Порабощенные сердца - Хилл Эдит

— Он ублюдок, этот тип.

Руфус поднял голову. Незнакомый голос принадлежал блондину-новобранцу. Держа шлем в руке, он стоял вместе с двумя товарищами, смотря на Руфуса с ухмылкой, и кивал в сторону удаляющегося Мавриция.

— И на чем ты основываешь свое мнение, рекрут?

Юноша удивленно шагнул назад. Ухмылка исчезла с его лица.

— Я задал тебе вопрос, мальчик. Что дает тебе право судить его? Годы службы под штандартами Орла или особые знаки отличия на груди? — Руфус взглядом указал на доспехи юноши, покрытые потом и грязью, без медальонов и знаков отличия, которые носил он сам, гордые символы славы, завоеванные в боях.

— Я… Я слышал, как он с тобой разговаривал. Я просто подумал, что ты…

— Ты решил, что я соглашусь с тобой. Небольшое сочувствие между подчиненными, не так ли? Тебе придется многому научиться, мальчик. Например, держать язык за зубами и беречь свой зад. Мавриций был прав, что дал тебе пинка. Здорово он тебя, а?

От этого, явно издевательского напоминания о преподанном уроке юноша покраснел от смущения. Однако Руфус еще не закончил.

— Прежде чем говорить о человеке плохо, нужно знать, о ком ты говоришь. — Он взглянул на новобранцев. — Я отдал Орлам двадцать пять лет и знавал тысячу, а, может быть, и больше офицеров. И среди всех предпочел бы иметь за спиной только его. Несмотря на случившееся сегодня, он не злоупотребляет тростью, как некоторые. И он никогда не спрашивает со своих людей больше того, что готов дать сам. Я служил под его командой во время еврейского бунта в Палестине. Их было двадцать на одного нашего, но мы выдержали атаку и отбросили их. После победы легату принесли щит Мавриция. Теперь легат — римский император, но тогда он командовал легионом.

Руфус сделал паузу, чтобы дать почувствовать все значение своего рассказа.

— Веспасиан лично пересчитал отверстия в щите. Их было больше сотни. И тогда за верную службу себе и Империи Веспасиан произвел Мавриция из младшего центуриона седьмой когорты в старшего шестой. Это, ребята, повышение на двенадцать ступеней, если вы еще не успели познакомиться с системой рангов, а обычно повышают только на одну ступень. Человек, способный так подняться по служебной лестнице, встречается крайне редко. А ведь ему было в то время всего двадцать два года. — Руфус криво усмехнулся. — В тот день, когда они считали дыры в его щите, они подсчитали еще кое-что. Потери. Потери в его отряде были вдвое меньше, чем в любой другой центурии, участвовавшей в битве. Так что, идите и продолжайте ненавидеть его. Тогда вы научитесь тому, чему Мавриций должен научить вас. Когда для вас настанет день первой битвы, вы прижметесь к нему, как младенец к мамке и, может быть, останетесь в живых и расскажете тогда эту историю какому-нибудь крикуну-новобранцу, не способному узнать лучшего из лучших при одном взгляде на него. — Насмешливо хрюкнув, Руфус отошел.

Примолкшие новобранцы смотрели ему вслед, но затем вновь загалдели. Смеясь и толкаясь, они пытались показать свое безразличие к яростному отпору, который только что получили.

— Не обращай внимания на седобородого, Гай, — утешил один из них блондина.

— Ставлю свое месячное жалованье, что всякий раз, когда старый медведь рассказывает эту историю, количество дыр в щите увеличивается вдесятеро!

— Ты же их знаешь! Ждут пенсии и надела в колониях. Разговоры о былой славе напоминают им о былом мужестве.

— Валерий прав. Гай, — сказал второй. — Лучший из лучших… ну уж! — Он ухмыльнулся и обнял приятеля за плечи.

— Он не бог — этот черноглазый мавр. Внутри он тоже человек. Порежь его, и из него тоже потечет кровь, как и из нас. Вспомните мои слова… Когда-нибудь его тоже поставят на колени. — Блондин нахмурился и осторожно потер живот, вспоминая болезненный и унизительный удар. — Надеюсь, ты прав, Секст. Клянусь богами, мне хотелось бы при этом присутствовать.

