Выжить без зеркала. Сборник новелл - Анна Лощилова

Только он на карусели это все вертел. Сбегает из дома. Бунтарь. От него ждали золотой медали, а он получил тройку в аттестат и свалил после девятого класса.

Он просто однажды за столом, во время ужина, попросил никого не уходить и выслушать его решение, с которым сидевшие должны были посчитаться. Он сказал, что дальше он будет заниматься музыкой.

Иришка ликовала. Лучшая ученица школы. Сейчас ее братца, урода, сбросят со скалы…

3. Теперь – правша…

Аня перестала сохранять осторожность. Она знала, плакать было нельзя. За слезы тебя отправляют в палату, которую здесь называют карантин. Та, куда отправляют новоприбывших. Там, где бесконечное число кроватей стоят одна за другой, и ни на секунду тебя не оставляют одного. У этой палаты даже номера нет, и каждый, кто туда попадает, перестаёт существовать. В этой палате нет ни одного “я”, нет ни одного “ты”, там нет даже пресловутого “мы”. Каждый боялся даже подумать, способность мыслить терялась, останавливалась, сознание забивали глухими ударами загнанного от ужаса сердца. Человеку необходима интимность, чтобы просто быть человеком. Внимание! Очень важная банальность: без кислорода ты все ещё можешь быть человеком. Задыхающимся, жалким, посиневшим человеком. А без возможности остаться наедине с собой – нет. После этой палаты миры антиутопий, где за тобой беспрерывно и неумолимо следит какой-нибудь большой родственник, ощущаются совсем иначе. Они уже не вызывают в тебе возмущение или чувство несправедливости. Просто холодят тело. А ты не двигаешься до сих пор, пока боль не отпустит, только чувствуешь как постепенно немеют конечности, снизу вверх, и все равно не шевелишься. Поэтому все так боялись снова попасть в карантин. Но сейчас Аня была не в том положении, чтобы бояться. Её оставили одну, но не дали возможности оставаться наедине. Они даже закрыли дверь. Это единственная палата, в которой закрывалась дверь. Аня стучалась и плакала столько, сколько хотела. Иссохшаяся медсестра начинала сходить с ума от жалости и даже позволила себе заговорить с ней в очередной раз открывая дверь, чтобы проводить в столовую.

– Что же ты психуешь! Ты разве не понимаешь, что это тебя воспитывают! Для твоего же блага. Как успокоишься, так и придут к тебе, наверное, и в палату обычную вернут. С тобой же по-человечески хотят!

Эти правила действительно работали. Но не в этой палате, с Аней играли в другую игру, куда сложнее и изощреннее. Не потому, что правила “для всех” были слишком простые. Просто Ане достался жребий участвовать в другой игре. Вот почему эта палата. Она ведь была обычных размеров, там должно было стоять пять кроватей. Но их не было. Поле подготовили специально для неё.

Вот почему она знала, что нельзя останавливаться и позволяла себе плакать тогда, когда хотела. У неё был сильный соперник, сохранять свободу в одиночной камере становилось все сложнее. На седьмой день она просто не смогла. Галоперидола вкололи столько, что она просто не смогла полностью проснуться. Ирине Витальевне доложили в срочном порядке: У Шестаковой спокойно, не кричит, на медсестёр реагирует вяло.

Как она была притягательно величественна. Царица Ирина. Она соизволила показаться своей подданной. Она села на её кровать, она была готова даже протянуть ей руку.

Аня открыла глаза. Перед ней сидела та самая, что отправила её сюда. Вот почему это имя казалось знакомым, это имя на бейджике участкового врача психоневрологического диспансера под номером семь. Этот паззл сошёлся только сейчас. Аня приподнялась на кровати: игра становилась понятна.

– Кажется, неделя уже прошла, – заявила она. – Более того, я не понимаю, почему мне нельзя связаться с родственниками, и, самое важное, почему мой лечащий врач ни разу меня не посетил. Лекарства мне дают вообще на законных основаниях?

Такой длинной и связной речи никто не мог ожидать от Ани. Ни Ирина Витальевна, ни она сама. Препараты не позволяли это чисто физически.

Ирина Витальевна поняла, что ошиблась, поспешила. Пришла смилостивиться над уничтоженным зверем, а он ещё не был побеждён, только устал и, более того, был силён настолько, что позволил себе отдохнуть. И уходить было поздно, надо было срочно менять тактику, и плана Б не было.

– Рано пока.

Ирина Витальевна вышла. Ещё величественнее, чем зашла. Слабость Ани оказалась мощным тактическим ходом, но не сделала её сильнее. Она снова заплакала, и в этот раз её никто не слышал.

Ане разрешили звонок. Номер телефона принесли на бумажке помойного вида, заранее осведомившись, кому она собирается позвонить. Теперь её брат знал, что сестренку нужно вытаскивать и она была уверена, что у него все получится. Она никогда не сомневалась в его способностях решать проблемы. То, что она выйдет, Аня была уверена: её снова впечатлил этот голос. Даже не дрогнул, не замешкался, услышав, что сестру положили в психушку. “Не переживай, – говорит, – всё уладим, котёнок!” Но вот уверенности в том, что под руку из здания больницы выйдет именно она, Аня не была уверена. Она и сейчас не была уверена в том, кто она есть. Даже окна были спрятаны под занавесками. Ни единого шанса на отражение.

Пока Аня ждала ответа, слушая гудки, по коридору вели новенькую. Её выдавал растерянный взгляд и халатик. Её тело ещё его не приняло, она чувствовала себя в нем голой. Иссохшаяся остановила одного из санитаров:

– Ох, ещё привели к нам.

– Ага, художница какая-то, прямо из мастерской забирали.

– А, ну эти творческие личности все сумасшедшие. Ничего, вылечим.

За обедом Аня села за стол ближе к Настасье:

– Мне такой сон приснился. Хочешь, я расскажу?

– Рассказывай, – и снова уткнулась в тарелку.

Аня нашептывала Настасье слова, слова складывались в картинки, Аня танцевала ими, била в бубен, призывая дождь. Аня шептала, быстро, красиво, смело и уже начинало пахнуть предчувствием свежести, воздух спирало все сильнее, становилось душно, шёпот – дождь. Хлынуло.

– Ирина Витальевна! Настасья ручку попросила и кроссворды, на столе у меня увидела. Ну, я дала, ей ведь можно, – докладывала Иссохшаяся.

– Вообще, это запрещено, конечно. Как там Шестакова?

– Все тихо, проверить?

– Не стоит, завтра зайду посмотреть.

Настасья мелким почерком – боялась, что не хватит места – записывала Анину историю под названием “Сон” на полях газеты с кроссвордами.

Игра продолжалась. Ирина Витальевна чувствовала себя все могущественнее. Аня молчала и смотрела на неё смиренно.

– Меня скоро выпишут?

Ирина Витальевна сияла благодетелью:

– Анечка, мы уже разговаривали об этом с твоим братом. Пока тебе нужна госпитализация, ты ведь чувствуешь, что ты ещё нездорова.

Аня кивала:

– Да.

Аня продолжала рассказывать “сны” Настасье. Настасья запоминала каждое слово, скрупулезно записывала их на полях, буквы едва можно было разобрать и тем красивее становился орнамент кроссвордной феерии. Ирина Витальевна возвращалась к себе в кабинет. Доставала из тумбочки фотографию,