Трясина - Надежда Евгеньевна Фещенко

зарубку первую сделал, туесок под неё подставил. Пока бересту драл – старичок исчез, а береста в тот раз хорошо сходила со ствола – ровно, крупными кусками.

Вот вернулся он домой, его похвалили за хорошую работу, спрашивают, откуда обувка такая модная. А батя мой и отвечает:

– Да в лесу на ветке висели. Ничейные, значит.

– Нехорошее это дело, – говорит его отец, – не для тебя они висели. Отнеси завтра на место.

Но батя заартачился, говорит:

– И ботинки свои уж наверняка не найду, да и вон какие хорошие кроссовки.

Ну отец его и сдался – разрешил оставить.

На следующий день ближе к вечеру батя собирается снова в рощу.

– Зачем? – спрашивает отец.

– Да я зарубку сделал, может, сок натечёт. Витамины всё же.

– Какой сок? Июнь месяц на дворе, сок-то ранней весной собирают!

А всё равно батя пришёл и трёхлитровую банку принёс.

Дома стали пить этот сок – и отец вообще перестал не то что ругать Колю, а даже замечания делать. И мать во всём с ним соглашается. Ну, батя-то и стал этим пользоваться – всё с друзьями в футбол гоняет, по дому дел не делает, книги все в туалет отнёс – и ничего ему за это нет от родителей. Только видит батя: мать что-то смеяться перестала, сама как кукла механическая – ходит по дому, делает что-то, а ни поговорить с ней по душам, ни слова ласкового не услышать. Отец спать почти перестал – сидит до полночи, потом ляжет, а всё ему не спится. За месяц так усох – аж скулы торчат, кожа серая, взгляд тусклый.

Видит батя: что-то неладное творится. И сам он злой какой-то стал, на родителей даже огрызаться начал. С друзьями перессорился. А ничего поделать с собой не может. «Ну, – думает, – что-то неладное с этими кроссовками. Не пойду-ка в рощу сегодня». Взял да и не пошёл. Но темнеть стало – и ноги сами туда потянули. Голоса страшные в голове слышались: «Иди, не то худо будет! Обещание держи, а то накажем! Кроссовки взял – расплачивайся». Так боролся батя несколько дней, но всё равно ходил к берёзе – принуждали. Только сок стал выливать в поле.

Отец его через несколько дней спать по одному-два часа начал. Тогда батя однажды пошёл, снял кроссовки, связал их шнурками и закинул на ветку берёзы. А сам ботинки свои искать стал. Искал-искал, нашёл в траве, уж жуки-червяки в них поселились. Выкинул он их всех, надел на ноги свои старые ботинки: «Что моё – то моё! А чужого мне и даром не надо!»

Откуда ни возьмись, старичок опять перед ним. Говорит:

– Носил? Носил! Теперь три срока, что носил, расплачиваться будешь. Проценты за отказ большие! Тебе безопаснее было бы обратно их взять.

Батя вдруг понял, что было странного в этом старичке – глаза зелёные-зелёные, как ряска в пруду, у людей таких не бывает. И прямо в глаза не смотрит. Испугался мальчишка ещё больше, перекрестился, да и дёру из леса! А позади – смех громогласный:

– Ха-ха-ха! У-х а-ха-ха!

И правда, ещё несколько месяцев промучились они все из-за этих кроссовок. А бате всё голоса слышались: «Возьми верёвку да ступай к берёзе. Там знаешь, что делать». Или ещё: «Не спи, не спи, а то придём за тобой, земля под берёзой твоим домом станет». Батя говорит, ой что они тогда пережили.

А спасла его знахарка. Отпоила зверобоем, полынью да ещё какой-то травой.

– Что за трава? – спросил Тоха.

– Да я названия не помню. А знахарка говорила, что такая напасть случилась, потому что мальчишку в великий праздник работать отправили.

Когда отец с матерью стали снова воспитывать батю – иногда и ругать да наказывать, если по делу, – ему счастьем это было! Ну и ласка, конечно, появилась в доме. Тепло стало снова, по-человечески. Вот из-за этого всего батя-то мой и стал священником, когда вырос.

– А что, он ведь мог, наверное, у старичка того что-нибудь и ещё попросить, кроме кроссовок? Что кроссовки? Тьфу, ерунда! Вот если бы я повстречал такого волшебника, я бы уж не прогадал! Я бы поторговался с ним!

– Да как ты не понимаешь, что это никакой не волшебник был?! – возмутился Федя.

– А кто же, если волшебство творит?

– Может, леший это был, может, ещё кто. Нечистая сила, в общем. Они все ловят человеческие души на приманку!

– Я бы много отдал, чтобы мать на меня не кричала! – размечтался вдруг Тоха. – Уж я бы не прогадал…

– Дурак ты, Тоха!

– Сам дурак. Ничего ты не понимаешь! Я домой, – Тоха резко встал.

Они молча выбрались из убежища на дереве, молча пошли по тропке в село, держась в отдалении друг от друга. Спорить о жизни больше не хотелось. Каждый, не прощаясь, направился к своему дому.

Тоха зашёл в избу. Мать сидела в стареньком кресле без накидки и перечитывала Толстого. У Тамары Георгиевны – так звали его мать – в этом учебном году были старшие классы, с восьмого по одиннадцатый. И мало того, что в ближайшем будущем им предстояло сдавать выпускные экзамены по русскому, так две девочки выбрали ещё и экзамен по литературе.

– Мам, а что поесть? – спросил Тоха, поднимая крышки пустых кастрюль на плите.

– Картошка вчерашняя в холодильнике, – отозвалась мать. – А если не хочешь, то лапшу себе завари.

Тохе картошка уже надоела. Он включил чайник, пока вода закипала, разломал лапшу в глубокую миску, добавил масло и специи из пакетиков. Залил кипятком.

Через пять минут ужин был готов. Вооружившись ложкой и вилкой для воды и для густой лапши, – Тоха любил именно так – он принялся поглощать свою нехитрую еду. Тепло разлилось по телу, мальчишка улыбнулся, серое облако недавней ссоры с другом рассеялось. Тоха с удовольствием пошёл носить воду в баню.

– Ты сделал уроки? – крикнула ему вслед мать.

– Сделал! – без зазрения совести соврал Тоха.

«Эх, как сейчас с уроками быть? – с сожалением подумал Тоха. – Восьмой класс, задают всё больше и больше. Вдвоём-то легче учиться». У друзей было своеобразное разделение труда: Тоха делал точные предметы и английский, а Федя – остальные. А потом они друг у друга переписывали, немного изменяя домашку для вида. Процесс учёбы был отлажен, чтобы она занимала минимум времени. А теперь из-за этой дурацкой ссоры всё рушилось.

«Ладно, чего там, помиримся, – решил Тоха, – ну подумаешь, не сошлись в чём-то, удобство в учёбе важнее». И он подошёл к колодцу. «Жаль, что отец не успел сделать водопровод», – подумал Тоха.

Громыхая вёдрами, иногда по пути расплёскивая воду, Тоха постепенно заполнил бачок для горячей воды в бане, потом две