Суер-Выер. Пергамент - Юрий Коваль

– Это горит танкер «Кентукки», сэр, – докладывал капитану механик Семёнов. – Надо держаться в стороне.

Но никакого танкера, к сожалению, не горело. Дым валил с острова, застроенного бревенчатыми избушками, крытыми рубероидом. Из дверей избушек и валил дым.

– Что за неведомые сооружения? – раздумывал Суер, оглядывая остров в грубый лакированный монокуляр.

– Думается, рыбьи коптильни, сэр, – предположил мичман Хренов.

– Дунем в грот, – сказал капитан. – Приблизимся на расстояние пушечного выстрела.

Пока мы дули, дым почему-то иссяк. Что-то, очевидно, догорело.

– Высаживаться на остров будем небольшими группами, – решил капитан. – Запустим для начала мичмана и механика. Хренов! Семёнов! В ялик!

Пока Хренов и Семёнов искали резиновые сапоги, из неведомых сооружений выскочило два десятка голых мужчин. Они кинулись в океан с криком:

– Легчает! Легчает!

Наши Семёнов с Хреновым отчего-то перепугались, стали отнекиваться от сходу на берег и всё время искали сапоги. Кое-как, прямо в носках, мы бросили их в ялик, и течение подтащило судёнышко к голозадым туземцам. Те, на ялик внимания не обращая, снова вбежали вовнутрь неведомых сооружений.

Спрятав лодку в прибрежных кустах, мичман и механик стали подкрадываться к ближайшему неведомому бревенчатому сооружению. В подзорную трубу мы видели, как трусливы и нерешительны они.

Наконец, прячась друг за друга, они вползли в сооружение.

Как ни странно – ничего особенного не произошло. Только из другого неведомого сооружения вышел голый человек, поглядел на наш корабль, плюнул и вошёл обратно.

Глава XV. Пора на воблу!

Этот плевок огорчил капитана.

– Бескультурие, – говорил он, – вот главный бич открываемых нами островов. Дерутся, плюются, голыми бегают. У нас на «Лавре» это всё-таки редкость. Когда же наконец мы откроем остров подлинного благородства и высокой культуры?

Между тем дверь ближайшей избушки распахнулась, и на свет явились голый мичман Хренов и обнажённый Семёнов. Они кинулись в океан с криком:

– Легчает! Легчает!

Группами и поодиночке из других сооружений выскочили и другие голые люди. Они скакали в волнах, кричали, и скоро невозможно было разобрать, где среди них Хренов, а где Семенов.

– Не вижу наших эмиссаров, – волновался капитан. – Старпом, спускайте шлюпку.

Спустили шлюпку, в которую и погрузились старые, опытные открыватели новых островов: ну, лоцман, Пахомыч и мы с капитаном.

Голые джентльмены, гогоча, ухватились за наши вёсла.

– Раздевайтесь скорее! – кричали они. Слабовольный Кацман скинул бушлат.

– Хренов-Семёнов! Хренов-Семёнов! – беспокойно взывал капитан.

К нашему изумлению, среди голых джентльменов оказалось несколько Семёновых и два, что ль, или три Хренова. Они подплывали на вечный зов капитана и глядели в шлюпку красными тюленьими глазами.

Какой-то липовый Хренов выставил из-под волны нос и закричал:

– Неужто это Суер? А я думал, тебя давно сожрали туземцы!

– Уйди в океан! – ревел старпом и отпихивал веслом неправильного Хренова.

– Так я же Хренов! – взвизгивал ложный Хренов. – Вначале зовут, а потом отпихивают.

– Тоже мне Хренов дерьмовый! – сердился старпом. – У нас уж Хренов так Хренов.

К сожалению, наш Хренов, который наконец появился, такого уж слишком мощного явления не представлял. Довольно скромный и худосочный Хренов, которого только в форме можно было принять за мичмана.

За Хреновым явился и Семёнов.

– Высаживайтесь, кэп, – красноносо хрюкал он, – не пожалеете. Здорово легчает!

– А нам пора на воблу, – объяснял Хренов.

– Пора на воблу! Пора на воблу! – подхватил и Семёнов, и, взмахивая лихими саженками, они дунули к берегу брассом.

Задумчиво мы глядели им вслед, и за нашею спиною грудью вздыхал океан.

Глава XVI. Остров неподдельного счастья

Могучий клич «Пора на воблу!» поддержали и другие голые люди этого острова.

– И на пиво! – добавляли некоторые другие раздетые. Хренов и Семёнов, сверкающие задницами на берегу, чрезвычайно обрадовались, услыхавши такое добавление.

– Пора на воблу и на пиво! – восторгались они.

– Кажется, они продали нас, – сказал Пахомыч. – За воблу.

– И за пиво, – добавил Кацман.

Мы подплыли ближе и увидели, что все голые люди, а с ними и наши орлы, подоставали откуда-то кружки с пивом.

