«Если», 1995 № 06 - Ричард Матесон

— Синонимы для людей, не создавших семьи, в этом смысле очень выразительны: «бобыль», «холостяк», «вековуха», «старая дева»… Кажется, сам язык осуждает. Это потому, что одинокие люди не репродуктивны, а обществу важно, чтобы рождались и росли дети?

— Думаю, и по многим другим причинам тоже. В нашей отечественной традиции заложено как бы пренебрежение собственным «я» во имя чего-то большего, будь то семья, государство, партия или церковь (как социальная организация). Это не отказ от «я», но поиск «я» за пределами себя. Мне кажется, одинокого человека сложнее контролировать; через «ячейку общества» воздействовать легче, что и делалось. Можно вспомнить «фольклор» советского периода, фразочки типа «девственница — это та, которую никто не пожелал» и т. п. Во всяком случае, «послание» нашего социума одинокому человеку однозначно: «Ты ДОЛЖЕН чувствовать себя плохо». И пребывание в одиночестве, пусть и эмоционально нейтральное, превращается в переживание несчастья. Мне кажется, что наше общество вообще не поощряет сепарацию, отделение. И люди как бы не становятся окончательно взрослыми, способными продуктивно пользоваться своим пребыванием в единственном числе.

— Но боязнь остаться одному имеет под собой и реальные основания в нашем неустроенном, нестабильном, в прямом и переносном смысле слова, обществе.

— Да, мы все держим при себе детей дольше, чем это необходимо для их нормального развития. Если я выпущу подработать на собственные нужды своего пятнадцатилетнего сына, я знаю, чем это может кончиться. И наши старики боятся за нас, у них свой опыт. И я понимаю, когда, ожидая запоздавшего ребенка, мать начинает через полчаса пить валерьянку, а через час у нее сердечный приступ. Есть и другое: то чувство вины, которое родители буквально культивируют в детях, часто объясняется страхом остаться без помощи в старости. Ведь в наши дни отдать старика в дом престарелых (не в нормальный дом, где живут старые люди и о них заботятся медики, а в НАШ) можно только умирать, и мы должны отдавать себе в этом отчет. И мать, родившая неполноценное дитя, отказываясь от него, обрекает ребенка на смерть. Мы ничего не можем передоверить государству и поэтому, безусловно, так боимся одиночества. В свободных, богатых, стабильных странах все иначе. Там на одинокого человека никто не будет смотреть как на ненормального. если тот, разумеется, включен в жизнь общества.

— Давайте обратимся к сюжету Р. Матесона. Вот смена ролей: талантливый журналист — хороший издатель— восхищенный читатель, и все это один и тот же человек. Такое полное психологическое самообслуживание в насильственной изоляции — норма?

— После травмы случаются стрессы, и специалисты по поведению человека в этих условиях выражаются примерно так: нормальная реакция на ненормальные обстоятельства. Человек внезапно потерял близкого или попал под машину. После этого наступает период, когда со стороны он кажется сумасшедшим: у него может быть отсутствующий взгляд, он замкнут в себе, впадает в истерику там, где она труднообъяснима, и наоборот, остается холодным в обстоятельствах, где у нормального человека будет истерика, и так далее.

В рассказе — если заданы обстоятельства объективного одиночества — описанное поведение может быть попыткой человека адаптироваться, привыкнуть к новой страшной ситуации. Он как будто осуществляет контакт со всеми людьми через себя самого как их представителя, чтобы не утратить навыков общения, не сойти с ума, не почувствовать своей обреченности.

Это, быть может, лучшее, что способен сделать подобный вымышленный герой. Другое дело, когда к такому «самообслуживанию» прибегают, живя среди других людей. Например, человек сам себе пишет письма, что часто бывает с подростками, особенно с девочками.

— А почему?

— В глубине души они не верят, во-первых, в то, что реальный, живой человек может понять и полюбить. Во-вторых, они не верят, что сами на это способны. Иногда, чтобы защититься от болезненного чувства («я один потому, что никому не нужен»), человек все переворачивает с ног на голову, утверждая, что мир слишком плох, потому что сам он намного чище, умнее, тоньше, за-ме-ча-тель-не-е всех остальных.

Я часто слышу это от пациентов. Женщина может выстроить защиту примерно так: всем мужчинам только этого и надо (имеется в виду секс, она даже выговорить это слово не решается). Мужской текст: все женщины только и думают, как бы вытянуть из тебя деньги. Или: вообще-то мужчина нужен женщине только для того чтобы заиметь ребенка, потом она мужчину отшвыривает. И т. п. Я бы выделила два типа одинокого человека: либо отношение к миру как к источнику зла, либо к себе как к чему-то абсолютно нестоящему.

— Это невротические состояния?

— И даже более тяжелые: то, что называется «пограничная личность». И в том, и в другом случае это подлинное, мучительное одиночество.

— Какие здесь могут быть минусы для взрослого человека, кроме болезни и общественного осуждения, о чем как будто сказано достаточно?

— Мне кажется, не само одиночество является коварным и опасным, а то, как человек пришел к нему. Если человек одинок оттого, что «все люди злы», женщины продажны, мужчины похотливы — в этом состоянии я вижу одни минусы. Здесь заложен отказ видеть в других людях и в себе нечто единое. Не судить и делить окружающих по принципу «лучше— хуже», это вообще не критерий; нужны отношения одного теплого существа с другим теплым существом, доверие, уважение.

— А можно это как-то связать с эгоизмом? Или провести водораздел.

— Сложно; ведь эгоизм — механизм выживания. Я как психолог не знаю более альтруистического поведения, чем у детей с разного рода фобиями, которыми они обеспечивают ощущение нужности своим родителям. Лучше бы эти дети были эгоистами, тогда они стали бы самостоятельными и были бы хорошими мужьями и родителями. Если же эгоизм рассматривать как потребительское отношение, когда человек видит в другом просто инструмент для достижения своих целей, это вернет нас к проблеме одиночества: такой потребитель не сможет почувствовать реального доверия к другому человеку. Утрата огромна, хотя сам он не всегда это сознает.

— Если позиция такова, что «мир меня недостоин», выхода, кажется, нет. Но если «я плох», не уверен в себе, робок — может быть, что-то можно сделать, чтобы такой человек почувствовал себя в мире комфортно, на равных?

— Известный психолог Эрик Берн говорил, что любовь — природная психотерапия. Бывает, таким людям везет: их кто-то полюбит, просто и искренне. Тогда остается только одна проблема: человек не может поверить, что его действительно любят, он-то считает, что любви недостоин! Требует новых и новых доказательств, у партнера может и не хватить терпения… Но иногда любовь меняет жизнь, как она преображает детей, брошенных, оскорбленных, истязаемых иногда собственными родителями. Требуется огромное терпение, чтобы дети оттаяли, поверили, что их не бросят, не разлюбят, стали открытыми и естественными. Со взрослыми сложнее, потому что если в нас как бы природой заложен «родительский орган» любви к детям, то нет «органа» для любви к взрослому, который сам должен отвечать за свою жизнь. Но иногда чудеса случаются. Я наблюдаю подобные эволюции через психотерапию.