Заговор Людвига - Пётч Оливер

Лукас умиротворенно вздохнул и взял верхнюю книгу из стопки по правую руку. Переплетенный в бурую кожу фолиант был последним его приобретением. Букинист раскрыл книгу и стал с благоговением перелистывать страницы. Это было одно из первых изданий сказок братьев Гримм 1837 года. Иллюстрации – великаны, гномы, отважные принцы и исполненные тоски принцессы – местами поблекли, а некоторые страницы и вовсе были выдраны. Тем не менее книга была в превосходном состоянии. По расчетам Стивена, за нее можно будет запросить пять тысяч, если не больше. Он отыскал ее на чердаке у недавно почившей пожилой дамы в Богенхаузене, элитном квартале Мюнхена. За этот фолиант и пару ящиков других книг Стивен вручил растерянному внуку три сотни. Невежда мигом спрятал деньги и ни о чем не расспрашивал. Должно быть, в бумагах он смыслил лишь в том случае, если на них были напечатаны столбики цифр.

Лукас улыбнулся, размешивая сахар в кружке. Ему крупно повезло с покупкой. В теории это позволило бы оплатить аренду на полгода вперед. Однако он понимал, что не сможет расстаться с книгой. Старинные книги были для Стивена как наркотик, и от одного лишь запаха пожелтевшей бумаги он чувствовал слабость в теле. Ему нравилось вслушиваться в шелест страниц, ощущать жесткий исписанный пергамент под пальцами. Это было чувство счастья, сопровождавшее его с детских лет и ни с чем не сравнимое.

Букинист задумчиво перелистывал страницы и рассматривал раскрашенные вручную рисунки. Сколько же поколений держали эту книгу в руках? Сколько дедушек читали из нее своим внукам? Стивен помешивал ложечкой в кружке и пребывал при этом в мире замков, волков, колдуний и добрых фей. Он родился в Соединенных Штатах, в Массачусетсе, где Германия по-прежнему ассоциировалась с темными лесами, замками и романтичными скалами вдоль Рейна. В детстве Стивен приходил в восторг от всего этого, но с возрастом пришло понимание, что автобанам и торговым центрам немцы придавали куда как больше значения, нежели мистике. Старая, сказочная Германия существовала лишь в воображении американских и японских туристов.

И, конечно же, в книгах…

Пронзительный звон дверного колокольчика вывел его из задумчивости. Стивен раздраженно поднял голову и тихо вздохнул. Похоже, этот вечер пройдет не так уж мирно, как он надеялся.

– Фрау Шультхайс, – промолвил Лукас и отпил чая. – Чем обязан?

Пожилая женщина без лишних церемоний вошла в лавку и сняла очки, которые носила, несмотря на моросящий снаружи дождь. Затем сверкнула маленькими глазками и попыталась изобразить улыбку на раздраженном лице.

– Вам это прекрасно известно, господин Лукас. Я подумала, что нам следует еще раз обсудить цену. Мой муж увеличит компенсацию еще на две тысячи, если вы…

– Фрау Шультхайс, – перебил ее Стивен и показал на стеллажи, на которых теснились книги, старые журналы и папки с открытками. – Эта лавка для меня своего рода дом. Вы бы съехали из своей чудной квартиры только потому, что кто-то предложил вам несколько тысяч?

Фрау Шультхайс пренебрежительно взглянула на полки, когда-то дорогие, но теперь истершиеся. Их покрывал слой пыли, фанера местами уже расклеивалась и прогнулась под тяжестью книг. В проходе стояли несколько ящиков с приобретенными недавно сокровищами, которые дожидались, чтобы их расставили по местам. Непрошеная гостья пожала плечами, при этом холодная улыбка не сходила с ее лица.

– Это, с вашего позволения, не квартира, а неухоженная книжная лавка.

– Не книжная, а букинистическая, – поправил Стивен. – Если это говорит вам о чем-то.

Фрау Шультхайс нахмурилась.

– Пусть будет букинистическая. Но уж точно не квартира. А если б и была ею, то жить мне тут вряд ли захотелось бы.

Женщина осеклась, осознав, что это был не самый лучший ее ход.