Люди переговаривались только знаками, зная, как далеко разносится в неподвижном воздухе даже шорох. Трое суток они лежали в укрытии, наблюдая из своего «орлиного гнезда» в горах за тем, как враги, похожие издали на муравьев, копошились внизу, в долине. В отличие от своих собратьев на юге, эти люди не были покорены, что делало их самонадеянными и высокомерными. Картина мощи Рима не производила на них впечатления. И они не обращали внимания на патрули, каждое утро выезжающие из массивных ворот, чтобы вернуться обратно к закату. Добыча, которую они ждали, до сих пор не рисковала заходить так далеко в горы. Они не нуждались в приказах, не давали обетов, просто подчинялись кровавой клятве.

Римляне медленно продвигались по крутой, каменистой тропе. Дорога из форта уже давно сменилась этой тропой, ограниченной с юга стремительно несущимся потоком, а с севера — густым лесом.

Замыкающий Руфус Сита наблюдал за цепочкой людей, с трудом пробирающихся среди камней и скал. С каждой пройденной милей его беспокойство возрастало. Он все время ощущал за спиной чей-то взгляд. За ними наблюдали — он мог поспорить на всю свою пенсию, что это так. Каждую пару вьючных мулов сопровождал хоть один новобранец, Фацил и Друз шли в голове колонны со свободными руками, готовые в любой момент выхватить мечи, так же как он и Мавриций в хвосте ее. Но если они попадут в засаду, четыре меча будут стоить не больше клятвы в верности лагерной шлюхи. Клянусь Тифоном! Зачем они идут все глубже в горы? Они уже миновали место, откуда могли бы безопасно вернуться в форт до заката. Теперь им придется разбивать лагерь. Что творит Мавриций, что у него на уме? Ведь они — фуражный отряд и должны добыть пищу и снаряжение для пополнения запасов на зиму и ежедневной жизни гарнизона. Где же нужные им поля, сады, деревни?

Руфус повернулся и взглянул на темнокожего высокого человека рядом с собой. Вдруг краем глаза он заметил какое-то движение между деревьев. Там, за упавшим бревном, — тень!

— Засада! — предупреждающе прозвучал возглас Фацила, в то же мгновение Руфус перекинул в боевую позицию щит. И как раз вовремя — копье с глухим стуком ударилось о щит. Другое копье просвистело около левого уха. Руфус с силой бросил свой дротик в густой подлесок, внезапно наполнившийся людьми, выскакивающими из леса.

Застигнутые врасплох солдаты попытались устоять на каменистом склоне, сомкнуть ряды и вытащить оружие. Мулы понесли, рванувшись сквозь и без того слабую линию обороны. Драгоценное время было потеряно, и преимущество врага возросло. Больше двух к одному, прикинул Руфус. Они попали в ловушку, стиснутые между атакующими варварами и стремительным потоком. Вопрос был только в том, скольких они смогут убить, прежде чем их самих перережут.

Мозг инстинктивно отреагировал одновременно с телом. Он поднял щит, чтобы отразить удар длинного меча, появившегося, казалось, из пустоты, и рванулся вперед, сокращая дистанцию между собой и нападающим. Губы скривились в жестокой усмешке, теперь преимущество было на его стороне. Меч противника не годился для ближнего боя, а короткий меч Руфуса был специально предназначен для смертельной схватки накоротке. Он сделал выпад, и выпучивший глаза британец поймал удар на край своего овального щита, направив острие в бедро. Раздался крик боли. Позади себя Руфус слышал, как Мавриций кричит новобранцам собраться для защиты в кольцо и сомкнуть щиты. В шуме боя его команда осталась неуслышанной и, следовательно, невыполненной.

Пытаясь отдать приказ, Гален знал, что напрасно рвет глотку. Голос тонул в звуках боевого клича врагов. Бессильный предотвратить случившееся, он увидел, как погиб первый из его людей — из горла уже торчало копье, а щит висел через плечо на ремне.

Приемлемые потери… Неизбежные жертвы… С яростным криком Гален отрекся от справедливых слов, всплывших в его памяти, — это была справедливость Агриколы, а не его! Он ударил щитом по лицу британца слева от себя, затем, успев заметить только ярко раскрашенную тунику, отразил удар, который мог снести ему голову. Сделав обманный выпад, он шагнул назад и ударил. Удар был верным, как раз под щит британца, и Гален почувствовал знакомое ощущение от вошедшего в мягкую плоть клинка. Услышал стон, почувствовал теплую липкую кровь на руке и рванул назад руку. На его доспехах появились красные пятна.