Господа гуслярцы (сборник) - Кир Булычев

– Но ведь ты ничего и не забывал, – ответил Удалов. – А мне надо было вспомнить. Что я помнил, то я помню, а что забыл, то не помню.

– Мало пилюль осталось, – вздохнул Минц.

– А ты еще сделай.

– Не так просто, – ответил Минц и объяснять, в чем трудность, не стал. Но Удалов знал: если Минц сказал, что непросто, значит, невозможно.

– Хоть одну дай, – попросил Удалов.

– А что изменится? – спросил Минц.

– Может, получится, а? Для меня это вопрос принципиальный.

Минц открыл баночку с пилюлями и стал их считать. Потом вытащил одну и протянул Удалову.

Удалов успел кинуть взгляд в баночку и увидел, что там осталось не меньше полудюжины пилюль. Минц догадался, что Удалов успел кинуть взгляд в баночку, и сказал:

– Приходится быть эгоистом. Надо решить морально-этическую проблему.

– Жениться решил? – не подумав, спросил Удалов, но Минц не рассердился, а отмахнулся от его слов, как от незначащих.

– Нельзя жениться на девушке, которая давно стала бабушкой, – сказал он. – Но можно постараться свести счеты с собственной совестью.

Удалов его не понял, но ушел, сжимая в кулаке заряженную на тот же злосчастный день пилюлю.

Начавшийся день был подобен месяцу – так долго и ненужно он тянулся до сумерек. Потом было сидение у телевизора, пустяковая ссора, визит Савичей, что-то еще, и наконец можно ложиться спать.

На этот раз Удалов решил рискнуть.

Вы скажете, что его решение было антинаучным? Может быть. Я тогда отвечу вам: само открытие Минца антинаучно. А в ненаучной ситуации антинаучные поступки порой дают положительные результаты.

Я не слишком сложно высказываюсь?

В общем, Удалов заснул, сжимая в кулаке штучку – красную метку – пуговицу от пальто первой жены Максима.

Зажегся свет, и Удалов вошел в комнату.

Перед Корнелием стояла проблема – и немаловажная: надо было спрятать от Ксении шестьдесят долларов.

Тридцать лет Удалов мечтал о покупке голландского спиннинга, а сегодня оказался в шаге от свершения.

И вот он стоит посреди комнаты, размышляя, куда можно спрятать свое богатство, чтобы Ксения с ее интуицией эти баксы не отыскала.

Может быть, в папку с грамотами? Сколько их получил Корнелий Иванович за долгую трудовую жизнь! И с портретами, и просто с красными знаменами. Вряд ли Ксения вздумает копаться в этой папке.

Решившись, Удалов вынул из кармана шестьдесят долларов, заложил их в грамоту «За победу в социалистическом соревновании в честь XVI съезда КПСС», сунул грамоту в середину папки, положил на среднюю полку книжного шкафа, а на нее – красную пуговицу.

Все.

И Удалов проснулся.

Ксения уже начала уборку и как раз добралась в своих утренних трудах до книжного шкафа.

Что же связано в памяти с этим шкафом? Что-то важное. Может быть, надо новый шкаф купить?

Удалов сел на кровати и сказал скучным голосом:

– Поменьше бы пыль поднимала, пока человек спит.

– А ты не спи, – ответила Ксения. – Я вся в трудах, а ты дрыхнешь.

Она взмахнула рукой, и красная пуговица упала на пол и покатилась к босым ногам Удалова.

Взор его задержался на секунду на пуговице, затем метнулся к папке с грамотами.

– Не урони! – закричал он и прыгнул к книжной полке.

Ксения от неожиданности отшатнулась. И схватилась за папку, чтобы не упасть.

Удалов вырвал папку из ее рук и побежал с ней на кухню.

– Ты куда? Ты зачем хулиганишь? – кричала вслед Ксения. Но Удалов уже вытащил из грамоты три двадцатидолларовые купюры.

Обошлось, деньги перепрятаны в карман брюк, сегодня же пойдем в «Рыболов-спортсмен». Надо рассказать Минцу об удачном опыте.

Правда, как объяснишь профессору, человеку, не склонному к мистике, что красная метка побывала во сне и помогла отыскать деньги? Как она туда попала?

Минца дома не было.

Удалов вновь поднялся к себе. Позавтракал. Минца все не было.

Удалов сходил в магазин, присмотрел спиннинг, потрогал его, усомнился, вернулся домой, позвал Сашу Грубина, специалиста по всему, они пошли туда вдвоем, но купить спиннинг не решились.

Посидели, приняли по кружке пива.

Решились.

Купили спиннинг, отнесли его к Грубину. Потому что теперь предстояло подготовить Ксению к прибавлению в семействе. Ей будет тяжело это пережить.

Удалов снова постучал к Минцу.

Ответом был хрип.

Встревоженный Удалов вошел к Минцу, благо дверь к нему не запиралась.

Профессор лежал на полу.