– Господин Лукас, – продолжила она мягче. – Когда вам в последний раз удалось что-то продать? Две недели назад? Или месяц? Здесь не место книгам. Может, когда-то было иначе. Но теперь люди предпочитают покупать в этом квартале одежду и обувь, а после отдохнуть за порцией латте. Мой бутик в сочетании с лаундж-кафе впишется сюда просто идеально. Не понимаю, почему вы, будучи американцем…

– Мой отец был американцем, фрау Шультхайс, – перебил ее Стивен. – Я вам тысячу раз говорил. Я такой же немец, как вы или канцлер. Да и что я, по-вашему, должен делать? Продавать гамбургеры и пончики?

– Вы меня неправильно поняли, – ответила фрау Шультхайс. – Я лишь хотела сказать…

– Если вас интересуют рисунки восемнадцатого столетия или литература эпохи Просвещения, можете осмотреться, – резко произнес Стивен. – В противном случае попрошу вас удалиться.

Фрау Шультхайс поджала и без того тонкие губы, потом развернулась и, не сказав ни слова, направилась к выходу. Звякнул дверной колокольчик, и Стивен вновь остался один.

Букинист сделал еще один глоток из кружки. Чай стал неприятно теплым. Эта женщина просто так не отступится! Она предлагала уже восемь тысяч, если он расторгнет договор аренды со старым Зайтцингером и уступит ей лавку. Прежде Курт Зайтцингер держал здесь столярную мастерскую, но уже лет двадцать как отошел от дел. Стивен, когда получил диплом по литературоведению в университете Людвига-Максимилиана, сразу влюбился в эту лавку. Он до сих пор мог уловить здесь запах дерева и опилок. И ни разу не пожалел о своем решении открыть здесь букинистический магазин. Правда, в то время Вест-Энд был еще рабочим кварталом и населяли его по большей части иностранцы и студенты. Теперь же бутики, парикмахерские и бары появлялись здесь как грибы после дождя. Вест-Энд превратился в модный квартал, и «Букинистическая лавка Лукаса», казалось, принадлежала другой эпохе. Даже одежда Стивена в глазах многих здешних обитателей не соответствовала времени. Другие люди в его возрасте носили пестрые облегающие свитера, сникеры и бейсболки; Стивен же тяготел к твиду и вельвету. Их сочетание в одежде вкупе с зачесанными назад серыми волосами и очками придавали ему вид обедневшего английского дворянина. В какой-нибудь шотландской крепости его можно было принять за законного наследника, но здесь, в Вест-Энде, Лукас иногда чувствовал себя на двадцать лет старше. При том, что всего пару месяцев назад он в одиночестве справил сороковой день рождения.

Стивен встал со вздохом из-за стола и прошелся по своей маленькой лавке, в которую почти двадцать лет вкладывал столько денег и сил. Он с любовью проводил рукой по корешкам книг, что-нибудь поправлял или переставлял некоторые экземпляры по своим местам. В конце концов принялся разбирать один из ящиков, доставшихся от покойной дамы из Богенхаузена, и расставлять книги по свободным местам на полках. Среди добытых работ был путеводитель Бедекера по Бельгии 1888 года, книга по шахматам XVIII века и труд Шелтона по стенографии «Тахиграфия» в одном из поздних изданий. Настоящие сокровища. Но вот удастся ли их когда-нибудь продать, оставалось под вопросом.

В одном фрау Шультхайс была права: дела у него шли неважно, если не сказать паршиво. Собственно, его дело никогда и не процветало, но Стивен не обращал на это внимания до тех пор, пока мог сколько душе угодно копаться на блошиных рынках, в библиотеках и других букинистических лавках. Однако внушительное некогда наследство родителей иссякло, и он вынужден был обратиться к нижайшему из аспектов человеческого существования – заработку денег.

Если кто-то и заходил в лавку, то это были в основном прохожие, которым не хотелось мокнуть под дождем в ожидании следующего автобуса. Другие надеялись купить у него последнюю книгу Дэна Брауна или дешевое издание Перри Родана. Не говоря уже о пьяных туристах с Октоберфеста[5], разыскивающих общественный туалет.

Но благородного вида господин в очках и с тростью из слоновой кости, зашедший в лавку ближе к полудню, стал исключением. Он проявил живой интерес к прежней жизни букиниста и подробно расспрашивал о раннем издании дневника Сэмюэла Пипса. Редкая книга, которую Стивен раздобыл совсем недавно, высоко ценилась среди знатоков.