чем знал он.

— Пойдем, — поторопила Леля. — У меня такси.

Сели на заднее сиденье. Леля просунула руку за локоть Алексея Алексеевича.

— Так вот, Алеша. Ваши образцы тщательно исследованы и… Что тебе сказать? Катастрофа… Антистаритель не сохраняет, а разрушает шины… В институте у нас полная растерянность, в министерстве, как ты понимаешь, тоже.

Лицо Алексея Алексеевича оплыло, потеряло резкость черт, дыхание стеснилось.

— Не может быть…

— Но это так. Я заходила в лабораторию к Чалышевой. Резина разрушается на глазах.

— Где? Где она может разрушаться?! — Брянцев запустил пальцы в дремучую путаницу курчавящихся черных волос, саркастически хмыкнул.

— При испытании в альфа-бета камере.

— Это еще что за крокодил?

— Импортная установка, ею широко и успешно пользуются за рубежом.

— И что она показывает?

— Трещины, рванины. Хлебников поднял шум на всю Москву. Ты знаешь, что он всегда был против этих экспериментов, считал опыты с вашим антистарителем бесперспективными, — «Химера! Бред!» — и вдруг такое бесспорное подтверждение его правоты. Так что положение у тебя аховое.

Огромный портфель показался Алексею Алексеевичу до смешного ненужным. В нем было все, кроме самого необходимого — данных заводских исследований с предложенным инженерами и рабочими новым препаратом, предохраняющим резину от старения.

Долго ехали, не проронив ни звука. Засияло отраженным светом в лучах фар слово «Москва» на границе города, засверкали в вышине звездочки башенных кранов, зачернели громады строящихся зданий, засветились зелеными, розовыми, оранжевыми огнями окна обжитых домов.

Леля сжала пальцы Брянцева, прикоснулась плечом к плечу.

— Леша, а Леша!

Он повернул к ней лицо, поцеловал в лоб, как-то необычно поцеловал. Трогательно и признательно.

— Хорошо, что предупредила. А то… Впадать при начальстве в столбняк…

— Какую позицию ты займешь на коллегии?

— А ты как полагаешь? Естественно, буду стоять на своем.

— Упрямство, учти, раздражает.

— Это не упрямство, Ленок, это упорство. Я отстаиваю истину.

— Очень сомнительную, кстати.

Алексей Алексеевич сложил ладони, поднес их к лицу, вздохнул.

— Мы с тобой, к сожалению, видим разное. Ты — камеру, я — дорогу.

— Камера, милый мой, — это наука. — Леля явно горячилась.

— А дорога — практика. И не всегда теория совпадает с практикой. Бывает и так, что теория с большим опозданием объясняет то, к чему пришла практика, и это ты прекрасно знаешь.

— Пусть так, — согласилась Леля и тут же нашла у Брянцева другое уязвимое место. — Учти, ты воюешь в одиночку.

— Но почему? За мной такие тылы…

— Тылы… Союзников надо иметь в высших сферах. Ну что, надумал, как будешь вести себя?

— Тут сразу не надумаешь. Когда тебе выворачивают мозги и одновременно кладут на лопатки… Буду добиваться, чтобы члены коллегии ознакомились с нашим отчетом.

— Об этом надо было позаботиться раньше.

— Куда вас, граждане? — спросил шофер, поняв, что поглощенные своими заботами пассажиры сами адреса не назовут.

— Сивцев Вражек, — отозвалась Леля и тут же спохватилась: — Простите, улица Куйбышева, Комитет партгосконтроля.

— Да-а, сложно тут все очень, — вслух подумал Алексей Алексеевич.

— Только не вздумай потом… — Леля погрозила пальцем. — Сразу же ко мне. Вдвоем будем хандрить.

— Не обещаю, девочка.

— Я настаиваю, — твердо проговорила Леля. — Одной в неопределенности… Да и тебе…

— Примчусь. Немедля, — успокоил ее Алексей Алексеевич.

ГЛАВА 3

Никак не предполагал Брянцев, что примут его не сразу, но получилось именно так. Даже не соизволив доложить о его прибытии Самойлову, референт позвонил Хлебникову и коротким «Прибыл» дал понять, чтобы тот выезжал.

Хлебников не заставил себя долго ждать. Не успел Брянцев просмотреть вечерний выпуск «Известий», как импозантный громовержец появился в приемной. Он нимало не изменился за те три года, которые не видел его Брянцев, был все еще красив и легко нес свое крупное, но ладно скроенное тело. Вслед за ним вошла женщина неопределенного возраста, но весьма определенного характера. Казалось, она умышленно старалась придать своему лицу самое неприглядное выражение: щурила и без того узкие глаза, поджимала тонкие губы так, что они выглядели, как надрез, как едва заживший шрам. Прямая, как жердь,