Чувства в клетке (СИ) - Янова Екатерина

— Смотри-ка, Барон младший пожаловал! — говорит Танька. — А чего это он с тебя глаз не сводит?

— Не знаю, — отвечаю я и отворачиваюсь от него с трудом.

— Осторожнее с ним, — предупреждает подруга, — это племянник Барона. Один байк его стоит дороже, чем пол нашей деревни.

— А мне-то что, — стараюсь напустить безразличный вид.

— Не знаю, но он идет сюда! — как сюда? О боже! Сердце подскакивает к горлу, по телу предательская дрожь.

— Привет, колдунья! — слышу у самого уха. Этот голос прокатывается по спине мурашками, но я собираю в кулак остатки сил, чтобы не сдаться.

— Колдунья в ту ночь утонула, вместе с русалками. Ты что-то перепутал.

— Нет. Я не мог. Наверное, сегодня она вернулась опять. Можно тебя на два слова? — пытается взять за руку, а я не даю.

— Нет. Я не разговариваю с незнакомцами.

— Ну, почему же незнакомцами. Мое имя ты знаешь. А свое так и не сказала.

Поворачиваюсь к нему и снова теряюсь в черных глазах. Понимаю, что дело было не в магии костра в ночь на Ивана Купала. Сейчас он действует на меня еще сильнее. Черная кожаная куртка и рваные джинсы. Вместе с блестящим байком они кричат об опасности.

И поняла, что пропала, еще тогда. Но свернуть уже не могла.

Мы ушли с того вечера вместе. На меня девчонки смотрели, как на ненормальную, когда пошла с ним. Села позади на блестящий байк, как в воду бросилась. А когда полетел вперед, зажмурилась от страха и бешеных эмоций. В лицо ветер холодный, а я прижимаюсь к горячему сильному телу. Нет. Девчонки зря переживали. Он не сделал ничего плохого, хотя и отвез меня на берег реки, где мы познакомились. Сегодня здесь было тихо и безлюдно. Мы сидели у воды и целовались. Амин не торопился, хоть я чувствовала, что страсть съедает и его. Он был нежен, в его руках тогда я чувствовала себя драгоценной жемчужиной.

— Ты свела меня с ума! Околдовала в ту ночь, — шептал он. — Я тебя хотел забыть и не мог.

— Я тебя тоже помнила, — шепчу я.

— Как зовут тебя, русалка?

— Марина, — да. Именно так меня звали тогда. Теперь осталось не так много людей, кто знает это имя. Потому что Марина давно умерла.

Слышу шаги на лестнице. Не оглядываюсь. Знаю, что это бармен пришел следом. Нашел меня здесь. Не сомневалась, что так и будет.

— Прячешься? — спрашивает он.

— Нет. Тебя жду. Ты ведь хотел остаться со мной наедине? Давно ловлю твои взгляды, Данил, — произношу немного на распев. Его дыхание сбивается. Хочет меня, ловит каждый вздох. Нет. Многое тебе не обломится, мальчик, но сегодня ты мне нужен. Так что извини!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меняю позу, сажусь к нему лицом, кладу руки на мужские плечи, его взгляд прикован ко мне. Облизываю губу, на него это действует вполне определенно. Притягиваю ближе и впиваюсь в губы. Он вкусный, пахнет мятой. Его рука скользит по моей ноге, затянутой в чулок, губы перемещаются на шею. Влажные поцелуи, парень стонет слегка, а я ничего не чувствую. Нет огня, нет желания. Как будто весь запас отдала тогда.

После того вечера на дискотеке мы встречались каждый день. Страсть кипела и бурлила между нами, но Амин не торопился. Особенно после того, как узнал, что я все еще девственница. Он обрадовался этому, стал еще более нежным, называл меня чистой, только его сладкой девочкой, доводил до исступления, но останавливался каждый раз в шаге от невозврата. Хотя надолго нашей выдержки не хватило. Уже через пару недель мы сдались. Я сама хотела дойти до конца, хотела подарить ему это счастье, хотела, чтобы именно он стал моим первым мужчиной. Амин отвез меня в домик в лесу, на берегу озера, который принадлежал его семье. Бабушка моя как раз уехала в санаторий, и я осталась на неделю одна. Он утащил меня в чащу леса, который стал для нас раем. Это была самая счастливая неделя в моей жизни. Мы были вдвоем 24 часа в сутки. В первую же ночь я ему отдалась. Все было сказочно красиво. Свечи, шампанское, но самое главное — он! До сих пор помню его руки и губы. Он заклеймил меня навсегда прикосновениями, сжег своим пожаром. Было что-то звериное между нами, беспредельная нежность сменялась дикой страстью, когда мы рвали и кусали друг друга. Это было больше чем секс. Это была адская потребность коснуться, почувствовать, хотелось впиться в него зубами и оторвать себе кусок, слиться в единое целое, пробраться под кожу, чтобы не отпускать никогда.