Он был мокрый насквозь – от халата до кончика носа – и дрожал, словно провел сутки в холодильнике, он не мог говорить, и лишь невнятный хрип вырывался из его посиневших уст.

– Лев Христофорович, что с тобой! – воскликнул Удалов. – Вызвать «Скорую»?

– Ты с ума сошел, – проскрипел Минц и сделал движение рукой, которое Удалов истолковал положительно. Он открыл лабораторный шкаф и одним махом выхватил оттуда реторту, наполненную спиртом на клюкве. Для особых случаев.

Он налил стакан спирта, пригубил немного, чтобы проверить, не испортился ли напиток от неупотребления, а потом протянул стакан Минцу.

– Может, помочь? – спросил он. Но Минц уже схватил стакан и вылил его в себя.

Постепенно его лицо приобрело розовый цвет. Удалов помог профессору перебраться на диван.

– Будешь спать? – спросил он. Хотя на самом деле его жгло желание поделиться своей радостью. И узнать, конечно, что произошло с Минцем за последние сутки.

– Что у тебя с баксами? – спросил профессор. Даже в тяжелые моменты жизни он помнил о друзьях.

– У меня все в порядке, – сказал Удалов. – Хотя не без мистики. Я во сне метку оставил, она так и осталась там лежать.

– Правильно, – сказал профессор. – Правильно. Я тоже об этом догадался.

– Ты тоже метку оставил?

– Своего рода. – Профессор долго кашлял, потом закричал петушиным голосом: – Да здравствует мистика!

– Ну скажи, не таи!

– Я был счастлив, Удалов, – произнес хрипло Минц. Его глаза закрывались, голова склонялась к валику дивана. – Я был счастлив, потому что открыл секрет счастья.

– В чем же этот секрет? – спросил Удалов и подумал о спиннинге, спрятанном у Грубина.

– В том, чтобы сделать счастливым другого. Того, кого любишь.

– Может быть, – сказал Удалов. Мысли его были далеко.

– Ты не понял! Я сделал счастливой Аллочку Брусилович. И потому я счастлив тоже.

Профессор зашелся от кашля. Удалов насупился.

– Придется доктора вызывать, – сказал он.

Минц отмахнулся.

– Ты ничего не понимаешь! – воскликнул он. – Потому что не задал главного вопроса.

– Какого вопроса?

– «Почему?» Почему Аллочка счастлива? Почему я счастлив?

– Ну почему?

– Потому что я все-таки после неудачных попыток сегодня ночью прыгнул в речку, доплыл до льдины и снял с нее котенка. Почему я не утонул, не знаю. Но я выбрался на берег, отдал котенка плачущей от страха за меня и радости за животное девушке. Я заглянул в ее сияющие глаза… и проснулся, черт побери.

– И хорошо, что проснулся, – сказал Удалов. – А то бы помер в молодости от воспаления легких. Ты лежи, лежи, не вставай, грейся. Если что, постучи мне. А я пошел Ксению подготавливать. Чтобы она меня вместе со спиннингом не выкинула.

Минц допил спирт и тихо засмеялся.

КОСМОГРАФИЯ РЕВНОСТИ

– Нет, – твердо заявила Ксения Удалова, – за маленьким я в садик больше не ходок.

– Ну что за птица вас клюнула в одно место, мама? – сказала ее невестка Маргарита. – Мне за вас даже немного стыдно, если не сказать возмутительно.

Ксения не стала спорить, а пошла на кухню, готовить щи и тихо плакать. Если такие слезы капают в щи, то они получаются хуже солянки, каждая слеза на вес чайной ложки рассола.

– Она у нас рехнулась, – сказала Маргарита своему мужу Максиму Корнелиевичу.

– Ты о ком? – спросил Максим, открывая пиво.

Он налил отцу.

Корнелий Иванович отпил и сказал:

– В мое время было только «Жигулевское» – и не больше бутылки в одни руки. Но какой напиток!

– А вчера она на рынок не пошла, – сказала Маргарита. – Я ее прошу по-человечески, вы же знаете, как я маму Ксеню уважаю, а она ноль внимания. А она говорит – на рынок не пойду, не могу даже по Краснопартизанской ходить. Как будто всю жизнь по ней не ходила.

– Возраст, – заметил Максим, – сказывается при всем моем уважении.

Корнелий в разговор не вмешивался. Он задумался. Он лучше всех знал свою жену. С ней творилось неладное.

С точки зрения человеческого поведения объяснимое, но человек этот был особенным.

Максим решил наладить мир в семействе и произнес:

– Ладно уж, я сам в садик схожу, а ты, ма, завтра в химчистку мой костюм отнеси, лады?

– Это в какую химчистку? – спросила Ксения.

– На бывшую Серафимовича, – сказала Маргарита. – И мой серый костюм захватите.

– На Серафимовича не могу, – сказала Ксения из кухни.

И все замолчали.

Серафимовича была улицей почти соседской.