Руины Арха - Олег Фомин

Тяжелые шаги, громче, громче… Борис, опершись на дробовик, опускается сбоку на колено, дуло дымит, мне на плечо ложится горячая ладонь.

Мое злое дыхание постепенно переходит в судорожное, меня накренило, нос уткнулся в плащ, Борис приобнял, глаза наконец-то увлажнились, слышу свои хныки.

– Поплачь, – разрешил Борис. – Это агония. У всех так. И у меня было. Аж на восьмой день, вроде должен был привыкнуть, а все равно… Пуповина с прошлым рвется, это всегда больно. Щас пройдет…

И действительно. Прошло.

Борис дал фляжку с водой. Я присосался как клещ, но Борис не возражает. Губы от горлышка отрываются, выдох. Утираю сопли, Борис прячет сосуд в торбу.

Встает, помогает встать мне. Торба делится с его ладонью горстью красных цилиндров размером с сигары, те по очереди с щелчками ныряют в трубу под стволом дробовика.

– Расстрелял всего-то пять, – усмехнулся Борис. – Остальные твои.

Озираю кровавые плоды своей ярости, еще недавно от такой скотобойни меня бы вывернуло, а сейчас запаха крови даже не ощущаю.

– Что теперь? – спросил я.

Вопрос скорее философский.

– Сражаемся за возможность видеть, слышать, дышать, есть, пить и спать и другие простые вещи, которые в прежней жизни, дураки, не ценили. – Борис вернул лишние патроны в торбу, дробовик за спину, под плащ. – И радуемся каждому отвоеванному часу.

Осматриваю себя.

– Вымазался весь!

– Ничего. Высохнет, отшелушится. Может, наткнемся на ручей. А пока…

Борис берет из моей лапы нож, сапог пинает башку рычуна, которого я загрыз, колено вновь касается пола.

Следующий час разделываем тушки: Борис режет, я складываю в торбу. Удивительно: черная тряпочка растворяет в себе огромные сочные куски, даже не пропитываясь кровью.

– В ней еще и время замирает, – хвастается Борис, выковыривая из рычуна шарики дроби острием ножа. – Продукты не портятся. Круче консервов. Хотя лучше есть консервы дома.

Вздыхаю…

– А кем был в той жизни? – спросил я.

Борис лизнул кончик клинка, часто процокал.

– Дизайнером уровней для игр.

Смотрю на отражение в луже крови, невеселая усмешка.

– Иногда думаю, – говорит Борис, – что меня поместили в сырой левел, чтобы оттестировал на своей шкуре.

К жидкому багровому зеркалу подлетает крупный комар, носик утыкается в край лужи, прозрачное брюшко краснеет, раздувается.

На плечо приземлился еще комар, тоже словно откормленный на комариной ферме. Нерв на лице дернулся, когда комар вонзил колышек в кожу, я прихлопнул. Для такой букашки укус болючий.

– Пора сваливать, – сказал Борис тревожно.

Лик его суров, смотрит поверх меня, за спину.

Оборачиваюсь.

Комары. Тучи комаров! Льются из-за поворотов, из арки этажом выше, откуда пришли мы, из брешей, трещин… Так много, будто помещение затопляет серая слизь. Гул как в сердце атомной электростанции. Понятия не имею, как гудит атом, но готов спорить – именно так.

А я с ног до головы в кровище!

– Комарой, – сказал Борис громко. – Бежим!

Повторять не пришлось. Но дернул же черт обернуться.

Из-за угла на другой стороне кровавой площадки выметнулся человек, но в тумане насекомых – черный разбухший мешок. Истошный крик растворяется в страшном вое комарья. Мешок размахивает руками, спотыкается о гребень разрушенной стены, пухлая подушка заваливается набок, жертва бьется в панике, а пузатый комариный кокон за несколько секунд стал красным, затем бордовым: сотни тысяч живых шприцов одновременно выкачали по капле. Конвульсии бедняги резко ослабли.

Я осознал, что торчу как столб, лишь когда меня дернул Борис, меня уже облепили крылатые вампиры, хлестнул ужас, я рванул за Борисом, чуть не обогнал, весь в кровопийцах, как ковер в ворсе, на бегу стряхиваю, давлю ладонями.

Сколько поворотов осталось позади, не знаю.

Споткнулся, меня поймала глубокая лужа. Жар уходит в воду, под кожу проникает холод.

Хватаюсь за выступ стены, мускулы дрожат, туловище тянется за рычагом руки. Плита в пальцах рассыпалась, я вновь шмякнулся, плеск.

Борис поднимает за лямку рюкзака, капли воды щекочут.

– Там… был…

– Мы бы не спасли, – ответил Борис.

Стряхиваю с волос мокрый песок.

– Уже второй…

– Это Руины, – отвечает Борис. – Новички здесь гибнут, едва появившись. Нам повезло. Комарам не до нас, прилетели на запах рычуньей крови. И благо, не встретился комарок.

– Кто?

– Хозяин комароя.

– Что за тварь?

