Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений - Бенно Тешке

Эллен Мейксинс Вуд, а также сокурсникам по ЛШЭ и Калифорнийскому университету в Лос‑Анджелесе, вместе с которыми я посещал семинары. В равной мере я хотел бы признать эффективность советов и терпеливость моего издателя Тима Кларка в издательстве Verso, а также в высшей степени добросовестную редактуру Джеймса Инграма из Новой школы социальных исследований в Нью‑Йорке и Миранды Чейтор из Лондона. Наконец, я должен поблагодарить свою жену Мариам как за многолетнюю поддержку и ободрение, так и за бессчетные поправки, внесенные ею в рукопись. Первоначальная версия второй главы была опубликована под заглавием «Геополитические отношения в европейском Средневековье: история и теория» в журнале «Международная организация» [Teschke Benno. Geopolitical Relations in the European Middle Ages: History and Theory // International Organization. 1998. Vol. 52. No. 2. R 325–358]. Отдельные части седьмой и восьмой глав публиковались в качестве статьи «Теории вестфальской системы государств: международные отношения при переходе от абсолютизма к капитализму» в «Европейском журнале международных отношений» [Teschke Benno. Theorising the Westphalian System of States: International Relations from Absolutism to Capitalism // European Journal of International Relations. 2002. Vol. 8. No. 1. P. 5–48]. Я благодарен издательствам MIT Press и Sage Publications за разрешение повторно опубликовать эти статьи в переработанной форме. Habent suafata libelli[18].

Эта книга посвящена фундаментальным социально‑политическим и геополитическим трансформациям. Но некоторым трансформациям еще только предстоит произойти.

Введение

Миф о 1648 годе

Империя, «новое средневековье», многоуровневое глобальное управление, республиканский мир – вот некоторые из понятий и метафор, к которым современная теория международных отношений (МО) и международная политическая экономия (МПЭ) обращаются для осмысления изменений, недавно произошедших в структуре международной системы. Сторонники различных теоретических подходов двух этих дисциплин, разумеется, редко соглашаются друг с другом относительно причин, природы и масштаба этих изменений. Если реалисты заявляют о простом сдвиге баланса сил, связанном с теми изменениями в распределении влияния между элементами системы, которые затрагивают лишь соотношение полюсов в неизменной анархической системе государств, то лагерь не‑реалистов практически единодушно приходит к выводу, что традиционный суверенитет государств находится под угрозой. Классическая вестфальская система, построенная на ключевом значении современного, территориально ограниченного суверенного государства, якобы замещается посттерриториальным, постсовременным глобальным порядком. Старая логика геополитического порядка ставится в зависимость от геоэкономики, многоуровневого глобального управления или же требований международного гражданского общества, включающего множество акторов. На наших глазах разворачивается фундаментальная трансформация структуры международной системы вместе со всеми ее правилами разрешения конфликтов и сотрудничества. И хотя реалисты и нереалисты расходятся в своих оценках современной всемирно‑исторической ситуации, исследователи в области МО и МПЭ едины в определении вестфальской системы государств в качестве исходной точки для изучения современной структуры мировой политики.

Неясность относительно направленности и последствий современных тенденций вынудила исследователей МО снова обратиться к более широкой проблеме общей природы трансформаций, осуществляющихся как внутри международных систем, так и при переходе от одной системы к другой. И здесь в качестве более надежного средства для построения теории выступает история. Исторический поворот в МО создал новый список вопросов. Если суверенитет и система государств, возникшие в эпоху Нового времени, вступают в период упадка, какие уроки можно извлечь из более ранних геополитических трансформаций? Если этот новый порядок может стать угрозой для государственного суверенитета, базирующегося на принципе исключительной территориальности, являющемся основным строительным элементом межгосударственных отношений, теряет ли сама эта дисциплина свой статус независимой социальной науки, подтвержденный существованием отдельной сферы «международного»?

Обычно вопрос о формировании нововременного (modern) международного порядка связывается с Вестфальскими мирными договоренностями, которыми завершилась Тридцатилетняя война. Общее мнение, разделяемое и американской политической наукой, и британской теорией международных отношений, и немецкой социальной философией, состоит в том, что вестфальское соглашение выстроило европейский порядок на основе суверенных государств, придерживающихся нововременных принципов разрешения конфликтов и сотрудничества. Междисциплинарное и межпарадигмальное согласие относительно 1648 г. как истока нововременных международных отношений наделило теорию МО как дисциплину собственной направленностью, тематическим единством и исторической легитимностью. Нить подобного молчаливого согласия пронизывает все работы в этой дисциплине, переходя от одного поколения теоретиков МО к другому. Даты не способны лгать, а чем отдаленнее они от нас, тем меньше желания вскрывать их социальный контекст, социальное содержание и значение. Однако периодизация – это не невинное занятие, не просто педагогический или эвристический инструмент для расстановки меток в неразмеченном потоке истории. Такой инструмент влечет за собой предпосылки относительно длительности и содержания определенных эпох и геополитических порядков и одновременно склоняет теории МО к усвоению определенных критериев, используемых для теоретизации непрерывности или слома международных режимов. Следовательно, согласие в вопросе о нововременном характере 1648 г. предполагает более развернутые суждения о непрерывном существовании Вестфальского порядка с середины XVII в. до наших дней. Хотя немногие специалисты по МО станут утверждать, что европейскую политику XVII в. можно напрямую сравнивать с международной политикой века ХХ‑го, большинство согласятся с тем, что фундаментальные принципы геополитического порядка не изменялись 340 лет, хотя в течение последних одного‑двух десятилетий они, возможно, и были поставлены под вопрос[19].

В соответствии с этим общепринятым описанием, разделяемым в равной степени реалистами, представителями английской школы и конструктивистами, вестфальские договоренности были поворотным пунктом в истории международных отношений. После 1648 года формализованные отношения между нововременными суверенными государствами пришли на смену перекрестным отношениям между разнородными феодальными акторами, иерархические претензии которых венчались Империей и Церковью. Упрочение исключительного суверенитета, покоящегося на внутренней монополизации средств насилия, отразилось в исключительном контроле правителей над инструментами внешней политики – армией, дипломатией, договорной системой. К середине XVII в. субъектами международного права, основанного на взаимном признании и соответствующем исключении соперничающих центров власти, могли быть только правители, обладающими подобными прерогативами. Благодаря присвоению средств насилия множеством суверенов и сопутствующим этому процессу установлению системы ограниченной территориальности само поле политики было формально разбито на отличные друг от друга внутреннюю и внешнюю сферы, которые основывались соответственно на внутренней политической иерархии и внешней геополитической анархии. После вестфальского соглашения не‑территориальные политические акторы – города‑государства, союзы городов, феодальные сеньоры, а также иные корпоративные образования «выпали» из международной политики. Международные отношения были институциализированы благодаря постоянно действующим посольствам, координирующим международные дела посредством периодических дипломатических контактов, управляемых кодифицированными и обязательными для исполнения дипломатическими протоколами. Кульминаций подобных контактов стали регулярные созывы многосторонних конгрессов. В то же самое время политический суверенитет и дискурс raison d’État[20] секуляризировали международные отношения, подорвав претензии религии как легитимирующей инстанции и уменьшив универсалистские амбиции Римской католической церкви. Разделение политики и религии, а также возникшая вместе с ним идея самоопределения, ввели принцип