Мужские губы продолжают изучать мою шею, пальцы добираются до груди. Мой милый бармен тяжело дышит. Вижу, как его съедает страсть. А я холодна, хотя выгибаю шею сильнее, издаю протяжный стон. Все отработано и банально. Он хочет это слышать, и я даю нужную реакцию, которая отработана до автоматизма. Эта наука тяжело мне далась. Когда-то меня долго этому учили, потому что не хотела прогибаться, потому что умирала внутри от отвращения, что меня трогают чужие руки, погибала в душе и сопротивлялась, как могла. Долго не сдавалась, но под тяжестью мужских ботинок ломаются даже самые сильные. Сломалась и я. Может, и не сломалась бы, но держаться было не за кого. А ради моей цели пришлось прогнуться. Был вариант наложить на себя руки, но тогда я бы не смогла найти то, что у меня отняли.

Малыш уже готов. Могу довести его за пару минут, но не хочу. Мне хватило. Хватило его губ и рук, чтобы напомнить себе. Я — выжженное поле. Мужские прикосновения для меня — ничего не значат. Крепкое тело и запах мужского парфюма — все не то и не так. Не заводит. Не возбуждает. Да. Это то, чего я хотела. Чтобы чужие руки еще раз смыли воспоминания о его прикосновениях. Столько лет прошло, а я не могу их забыть.

— Возьми меня сегодня. Я так хочу! — шепчу, уже сгорая в его руках. Амин тяжело дышит, вижу сомнения на его лице, поэтому сама срываю с себя футболку, беру его руку и кладу себе на грудь. Он тяжело сглатывает, нежно поглаживая кожу через ткань белья. А я хочу сильнее! Издаю возмущенный звук. Он заглушает его поцелуем, переходит на шею, оставляя влажную дорожку, спускается к плечу.

Чувствую, как его руки дрожат от нетерпения. Он тянет бретельки, обнажая грудь, пожирает взглядом. А потом набрасывается, целуя и поглаживая. Как только его губы сжимают сосок, внутри как будто что-то взрывается. Дрожь гуляет по телу, мне хочется чего-то большего, но я не могу понять чего. А он не отпускает. Заводит руки под юбку и добирается до моего жара, нежно поглаживает рукой через ткань трусиков, а потом отодвигает ткань и проникает рукой туда, где все горит. Нежно гладит влажные складки и покусывает сосок. Это так остро, так волшебно, что уже через пару минут таких ласк я разлетаюсь на куски, улетаю к небу и парю там, не желая возвращаться.

Бармен переходит к более решительным действиям. Спускает лямки платья, обнажая грудь, впивается губами, прикусывает сосок. Ничего. Ничего не чувствую. Щекотно, мокро и почти неприятно. Так всегда. После я больше ни с кем не летала, никто не смог пробудить те чувства, вернуть желание. Даже Андрей, который нравился мне безумно, не смог возродить мое тело. Трудно сказать, почему так случилось. Возможно потому, что после тех небес меня слишком больно стукнули о скалы. Отобрали самое дорогое и заставили страдать так, что хотелось умереть поскорее и все забыть. Но забыть так и не получилось. Только чувствовать перестала, а тело мое и душа превратились в холодный айсберг. Сколько чужих рук и губ трогало меня потом, лучше не вспоминать. Раньше, когда выбора не было, я терпела. Терпела чужие прикосновения, выполняла чужие фантазии. Я научилась отключаться от реальности. Могла стонать, впиваться в мужскую спину ногтями, имитировать удовольствие, не пуская в свою душу никого, и не чувствуя ничего внутри. Они сколько угодно могли марать и ломать мое тело, но в душу дорога была закрыта.