– Лучше не знать. Спать будешь крепче.

Борис похлопал меня по лопатке, развернулся, плащ завилял в такт ударам сапог, я поплелся следом.

Ближайшая арка привела к винтовой лестнице, один виток – и раскрывается коридор, где разбросаны кости человечьего скелета. И похоже, не одного. Ребра, позвонки, лучевые, берцовые… Как сухие ветки в лесу.

На костях – черные многоножки толщиной с палец Бориса. Сегменты матово блестят в синеватом сумеречном свете, его источник для меня по-прежнему загадка. Одни многоножки растянуты вдоль костей, другие оплетают как лианы, третьи скручивают в узел, словно ни с кем не желают делить.

Торчу на пороге, хочется сдать назад.

– Спокойно, – сказал Борис, проходя вглубь, подошвы аккуратно приземляются между костями. – Это углечерви. Для живых – твари безобидные. Питаются костями, минеральными отложениями, древесиной… В панцирях много угля.

Борис присаживается на колено рядом с черепом, клещи пальцев хватают многоножку за хвост, та взлетает на уровень лица, Борис вертит с азартом энтомолога, та извивается, лапки шевелятся с хрустом, будто горит хворост.

– Собирай. Хочешь греться ночью у костра?

– Тут бывают ночи?

– Условно говоря. Займись сбором. Надо же пополнять собственный инвентарь. Червячки ценные, как хлеб и вода. Лови за хвост, бросай в рюкзак и закрывай сразу. Разбежаться так и норовят, но темнота для них как убойное снотворное.

Альтернативы нет, приступаю к сбору. Противно, такие крупные, изворачиваются, лапки играют, но тень фобии растворилась быстро. После того, что успело стрястись со мной в Руинах, это столь же невинно, как рвать на лугу цветочки. Методично перехожу от одного бедного Йорика к другому, с каждым стайка углечервей разлучается крайне неохотно, приходится отдирать, бросаю в узкую щель меж двух язычков молнии на рюкзаке, пленники совершают побег за побегом, порой из щели лезут сразу трое, уподобляясь гидре, но спихиваю вниз – вжик! Закрыто. Следующая кость…

Вскоре очистили от червей весь архипелаг кальция. Я наступил на ребро, скрип. Поднимаю ногу, под кроссовкой – меловая оладушка. Похоже, лет ребру была уйма…

С потяжелевшим рюкзаком за спиной пружиню, слышно, как трясутся внутри углечерви. Дрыхнут как дохлые.

Борис протягивает мне башенку из трех кусков рычуньего мяса, каждый плотно завернут в синюю фольгу.

– Положи к себе. Вдруг разбежимся, мало ли… Не помирать же с голоду.

– Зачем разбежимся? – испугался я.

– Разбегаться незачем. Но перестраховаться надо. Руины бывают сильнее наших желаний.

Фольга на удивление холодная, пальцы намокли от инея.

– Не протухнет? – спросил я.

– Ледяная бумага из чешуи морозавра. Как в холодильнике.

Складываю мясо в соседний с углечервями отдел.

Коридор костей остался позади. Мой автопилот настроен на плащ Бориса, взгляд изучает Руины. Борис травит всякие руинные байки о местных героях и своих знакомых…

Нашли воду. Льется с потолка, струя в полете рассыпается на облачко капель. Борис смотрит на водопадик, задрав голову.

– Таких проточин тут много.

Поставляет высоко чашу ладоней, умывает лицо, полощет рот. Уступы и выступы стены позволяют ему залезть, как пауку, под потолок, где ручей цельный, Борис поставляет под струю горлышко фляги, которую бесстыдно осушил я.

Тоже умываюсь. Оттираю кровь и комариную кашу. Завернуться бы в халат. И выпить капучино.

– А макдональдсы тут есть?

– Не встречал.

Борис спрыгивает ко мне, пальцы накручивают на горлышко фляги крышку.

– Хотя, если подумать, Руины – один сплошной макдональдс. Для тварей. А мы в роли гамбургеров и хот-догов.

– Надо им прочесть лекцию о вреде суррогатов.

– Флаг в руки. Секунде на третьей пламенной речи руки-то и откусят. Вместе с флагом.

– Не, пусть кусают флаг, а я успею удрать.

Борис наполняет емкости для воды, чудесная торба глотает одну за другой и не толстеет, мечта любой женщины, да и мужчины.

Слоняюсь по коридору. Из-за водопада пол затоплен, скачу, как балерина, с одного сухого островка на другой. Островками служат выпавшие из стен и свода плиты. Но кроссовки все равно уже мокрые.

В очередной раз перепрыгнув с плиты на плиту, увидел в черной прямоугольной нише, где когда-то был кирпич, мышь.

Мышь увлечена поеданием какой-то букашки.

Подкрадываюсь…

Ловлю за хвост. Жутко собой горд. Добыча! Мышь дергается, из нее рвется писк… и восторг сменился стыдом. Под ногами плавает жучок, которого мышь выронила. Быть может, не ела три дня, а это первая пища…