Перевал - Николас Эванс

Он чувствовал, что снег почти не захватывает лыжи, но одновременно с этим понял, что контролирует ситуацию, и уверенность постепенно вернулась к нему. Словно загипнотизированный, он наблюдал за удаляющейся фигуркой отца, которая проваливалась все глубже в темную долину. Перед тем как окончательно исчезнуть, отец выкрикнул что-то в последний раз. Звук был пробирающий до костей, высокий и пронзительный, словно кричало животное, спасающее свою жизнь.

Мальчик тяжело дышал. Он не мог унять дрожь в ногах, но одно он помнил твердо: важно запомнить точное место, где отец исчез из виду. Почему произошло непредвиденное, сказать пока было сложно. Может быть, отец угодил в обрыв, который не был виден сверху. Мальчик пытался восстановить в памяти тот последний раз, когда они здесь спускались, но не мог вспомнить, шел ли спуск резко под уклон или все-таки выравнивался к основанию. Он не мог не думать и о том, что его отец мог удариться о землю. Если снег принял его словно в перину, тогда была надежда, но если снежный покров превратился в лед, тогда ни одна кость не могла бы уцелеть. Беспокойство и сомнения овладели мальчиком настолько, что в его памяти стерлось место, где пропал отец. Внизу, в тени долины, все казалось одинаковым. Возможно, на льду остались хоть какие-то следы, которые помогут ему распознать место падения. Он глубоко вздохнул и продвинулся вперед.

На первом же повороте его лыжа едва не ушла в сторону и он чуть не упал. Его ноги казались ватными, а все тело было охвачено такой необыкновенной скованностью и страшным напряжением, что ему пришлось переждать несколько минут, прежде чем двинуться снова. Вдруг в нескольких ярдах от него, ниже по склону, он увидел темную полосу где-то шесть дюймов длиной. Едва сдерживаясь, чтобы не впасть в панику, он проехал немного вниз.

Это была кровь. Вниз по склону он опять увидел кровь. На снегу он обнаружил ледовые сколы, которые наверняка остались от носков ботинок отца во время этого бешеного падения.

Если бы снег был хорошим, мальчик потратил бы, самое большее, пять минут, чтобы съехать вниз, но на негнущихся ногах, охваченный страхом, он едва ли мог двигаться быстро. Скольжение по ледовой корке отняло у него не меньше чем полчаса. Его спуск был таким медленным, что солнце успело догнать его, безжалостно осветив следы крови на девственно-чистом снегу.

Вдруг у самой кромки он заметил что-то темное. Продвинувшись немного вперед, он увидел очки своего отца, которые упали на самый край склона, словно специально выбрав место для наилучшего обозрения разыгравшейся драмы. Мальчик остановился и поднял их. Одно стекло треснуло, дужки были поломаны. Он положил очки в карман.

Спуск под ним резко, приблизительно на двести футов, обрывался вниз к долине, которую все еще продолжал заливать солнечный свет. Мальчик собрался с духом и взглянул вниз, ожидая увидеть бездыханное тело своего отца, но оттуда не доносилось ни звука. Долина была пуста. Стояла звенящая тишина.

Даже следы крови и сколы больше не были видны. Внезапно страшное безмолвие будто взорвалось. В небе появились два ворона, которые, громко каркая, кружили низко над его головой, словно желая указать ему путь. Когда он проследил взглядом за их тенью, пересекшей обрыв, то вдруг заметил одну из отцовских лыж и темную дыру в проломленном ледяном покрове.

Прошло пять минут, прежде чем ему удалось спуститься. Он увидел небольшой кратер, шириной футов десять, с неровными краями. Но мальчик был недостаточно близко, чтобы заглянуть внутрь.

— Папа?

Ответа не было. Все, что он мог услышать, был звук капающей воды где-то внизу. Осторожно маневрируя, проверяя снег на прочность на каждом шагу и ожидая, что он в любой момент может провалиться, мальчик двигался вперед. Поверхность оказалась твердой. И тут мальчик вспомнил о лавинном транзисторе. Как раз для такого случая он и был предназначен. Возможно, он пригодится ему, чтобы отыскать отца, вероятно погребенного под снегом. Он снял перчатки, расстегнул куртку и вытащил транзистор. Его руки так дрожали, и он так запаниковал, что не сразу мог вспомнить, как работает эта чертова штука.

— Черт! Черт! Черт! — нервно восклицал он.

— Я здесь! Здесь! — послышался голос отца.

Сердце мальчика едва не остановилось.

— Папа? Ты в порядке?

— Ага. Будь осторожен.

— Но я видел кровь.

— Я поранил лицо. Все в порядке. Просто не подходи близко к краю.

