Приговор судьи - Олег Шовкуненко

– Медынь, – пилот указал на замеченную мной шахматку.

– Граница тумана проходит по юго-западной окарине города, – уточнил человек, занимавший второе кресло в пилотской кабине. Звали его Леший, ну или по-простому Андрей Кириллович Загребельный, мой старинный приятель и по совместительству подполковник ФСБ. В кресле второго пилота он очутился вовсе неспроста. Неожиданно выяснилось, что этот сукин сын и в летном деле кое-что волокет, особенно, что касается винтокрылых машин.

– Пашка тебе говорил? – обращаясь к Загребельному, я указал на серую пелену впереди по курсу.

– Говорил, – Андрюха кивнул. – Это я его за тобой послал.

– Давайте что-то решать, – потребовал Летяев. – А то я уже скорость сбросил. Практически на одном месте висим, по-дурному керосин палим.

– Приземляйся, Егор Сергеевич, другого выхода нет, – жестом римского патриция, приказывающего добить раненого гладиатора, я указал вниз.

Чего-то такого Летяев от меня и ожидал, поскольку согласно кивнул и стал переключать какие-то тумблеры на панели управления. Меж этим занятием он отыскал секунду-другую, чтобы глянуть на меня и предупредить:

– Вам, товарищ полковник, лучше сесть и пристегнуться. И всех там сзади предупредите. Сюрпризы могут быть, когда на снижение пойдем. Те же «мотыльки», к примеру, или еще какая гадость.

– Добро, сделаю, – я кивнул, развернулся и шагнул в пассажирский отсек.

Там на меня сразу же уставились пять пар глаз. Нет, пожалуй, четыре, поскольку Анатолий Нестеров только лишь скользнул по мне взглядом и вновь тупо и отрешенно уставился в рифленый настил пола. Он все еще оставался в глубокой моральной коме, говорил невпопад, двигался очень неуверенно, глядел потухшими, невидящими глазами. Цирк-зоопарк, прямо не человек, а пришелец из другого мира, который не понимает, куда это его занесла нелегкая.

В отличие от Анатолия все остальные пассажиры вертолета прекрасно ориентировались в ситуации, а потому ждали от меня новостей.

– Ну как, Максим Григорьевич? Что решили?

Первым не выдержал седой бородатый старик в круглых, висящих на самом кончике носа очках. Одно стекло в них было треснуто, а к дужкам крепилась замусоленная бельевая резинка, которую младший научный сотрудник Физического Института имени Лебедева привязал на случай всяких форс-мажорных, но почему-то регулярно с нами происходящих ситуаций.

– Приземляемся, Даниил Ипатиевич, – прокричал я громко, чтобы услышали все.

– А потом? – голос подал сидевший рядом с пожилым ученым офицер в полной боевой экипировке, который ласково, словно котенка, поглаживал лежащий на коленях АКС-74 со сдвоенным, перетянутым синей изолентой рожком.

– А потом, Костя, видно будет.

Я попытался пожать плечами, но из-за неожиданного скачка винтокрылой машины этот жест не получился. Больше того, я едва не свалился на самую светлую голову нашей экспедиции, которой бесспорно являлся Даниил Ипатиевич Серебрянцев. Этим бы все и закончилось, не поддержи меня сильная рука спецназовца.

– Болтанка начинается, – заметил Костя Соколовский.

– Всем пристегнуться!

В знак благодарности я хлопнул капитана по плечу, кивнул Лизе, мол, со мной все в порядке, не волнуйся, и, цепляясь за низкий потолок, поспешил добраться до того места, где сидел Нестеров. Майор милиции не услышал моего приказа, а может, услышал, но не понял. Хотя сути дела это совершенно не меняло, суть заключалась в том, что об Анатолии должен был позаботиться именно я. Или не должен? И дело было даже не в том, что очень не хотелось превращаться в няньку для душевно больного, просто я помнил этого человека совершенно другим, сильным и несгибаемым. Он спас меня из плена кентавров, он голыми руками сражался с полудюжиной бандитов, он искромсал десяток огромных чудовищных упырей. Цирк-зоопарк, так какого же хрена сейчас…?

– Майор, пристегнуться! – я упал на сидение рядом с Анатолием. Недолго думая, схватил его за отворот милицейского бушлата, развернул лицом к себе и прямо в лицо прокричал: – Нестеров, это приказ! Пристегнуться, тебе го-во-рят…

Последнее слово своего грозного приказа я произнес очень тихо и, кажется, по слогам. Удивительно, что у меня вообще это получилось. Ведь когда ты смотришь в такие глаза, слова застревают в глотке, и вместо них на свет рвется одно нечленораздельное бульканье. А еще хочется забиться под лавку, благо они в вертолете длинные, вдоль всего борта, и сидеть там, как мышка.

Глаза у Нестерова и впрямь были странными. Даже больше чем странными. Они казались нечеловеческими. Радужная оболочка стала очень темной и расширилась так, что почти закрыла белки. О том, остались ли в этих чернильно-черных, тускло поблескивающих каплях зрачки, приходилось лишь догадываться.

Очередной скачек винтокрылой машины хорошенько встряхнул меня и тем самым привел в чувства. Да и не только меня. Нестеров вроде тоже зашевелился:

– Я сейчас… Я сделаю… – он стал беспомощно шарить руками по рваной сидушке.

– Держи, – пришлось самолично отыскать привязные ремни и сунуть их в руки милиционера.

Кроме этих, неведомо как и почему изменившихся глаз, других метаморфоз я в Анатолии не заметил, ни во внешности, ни в поведении, а потому от души как-то сразу отлегло. Глаза это мелочь, глаза это еще ничего не значит. Может, перепад давления или еще что… Потом, глядишь, все и пройдет, нормализуется. Я ведь верю… неизвестно почему верю в этого гребанного старого мента.

За бортом вдруг неожиданно потемнело, резко потемнело, и это сразу привлекло мое внимание. Что за новый цирк-зоопарк такой? Куда ж это мы опять вляпались?

В действительности все оказалось не так страшно. Просто наша вертушка уже заходила на посадку, и поток воздуха от винта поднял целый смерч мелкой черной пыли, которая устилала всю округу. В условиях пониженной гравитации это было очень легко, а вот осадить ее…

Словно прочитав мои мысли, Костя Соколовский отстегнул привязные ремни и метнулся к открытой наружной двери. Капитан задрал ствол «Утеса» и быстро втянул пулемет внутрь пассажирской кабины. После этого спецназовец ловко и сноровисто задвинул дверную панель.

– Спасибо, Костя! – Ипатич благодарно закивал своей седой головой.

– Без проблем, – капитан вернулся на свое место.

– А она герметичная? – Серебрянцев поинтересовался уже у всех присутствующих.

– По крайней мере пыль точно не пропустит, – обнадежил его капитан. – Я в Средней Азии песчаную бурю внутри такой же вертушки пережидал. Так что в курсе вопроса.

За время этого в принципе короткого разговора вертолет резко снизился. Конечно, сквозь иллюминаторы ничего видно не было, но я чувствовал это каким-то внутренним чутьем. И еще я понимал: наш пилот тоже ничего не видит, а значит, посадка может оказаться весьма и весьма жесткой.