Какой-то Хренов, кажется не наш, выскочил на берег, обвешанный гирляндами воблы. Эти гирлянды болтались на нём, как ожерелья на туземных таитянках. Он раздавал всем по вобле на брата, а остальные приплясывали вокруг него и кричали:

– Вобла оттягивает!

Наши Хренов с Семёновым, отплясав своё, костями воблы уже кидались в океан и носом сдували пену из пивных кружек.

– Оттягивает! Оттягивает! – ворковали они.

– Неужели это так? – говорил Суер. – Неужели стоит только раздеться и тебе выдают пиво и воблу? Ни в одной стране мира я не встречал такого обычая. Иногда я задумываюсь, а не пора ли и мне на воблу?

– И на пиво, сэр, – пискнул Кацман. Мы оглянулись и увидели, что лоцман сидит в шлюпке абсолютно голый. Он дрогнул под взглядом капитана, и синяя русалка, выколотая на его груди, нырнула под мышку.

– Ладно, раздевайтесь, хлопцы, – сказал капитан. – Мы ещё не едали воблы на отдалённых берегах.

И он снял свой капитанский френч.

Мы с Пахомычем не стали жеманиться, скинули жилеты и обнажили свои татуировки.

Шлюпка пристала к берегу. Тут же к нам подскочили Хренов и Семёнов и выдали каждому по кружке пива и по хорошей вобле. Славно провяленная, она пахла солью и свободой.

– Пиво в тень! – приказал капитан. – Вначале войдём в неведомое сооружение. Всё по порядку.

Мы прикрыли свои кружки воблой и поставили в тенёк, а рачительный Пахомыч накрыл всё это дело лопушком. На ближайшем неведомом сооружении висела вывеска:

ВОРОНЦОВСКИЕ БАНИ

– Что за оказия? – удивился Суер. – Воронцовские бани в Москве, как раз у Ново-Спасского монастыря.

– И здесь тоже, сэр! – вскричал Хренов.

– Здесь и Семёновские есть! – добавил Семёнов. – А в Москве Семёновские ликвидировали!

Тут из Воронцовских бань выскочил сизорожий господин и крикнул:

– Скорее! Скорее! Я только что кинул!

И мы ворвались в предбанник, а оттуда прямо в парилку.

Чудовищный жар охватил наши татуировки.

С лоцмана ринул такой поток пота, что я невольно вспомнил о течении Ксиво-пиво. Удивительно было, что наш слабовольный лоцман сумел произвести такое мощное явление природы.

– Что же это? – шептал он. – Неужто это остров неподдельного счастья?

Да, это было так. Счастье полное, чистое, никакой подделки. Жители острова парились и мылись с утра и до вечера. Мыло и веники берёзовые им выдавались бесплатно, а за пиво и воблу они должны были только радостно скакать.

Весь день мы парились и мылись, скакали за пиво и прятали его под лопушки, и доставали, доставали, поверьте, из лопушков, и обгладывали воблью головку, и прыгали в океан. Пахомыч до того напарился, что смыл почти все свои татуировки, кроме, конечно, надписи: «Помни заветы матери». А надпись: «Нет в жизни счастья» он смыл бесповоротно. Счастье было! Вот оно было! Прямо перед нами!

В тот день мы побывали в Тетеринских, Можайских, Богородских, Донских, Дангауэровских, Хлебниковских, Оружейных, Кадашевских банях и, конечно, в Сандунах. Оказалось, что на острове имеются все московские бани[3].

– Откуда такое богатство? – удивлялся Суер.

– Эмигранты повывезли, – ответствовали островитяне. К вечеру на берегу запылали костры и, раскачиваясь в лад, островитяне запели песню, необходимую для их организма:

В нашей жизни и тёмной и страннойВсе ж имеется светлая грань.Это с веником в день постоянныйПосещенье общественных бань.

Что вода для простого народа?Это просто простая вода.Братства банного дух и свободаНас всегда привлекали сюда.

В Тетеринские,Воронцовские,Донские,Ямские,Машковские,Измайловские,Селезнёвские,ЦентральныеИ Сандуны.

А Семёновские ликвидировали,А Мироновские модернизировали,Краснопресненские передислоцировали.Доброслободские закрыли на ремонт.

Было много тяжёлого, было,Но и было всегда у меня:Дуб, берёза, мочало и мыло.Пиво, вобла, массаж, простыня.

Тело – голое! Сердце – открытое!Грудь – горячая! Хочется жить!В наших банях Россия немытаяОмовенье спешит совершить!

Они пели и плакали, вспоминая далёкую Россию.

– Мы-то отмылись, – всхлипывали некоторые, – а Россия…

Я и сам напелся и наплакался и задремал на плече капитана. Задрёмывая, я думал, что на этом острове можно бы остаться на всю жизнь.

– Бежим! – шепнул мне вдруг капитан. – Бежим, иначе нам не открыть больше ни одного острова. Мы здесь погибнем. Лучше ходить немытым, чем прокиснуть в глубоком наслажденьи.