Но было уже слишком поздно. Раздался страшный треск. Мальчик почувствовал, как лыжи проваливаются куда-то вниз, и через долю секунды он уже падал, успев запечатлеть момент, когда окровавленное лицо отца показалось в кратере, а потом наступила пустота. Вокруг был только белый снег.

Когда он пришел в себя, отец вытаскивал его из пропасти и спрашивал, не ранен ли он. Мальчик не знал, что ответить. Потом он добавил, что, похоже, все обошлось. Отец ободряюще улыбнулся.

— Хорошо сработано, сынок. Благодаря тебе у нас теперь есть выход.

Он кивнул в сторону, и мальчик, оглянувшись, понял, что имел в виду отец. Обрушившаяся снежная масса освободила им что-то вроде прохода, по которому они могли подняться наверх. Они сидели, вглядываясь друг в друга. Отец все еще широко улыбался, пытаясь вытереть окровавленную щеку носовым платком. На его лице была глубокая царапина, но она не казалась опасной. Кровь почти остановилась. Мальчик с сомнением в голосе произнес, качая головой:

— Боялся не найти тебя живым.

— Надеюсь, что тебе удались все фотографии.

— Да уж, папа. Это было ничего себе падение. Просто обвал.

Стенки норы, в которой они невольно оказались, были сплошь покрыты голубовато-белым льдом, который выглядел как соты в каком-то гигантском осином гнезде. Когда мальчик смел снег, то они увидели, что под ними очень толстый слой льда. Лыжи мальчика валялись в снегу. Он встал и поднял их. Его отец тоже медленно вставал на ноги, немного морщась от боли. Солнце как раз добралось до обрыва.

— Наверное, надо бы поискать мои лыжи, — сказал он.

Его рюкзак, освещенный солнцем, лежал неподалеку. Мальчик наклонился за ним, но в этот момент что-то привлекло его внимание. В голубой прозрачности льда выделялось какое-то бледное пятно.

Он увидел, как в нерешительности застыл его отец.

— Что там такое?

— Посмотри. Внизу.

Они оба стали на колени и всмотрелись в лед.

— Боже праведный, — тихо выдохнул отец.

Это была человеческая кисть. Пальцы неестественно сплелись, а ладонь вывернулась наружу. Минуту простояв в изумлении, мужчина начал отбрасывать снег. Им открылась вся рука. Они посмотрели друг на друга и в полном молчании взялись за работу, продираясь сквозь ледовые и снежные слои. Наконец получилось подобие окошка, через которое им стало видно, кто же был погребен внутри ледовой могилы.

Наполовину скрытое полуголым вздернутым плечом, с которого сползла разорванная от кисти до плеча темно-красная куртка, на них уставилось одним пустым глазом женское лицо. Это была девушка. Ее кожа напоминала по цвету пергамент. В потемневшем льду виднелись вытянутые ноги…

Глава вторая

Шериф Чарли Риггз посмотрел на часы. Он подсчитал, что у него в запасе осталось всего пятнадцать минут, чтобы проверить бумаги, которые угрожающей кипой лежали на его рабочем столе. Если он выберется к двум часам, то не сможет вовремя попасть в Грейт-Фолз, чтобы успеть на праздник по случаю десятого дня рождения своей дочери. В Грейт-Фолз ему необходимо было забрать подарок, который ожидал его еще со вчерашнего дня, но, как всегда, тысяча неотложных дурацких дел возникли ниоткуда и не позволили ему сделать то, что он планировал. В подарок он приготовил дочери очень красивое седло, которое заказал, проявив неслыханную расточительность, еще пару месяцев назад. Почему он решил, что может позволить себе заказать такой дорогой экстравагантный подарок, Чарли до сих пор не мог понять. Мысль о том, во что ему обойдется этот каприз, заставила его поморщиться.

Он придвинул стул ближе к столу, отставил пару немытых кофейных чашек и вытащил первый файл. Перед ним был один из многих рапортов о применении амфетаминов в Монтане. Дверь в его небольшой кабинет, заставленный разными вещами и заваленный бумагами, была открыта. В приемной, как ему показалось, звонили все телефоны одновременно. Никто не торопился отвечать, потому что у Лайзы сегодня был выходной, а новенькая, Мэри-Лу, еще не вошла в курс дела. Кроме того, в этот момент она была занята разговором у стойки со старой миссис Лоусон, у которой снова пропала собака. Старушка, судя по всему, забыла дома свой слуховой аппарат, потому что Мэри-Лу приходилось кричать и повторять все дважды. Через окно он успел заметить Тима Хайдекера, одного из его не самых сообразительных и пунктуальных помощников, который припарковывал свою машину. Можно было поспорить, что как только он войдет в участок, то начнет задавать кучу глупейших вопросов. Чарли выскользнул из-за стола и тихо притворил дверь своего кабинета. На часах было уже без десяти минут два.