Кот ушел, а улыбка осталась - Георгий Данелия

— Вон тот маленький, зелененький — это переодетый кинорежиссер Георгий Данелия.

— Вижу. Ну что ж, теперь и ежу ясно, кто он и почему его так часто на фестивали посылают, — говорит бывший советский сценарист.

Между прочим. В Канаде на следующий день после показа фильма «Мимино» ко мне в гостиницу пришла журналистка. Она расспрашивала меня о кино и литературе, архитектуре и живописи, о любви и судьбе человечества. (Она говорила по-русски с приятным акцентом.) Ей нравилось, как я отвечал, она смеялась над моими шутками. Меня трудно разговорить, но у нее, молодой и привлекательной, получилось.

А на следующий день в газете, на последней странице, появилась моя маленькая фотография, под которой было написано: «…ни по одежде, ни по манере поведения советский режиссер Георгий Данелия не похож на агента КГБ, каким он на самом деле является…»

СУТОЧНЫЕ ПУСТЬ ЕВРЕИ ДАЮТ!

Но стать солистом Омского хора мне не довелось. Кинорежиссер Андрей Кончаловский в Москве познакомил меня с крупным американским продюсером Менахемом Голаном. Менахема сюжет заинтересовал, и он предложил писать сценарий в Израиле. Я позвонил в Тбилиси Резо Габриадзе и уговорил его поехать со мной на месяц в Израиль и там написать синопсис.

— Но только на месяц, не больше. У меня театр, — предупредил Резо.

Менахем улетел, а через неделю пришло приглашение на Данелия и Габриадзе и два билета первого класса в Тель-Авив.

В то время уже началась горбачевская перестройка. Коснулась она и кино. В мае 1986 года в Кремле прошел Пятый съезд кинематографистов, революционный. Впервые за всю историю Советского Союза делегаты съезда отказались голосовать за список, одобренный в ЦК КПСС. Они потребовали, чтобы каждого кандидата в члены Правления обсудили индивидуально, а голосование было бы не открытым (списком), а тайным. И добились своего. А потом, когда подсчитали бюллетени, оказалось, что никто из признанных кинематографистов в это правление не попал. А я попал в правление, хотя считался признанным. Почему, не знаю. Скорей всего, про меня забыли. (Моего друга, в то время самого известного в мире советского кинематографиста Сергея Бондарчука, не выбрали даже делегатом этого съезда.)

После съезда выпустили на экран лежащие на полке запрещенные фильмы. Заменили министра кинематографии, первого секретаря Союза кинематографистов, директора «Мосфильма» и многих других. И когда мы с Резо появились в Госкино с приглашением и билетами, там никто не знал, кто останется, а кого заменят. И нам сказали:

— Летите куда хотите. Перестройка!

— А переводчик, а суточные?

— Нет у нас денег! Переводчика и суточные пусть вам евреи дают, раз уж они такие богатые.

«ФИЛИП МОРРИС»

Перед отъездом в Израиль я был у Сергея Бондарчука.

— Сколько просить за сценарий? — спросил я его.

— Проси сто тысяч долларов.

— Долларов?!

— Долларов. Подожди. — Сергей достал из ящика коробку. — Это у тебя какие часы? — спросил он.

— «Полет». Подарок любимой женщины. Сергей открыл коробку, извлек из нее часы с массивным золотым браслетом.

— На переговоры эти надень.

— Зачем?

— Там все имеет значение, на какой машине приехал, что на тебе надето, какие у тебя часы. Это — «Патёк Филипп» (Patek Philippe), мне Юл Бриннер подарил. Приедешь, вернешь.

Дома я начал считать: «Доллар на черном рынке десять рублей. 100 тысяч долларов — это миллион рублей! По 500 тысяч на брата? «Волгу» куплю, с рук 15 тысяч. 500 минус 15 — остается 485. Дачу куплю! Это 485 минус 20 — остается 465. Да…»

Я взял бумагу, карандаш, начал распределять — семье, родным, друзьям, соратникам. Запутался. Ладно, пусть сначала заплатят, потом уж как-нибудь разберемся…

В самолете, когда летели в Тель-Авив, я показал Резо бондарчуковские часы и объяснил их назначение.

— А сколько там платят, ты у него не спросил? — поинтересовался Резо.

— Спросил. Он сказал, что с этими часами нам дадут 100 тысяч долларов.

— Долларов?!

— Долларов.

Резо подумал и сказал:

— «Волгу» куплю!

— 15 тысяч. 500 минус 15. Остается 485 тысяч.

— Дачу куплю!

— 20 тысяч. Остается 465 тысяч. Пауза.

— Дубленки куплю, болгарские, Крошке и Левану! (Жене и сыну.)

— Еще тысяча. Остается 475.

— Ладно! Давай лучше про сценарий будем говорить.

Между прочим. В те времена пределом самых смелых мечтаний граждан Советского Союза были машина «Волга», дача и болгарская дубленка.

В Израиль мы летели через Вену. В венском аэропорту был эпизод с сигаретами, о котором я рассказал в эпизоде про умную собаку с приятным бархатным баритоном. В Тель-Авив прилетели в пять утра, приземлились в аэропорту Бен-Гурион. (В целях безопасности самолет летел ночью.) Когда на паспортном контроле мы предъявили советские паспорта, пограничники долго выясняли, что это такое: служебные советские паспорта с синей обложкой были для них в диковину. В аэропорту нас встречали Саша Кляйн (от фирмы Голана), Михо Мирианашвили и Морис Джанашвили (от грузинских евреев). Михо и Морис потом уделили нам много внимания. Когда вышли из здания аэропорта, там стояли встречающие. У них были такие теплые глаза, они так искренне радовались, когда видели своего, что мне это напомнило Тбилиси. И я подумал: «Израиль мне понравится». Так оно и случилось.

Саша Кляйн привез нас в гостиницу «Хилтон», вручил ключи от номеров и сказал, что через час здесь, на втором этаже, будет пресс-конференция.

— Через час восемь утра. Никто не придет.

— Прибегут! Ваш приезд — сенсация!

Через час, когда мы вошли в небольшой зал, там действительно было полно журналистов. Представители всех СМИ, аккредитованных в Израиле. Саша Кляйн нас представил. Первый вопрос был такой:

— Господа, означает ваш приезд, что Советский Союз собирается налаживать дипломатические отношения с Израилем?

— Нет, наш приезд ничего не означает. Мы приехали по приглашению продюсера Менахема Голана писать сценарий, — сказал я.

Пауза. Журналисты явно потеряли к нам интерес.

— А это будет коопродакшн? — спросил по-русски пожилой корреспондент газеты «Алим».

— Возможно. Пока не знаем.

— А кто оплачивает сценарий?

— Менахем Голан.

— А почему вы приехали без кагэбэшника? — не унимался пожилой корреспондент. — Всем известно, что в каждой советской делегации должен быть кагэбэшник, хотя бы один.

— Ну, значит, кто-то из нас двоих кагэбэшник. Или я, или он. Выбирайте, — предложил я.